Марлен Дитрих. Последние секреты — страница 17 из 18

[3]). Или еще сцена, когда она погибает в «Знаменитом ранчо» (французское название — «Ангел проклятых»), заслонив своим телом любимого мужчину. Вот она, подлинная Марлен, умевшая защищать своих возлюбленных, женщина с душой и разумом, такой я ее знала, такой по-настоящему любила ее и такую память буду любить о ней до конца дней моих.

Послесловие Мишеля Рахлина

Книгу воспоминаний Нормы Боске, доверившей мне ее стилистическую правку, я не в силах перечитывать без глубокого волнения. Конечно, не потому, что мне так дорого свое в ней участие! Но она до того заряжена смехом и слезами, что это позволяет мне в который уж раз высказать, как я признателен одному из самых необыкновенных изобретений двух прошедших веков — кинематографу. Всю жизнь меня преследовали два женских лица, два образа: Гарбо в последних кадрах «Королевы Христины» и Дитрих в финале «Свидетеля обвинения», и должен признаться — я до сих пор так и не разгадал загадку обоих этих сфинксов. Да, это были не те лица, которыми они действительно обладали, но — лица-загадки, маски, подобные тем, что носим и все мы. Когда в Париже, на улице Риволи я узрел трагическую красоту семидесятилетней Гарбо; когда Норма говорит о семидесятипятилетней Марлен, что та была «еще» красавица, — не это ли лучшее подтверждение тому, что красота духовна, особенно в нашу эпоху, когда в моде «зрелость». Сколько раз проходил я мимо дома 12 по авеню Монтень, даже не подозревая, что там, внутри, медленно умирает Марлен Дитрих? Тогда времени для меня просто не существовало; мне было сорок, и, когда Жак Кам (друг Марлен и ее адвокат) показал мне фотографии, где он был со своей клиенткой, сделанные наспех прямо на тротуаре, я был так восхищен, что это восхищение живо во мне и по сей день. А ведь ей, его очаровательной клиентке, было далеко за семьдесят. В наброшенном на плечи норковом манто, длинном, скрывавшем колени, в норковой шапке, она показалась мне на этом снимке прекрасней всего, что можно только себе вообразить, такой красивой, молодой, блистательной, что у меня на миг перехватило дыхание. И я отчетливо помню, что именно тогда пришло ко мне понимание прошедшего времени, и я начал верить сохранявшим его документам — таким, как фотография или, в нашем случае, книга. Как ни прекрасно искусство кино, а его зависимость от техники обрекает его произведения на недолговечность. Например, разве множество немых картин не производит сегодня эффекта, близкого к комическому, — за примечательным исключением фильмов Мурнау, Эйзенштейна, Жана Виго? Да ведь и сама великая Марлен чуть-чуть комически выглядит в том же финале «Марокко» или в «Златых годах», и это только пара картин из многих других! Невозможно полностью рассчитывать на непреходящее значение фильма или на бессмертие артиста. Тогда как книга по определению остается надежным и добрым свидетелем нашего бытия. Если, чтобы представить себе кого-то, вам достаточно лишь позволить ему проникнуть в вас в виде слова или фразы, вы тем самым обеспечиваете ему бессмертие. Надеюсь, что именно этого нам удалось достичь вместе с Нормой Боске, написав о последних секретах Марлен Дитрих в этой книге, которая могла бы послужить подверсткой к прекрасному фильму Максимилиана Шелла, где Марлен вдохновляет происходящее на экране словно муза проходящей перед нашими глазами Германии. Той самой Германии, которой понадобилось три войны, чтобы наконец стать настоящей демократией: 1870, 1914–1918 и 1939–1945 годов. Все это время она была агрессивной военной империей, интересам которой служил отец Марлен, доблестный офицер, но сама Марлен ненавидела эту империю, хотя ей и удалось с годами приспособиться к подчинению и дисциплине, что вызывало восхищение в странах более легкомысленных, таких, как Франция или Италия. Одновременно расцветала и ночная Германия туманов, темных городов, о которых пелось в песнях, Германия стихов и художников экспрессионизма. Этой Германии берлинских кабаре, в которых пели такие женщины, как Роза Валенти, партнерша Дитрих в «Голубом ангеле», принадлежала и Марлен как что-то вроде непроницаемой тайны, которой она окружила себя до смерти и над которой поэтической волной разливался ее чудесный голос. То есть Марлен Дитрих навсегда соединила в своем прекрасном силуэте по меньшей мере трех персонажей: перво-наперво пруссачку строгих правил; затем — немку из немок, роковую фрау берлинских притонов, и, наконец, голливудскую звезду и звезду международного класса, побаюкать которую в постели, больную, а потом и умирающую, всегда был готов нежный прилив людских волн.

Вспомнить бы тут и героиню «Трехгрошовой. оперы» — не только незабываемую пьесу и ее зонги, но и книгу, опубликованную Бертольтом Брехтом под названием «Трехгрошовый роман». В этой опере Марлен Дитрих никогда не играла, но ведь художники должны черпать не только из воображения, но и из жизни. Германия Брехта и Курта Вайля — это та самая Германия Дитрих до ее отъезда в Америку в 1930 году. Еще с 1918-го длится в Германии жестокий кризис, и, именно насмотревшись на нищету, Марлен дает себе клятву стать богатой женщиной. «Доброты не бывает…» — пишет Брехт. В буржуазном обществе той поры нет даже намека на милосердие. Умирают прямо на улицах, и Брехт сумел превратить это людское горе, породившее Гитлера, в забаву, в зрелище — а ведь и многие сцены из «Голубого ангела» показывают ту самую жизнь.

На нашей планете еще осталось место для женщины как супруги и матери, хотя сластолюбие часто оспаривает его у закона и порядка. В тот век, в каком женщины стремятся во всем походить на мужчин, Марлен Дитрих не сменила пол, нет, — она создала пол иной, свой собственный, пол славы, действующий лишь при поддержке духа. Еще в детстве меня пробирала дрожь, когда я слушал «С головы до ног я создана для любви», и мой слух способен воспринимать «Лили Марлен» только в одном-единственном исполнении. Марлен Дитрих, что говорить, на самом деле ведь не была ни актрисой, ни певицей; она была женщиной, тем существом, которое глобализация стерла с лица земли, как исчез и тип парижанки; немецкого женского типа тоже больше не существует, так что прекрасная актриса Ута Лемпер, наследница немецкого экспрессионизма и типичная артистка новой Германии, несмотря на весь свой талант, выглядит просто американкой, изображающей берлинский выговор. Вот почему так драгоценны становятся кинематограф и книга. В них дремлют наши мечты — иногда пробуждающиеся, чтобы оплодотворить наш мозг. А Фрейд научил нас, что сны не могут предсказать будущего, а вот насчет прошлого — дело совсем иное. Как же похвально решение Марлен Дитрих скрыть от взглядов упадок дней своих! Назло всем любопытным и заимодавцам — да просто всем мерзавцам воспарила она в поднебесье с тем ликом своим, который навеки остался в нашей памяти.

О священные чудовища! О художники всех стран света, не будь вас, сколь тяжек был бы для нас удел человеческий? Лишь оттого, что на нашем жизненном пути иногда встречаетесь вы, окрыляется дух наш и весь окружающий мир. Конечно, многое тут решает случайность. Мы живем, ходим, ни о чем не думая, — и вдруг узнаем, что самая яркая звезда мира, немка по происхождению, выбрала Париж, чтобы обрести покой, а вскорости и покой вечный, на руках американки… без сомнения, священные чудовища принадлежат всему человечеству; в конце концов, они так не похожи друг на друга. По крайней мере в тот миг, когда чувствуют себя в шкуре своих персонажей, что и возносит их к вратам славы. А там их уже поджидаем мы, чтобы обожать их, восхищаться ими, понимать, и они посылают нам знамения, помогающие переносить жизненные тяготы. Я притянул сюда еще и определение искусства? Нет, не искусства — но мастеров искусства.

Когда издатель этой книги предложил назвать ее «Марлен Дитрих. Последние секреты», я, недолго думая, согласился, что его предложение лучше того, что виделось мне: «Смерть Голубого ангела»; потом, поразмыслив, я понемножку начал сомневаться. Да остались ли еще неописанные секреты и существовали ли они вообще! И я убедился, что настоящий секрет этой жизни — в полной неспособности поступать как все нормальные люди. «Я всегда ненавидела ремесло актрисы», — говорила она. Но если так, зачем же им заниматься? Да, именно это и было тем секретом, что объединял с другими звездами Марлен Дитрих. С такими, как Рита Хейворт, Ава Гарднер, Грейс Келли, Грета Гарбо, да всех и не перечислишь. Их ремесло пожирало их, опустошало, подчас доводя до безумия. А их судьбы — докопаются ли когда-нибудь до первопричин трагедий, оборвавших их жизни? Риту Хейворт подточила болезнь Альцгеймера, Аву Гарднер — алкоголизм, Грейс Келли погибла в аварии, Грета Гарбо сорвалась в нестерпимое одиночество. А сколько их еще: Вивьен Ли и Джин Терней сошли с ума, Мэрилин Монро, возможно, была убита… Можно ли сказать, что счастья не приносит ничто, раз для него не достаточно ни денег, ни славы? Не будем забывать, что эти необыкновенные женщины если и не познали собственного счастья, о котором им так мечталось, то всей плотью, всей душой своей по крайней мере выдумали счастье наше с вами! И пока Марлен Дитрих с каждым днем приближалась к смерти, я мечтал только о том, чтобы снова пойти в кинозал и еще раз посмотреть «Голубого ангела», погрузиться вновь, десятилетия спустя после того, как фильм был снят, в «романтическую и настоящую Германию», о которой Дитрих пела мне своим в подлинном смысле слова народным голосом. Ведь мы знаем, что слово «народный» значит «любимый».

И сейчас каждый из вас может узнать о том, как жила Марлен Дитрих последние пятнадцать лет, благодаря удаче Нормы Боске — жившей и работавшей рядом с ней. Мы научимся всему, чему сможем научиться у талантливой актрисы, которая, правда, не играла Шекспира (а ведь могла бы, а?), но запечатлелась в сознании публики с гамлетовской силой. Отчего так? Свой ответ я уже дал; будет много и других. И все же, если надо выбрать какой-то один, я сказал бы так: когда все звезды погасли (на время), лучи умерших звезд еще долго сияют нам, после того как сами они исчезнут, словно в межзвездном пространстве. И давайте же без передышки созерцать их, чтобы научиться жить в их сиянии, которое нам так необходимо.