ругой уровень сознания, впал в какой-то транс, вызванный запахом памперса. Он попал в рай. Собака определенно была в эйфории.
– Марли, одно неверное движение, и я тебя отлуплю, – предупредила Дженни с твердым намерением осуществить задуманное.
Если бы он выказал хоть намек на агрессию по отношению к ребенку, он бы действительно превратился в отбивную. Но ничего подобного не произошло. Скоро мы поняли, что проблема была не в том, как не дать Марли причинить вред нашему очаровательному малышу, а в том, как удержать его подальше от бачка с использованными подгузниками.
Шли дни, недели, месяцы, и вот Марли начал признавать в Патрике своего лучшего друга. Как-то раз я выключал в доме свет перед сном и не мог нигде найти Марли. В конце концов я догадался заглянуть в детскую. Он действительно был там, лежал, растянувшись возле кроватки Патрика: оба посапывали в унисон, как родные братья. Марли, наш горячий дикий жеребец, преображался рядом с Патриком. Казалось, он понимал, что перед ним хрупкий, беззащитный маленький человечек, поэтому, когда они находились вместе, пес двигался осторожно и нежно облизывал его личико и ушки. Когда Патрик начал ползать, Марли спокойно ложился на пол, позволяя малышу взбираться на себя, как на скалу, тянуть за уши, тыкать в глаза и вырывать кусочки шерсти. Ничто из перечисленного его не раздражало – Марли просто застывал, как изваяние. Рядом с Патриком он был нежным великаном, добродушно и покорно приняв роль второй скрипки.
Однако далеко не все одобряли нашу слепую веру в собаку. Люди видели в Марли дикого, непредсказуемого и мощного зверя – а вес его приближался уже к пятидесяти килограммам – и считали, что мы опрометчиво полагаемся на него, оставляя рядом с беззащитным ребенком. Моя мама твердо занимала эту позицию и не стесняясь говорила об этом нам. Ей было больно смотреть, как Марли облизывает ее внука. «Да ты хоть представляешь, где побывал этот язык?!» – вопрошала она риторически. Хмурясь, она предупреждала, чтобы мы никогда не оставляли собаку и ребенка в одной комнате наедине. Древний охотничий инстинкт может внезапно пробудиться. Если бы решение принимала она, то Марли и Патрика навсегда разделила бы бетонная стена.
Однажды, когда мама приехала из Мичигана навестить нас, я услышал из гостиной пронзительный крик. «Джон, сюда! – кричала она. – Собака кусает ребенка!» Полураздетый, я вылетел из спальни, но, прибежав в гостиную, увидел, что Патрик всего лишь весело качается на качельках. Марли лежал под ним. Пес действительно лязгал зубами на малыша, но все было совсем не так, как представила себе моя мама-паникерша. Марли помещался аккурат по траектории полета Патрика и, уткнувшись носом в его подгузник, просто качал ребенка, подталкивая его под попку. Патрик визжал от удовольствия. «О, мам, все в порядке, – сказал я. – Просто Марли очень нравится запах памперсов».
У нас с Дженни началась рутина. Ночью жена вставала каждые несколько часов, чтобы покормить и убаюкать Патрика, а в шесть утра его кормлением занимался я, чтобы она могла выспаться. Полусонный, я вынимал сына из кроватки, менял подгузник и готовил молочную смесь в бутылочке. За этим следовал непосредственно процесс кормления: я сидел на веранде, прижимая к себе его крошечное, теплое тельце, а он в это время сосал бутылочку. Бывало, я склонял свою голову к его макушке и подремывал, пока он с аппетитом чмокал. Иногда я слушал радио и наблюдал, как утреннее небо превращается из розово-фиолетового в голубое. Когда Патрик наедался и отрыгивал, я одевался сам и одевал его, свистом подзывал Марли, и мы шли на утреннюю прогулку к океану. Мы купили легкую детскую коляску с тремя большими велосипедными колесами, которые позволяли нам проезжать где угодно, даже по песку и через бордюры. Наша троица представляла собой презабавное зрелище каждое утро! Марли бежал впереди коляски, словно шел в собачьей упряжке, я был в тылу, сдерживая активную собаку, а Патрик посредине радостно поднимал ручки вверх, будто полицейский, регулирующий уличное движение. К нашему возвращению Дженни уже просыпалась и ставила кофе. Мы сажали Патрика на высокий детский стульчик и насыпали ему на подносик немного сухого завтрака в виде колечек. Стоило нам отвернуться, как Марли клал голову боком на этот поднос и языком, как лопатой, зачерпывал еду. Ворует еду у ребенка, думали мы, как низко он падет в дальнейшем? Однако Патрика, казалось, необыкновенно забавляла вся эта картина, и вскоре он научился кидать колечки вниз и смотреть, как Марли ползает по полу и съедает их. А если он ронял колечки себе на коленки, Марли совал голову под столик и пихал его в живот, пытаясь найти упавшее колечко и вызывая у ребенка взрывы смеха.
Мы поняли, что отцовство и материнство нам удаются. Мы вошли в роль родителей, наслаждались простыми семейными радостями и улыбались огорчениям, понимая, что даже неудачные дни вскоре превратятся в драгоценные воспоминания. У нас было все, чего мы только могли пожелать. Наш бесценный малыш. Наша собака-тупица. Маленький домик на побережье. И главное – все мы любим друг друга. В ноябре моя газета повысила меня до ведущего рубрики, желанной должности, благодаря которой мне три раза в неделю выделяли место на передних полосах, где я мог рассуждать на любые темы. Жизнь была прекрасна. Когда Патрику исполнилось девять месяцев, Дженни вслух поинтересовалась, когда мы начнем думать о втором ребенке.
– Господи, даже не знаю, – ответил я.
Мы всегда знали, что хотим иметь больше одного малыша, но я совершенно не задумывался о временных границах. Повторять еще раз все, через что мы прошли, казалось настоящим безумием.
– Предлагаю снова отказаться от противозачаточных, а там посмотрим.
– Ага, – кивнула Дженни с пониманием. – Старый добрый способ планирования семьи «будь что будет».
– Эй, не отвергай его, – сказал я. – Он же сработал!
Так мы и поступили. Мы посчитали, что если Дженни забеременеет не раньше следующего года, то все должно пройти нормально. Когда Дженни произвела вычисления, она сказала:
– Предположим, у нас будет полгода, чтобы зачать ребенка, плюс еще девять месяцев, чтобы выносить. Тогда разница в возрасте детей составит ровно два года.
Такая перспектива мне понравилась. Два года – это долгий путь. Два года казались почти вечностью. Два года были чем-то почти нереальным. Теперь, когда я уже показал, что способен исполнить мужскую обязанность по оплодотворению, давление было снято. Никаких забот, никаких стрессов. Будь что будет.
Через неделю Дженни залетела.
ГЛАВА 13Крик в ночи
К вновь забеременевшей Дженни вернулась странная потребность есть по ночам. Один раз она заказала овощной сок, другой раз грейпфрут.
– А у нас есть сникерсы? – спросила она однажды около полуночи.
Похоже, мне снова предстояла изнурительная поездка в круглосуточный супермаркет. Я свистом подозвал Марли, прицепил поводок и отправился с ним в магазин. На автостоянке нам бросилась в глаза молодая блондинка с красивой прической, сочными бледно-лиловыми губами, на самых высоких каблуках, которые я когда-либо видел.
– О, он такой миленький! – проворковала она. – Привет, щеночек. Как тебя зовут, милашка?
Марли, само собой, был более чем счастлив завязать дружбу, но я с силой потянул его к себе, чтобы он ненароком не запачкал ее фиолетовую мини-юбку и белый топ.
– Ты просто хочешь поцеловать меня, собачка, правда? – сказала она, причмокнув несколько раз губами.
Пока мы болтали, я задавался вопросом, что эта привлекательная девушка делает на автостоянке по Дикси-хайвэй одна в такой час. Вроде бы у нее не было машины. И вроде бы она не собиралась в магазин и не выходила из него. Она просто стояла там, словно привратник, который радостно приветствовал незнакомцев и их собак. Но почему она вела себя так дружелюбно? Красивые женщины никогда не знакомятся сами, по крайней мере, на автостоянках в полночь. Тут рядом притормозила машина, и водитель, человек средних лет, опустил стекло. «Ты Хизер?» – спросил он. Она одарила меня великолепной улыбкой, словно говоря: «Тебе нужно чем-то заниматься, чтобы быть в состоянии платить за квартиру».
– Мне пора, – сказала она, прыгая в машину. – Пока, щеночек.
– Не особо влюбляйся, Марли, – предостерег я его, когда они отъехали. – Ты не сможешь себе ее позволить.
Через несколько недель в десять часов утра в воскресенье, когда я прогуливался с Марли до того же магазина за газетой Miami Herald, к нам снова подошли, на этот раз две девушки, скорее подростки.
Было видно, что они напряжены и нервничают. Они не отличались яркой внешностью, да и не прикладывали усилий, чтобы выглядеть лучше, чем на самом деле. Вид у обеих был совершенно отчаявшийся, по-видимому, им не удалось заработать на очередную порцию наркотика.
– Гарольд? – обратилась ко мне одна из них.
– Не-а, – ответил я, подумав в тот момент: неужели вы действительно думаете, что какой-нибудь парень отправится снимать девочек, взяв с собой лабрадора? Каким же извращенцем представляли меня эти соплюшки! Когда я взял газету из автомата перед магазином, подъехала машина – думаю, это был Гарольд, – и увезла девчонок прочь.
Я был не единственным свидетелем активной торговли телом по Дикси-хайвэй. Когда к нам приехала моя старшая сестра, одетая скромно, как монашка, она решила погулять в обед, ее дважды пытались «снять» какие-то мужики в автомобилях. В другой раз гость, приехавший к нам на автомобиле, сообщил, что какая-то женщина, стоящая на обочине шоссе, показала ему свои груди без всякого на то повода с его стороны.
В ответ на жалобы жителей мэр пообещал публиковать в газетах имена мужчин, арестованных за пользование услугами проституток, и полиция начала прочесывать улицы и расставлять на каждом углу переодетых женщин-агентов, ожидая, что потенциальные клиенты клюнут. Эти полицейские в юбках были самыми невзрачными проститутками, которых я когда-либо видел, – почти как переодетый бывший директор ЦРУ Дж. Эдгар Гувер, но это не мешало мужчинам обращаться за их услугами. Один полицейский налет произошел прямо на обочине возле нашего дома, перед камерой группы теле