Я ехал на собеседование с настроем основательно набить себе цену, но попался на крючок, как только свернул от аэропорта на двухполосную сельскую дорогу. На каждом повороте передо мной открывался новый красивый пейзаж: здесь – каменный фермерский дом, там – крытый мост. Наполовину уже оттаявшие ручьи журчали, стекая с возвышенностей, а вспаханные поля тянулись до горизонта. Стояла весна, и каждое дерево в долине Лихай вступило в восхитительную пору цветения. Остановившись возле довольно странного в сельской местности знака «Стоп», я вышел из автомобиля, взятого напрокат, и встал на дороге. Повсюду зеленели леса и луга – ни машин, ни людей, ни зданий. Из первого же попавшегося по пути телефона-автомата я позвонил Дженни: «Ты не поверишь, какие тут места!» – сказал я ей.
Через пару месяцев грузчики сложили содержимое нашего дома в Бока Ратоне в огромный грузовик. Машину и минивэн погрузили в автомобильный перевозчик. Мы передали ключи от дома новым владельцам и свою последнюю ночь в Южной Флориде провели у соседей, лежа прямо на полу. Марли растянулся между нами. «Пикник в комнате», – смеялся Патрик.
На следующее утро я встал пораньше и вывел Марли на его последнюю прогулку по земле Флориды. Пока мы совершали круг по кварталу, он сопел, рвался вперед и вставал на дыбы, поднимая лапу на окрестные кусты и почтовые ящики, мимо которых мы проходили. Он даже не догадывался о той разительной перемене в жизни, которая его ожидала. Чтобы перевезти его на самолете, я купил прочную пластиковую клетку, и по совету доктора Джея после прогулки всыпал в пасть псу двойную дозу успокоительного. К тому времени, когда наш сосед подвез нас до международного аэропорта Палм-Бич, глаза у Марли покраснели, и сам он стал апатичным. Он не оказал бы сопротивления, даже если бы его привязывали к ракете.
На терминале клан Грогэнов просто невозможно не заметить: двое перевозбужденных мальчишек, носившихся по кругу, проголодавшаяся малышка в коляске, пара усталых родителей и одна на редкость заторможенная собака. Довершали картину прочие обитатели зверинца: две лягушки, три золотые рыбки, рак-отшельник, улитка Лентяйка и живые сверчки в коробке – корм для лягушек. Пока мы стояли в очереди на регистрацию, я приготовил пластиковую клетку. Среди всего, что было в продаже, эта оказалась самой большой, однако когда подошла наша очередь, сотрудница в форме посмотрела на Марли, перевела взгляд на клетку, потом снова на Марли и сказала:
– Мы не можем взять на борт собаку в этой клетке. Пес слишком велик для нее.
– В зоомагазине мне сказали, что эта клетка для крупных собак, – удивился я.
– Согласно правилам Федерального авиационного агентства собака должна свободно стоять и поворачиваться в клетке, – объяснила сотрудница и скептически добавила:
– Ну-ка, попробуйте.
Я открыл дверцу и позвал Марли. Но он не собирался добровольно заключать себя в эту переносную клетку-тюрьму. Я толкал его, уговаривал и обхаживал, однако лапы пса словно приросли к земле. Куда подевалось печенье, когда оно так нужно? Я порылся в карманах, пытаясь найти хоть что-то, чем его можно было бы соблазнить, в итоге достал коробку с мятными жевательными драже. Все же лучше, чем ничего. Достал драже и поднес к его носу.
– Хочешь освежиться, Марли? Ну-ка, поймай драже! – и кинул лакомство в клетку. Как и ожидалось, он клюнул на наживку и вошел в клетку.
Служащая аэропорта оказалась права: клетка не совсем соответствовала габаритам Марли. Во-первых, ему приходилось пригибаться, чтобы не биться головой о потолок, во-вторых, его нос упирался в заднюю стенку, а в-третьих, его зад торчал из дверцы. Я подогнул ему хвост и закрыл дверцу, слегка втиснув Марли внутрь.
– Ну, что я вам говорил! – похвастал я в надежде, что она все же сочтет эту емкость приемлемой для Марли.
– Он должен иметь возможность повернуться, – спокойно ответила сотрудница.
– Малыш, повернись, – кивнул я ему, чуть слышно присвистнув. – Давай же повернись.
Пес посмотрел на меня осоловевшим взглядом. Его голова терлась о потолок, словно он раздумывал, как же совершить такой подвиг. Если он не сможет повернуться, то авиакомпания не пропустит его на борт. Я взглянул на часы. У нас оставалось двенадцать минут, чтобы пройти контроль службы безопасности, пройти через зал ожидания и сесть в самолет.
– Иди сюда, Марли, – сказал я с нарастающим отчаянием. – Давай же!
Я щелкал пальцами, стучал по дверце, причмокивал.
– Ну, пожалуйста, – умолял я его. – Повернись.
Я уже был готов упасть на колени, как вдруг услышал треск и вслед за тем голос Патрика.
– Упс, – сказал он.
– Лягушки выскочили! – вскрикнула Дженни, бросаясь за ними в погоню.
– Фрогги! Кроки! Вернитесь! – хором кричали мальчики.
Моя жена уже опустилась на пол и на четвереньках ползала за лягушками, но они коварно сохраняли дистанцию в один прыжок. Пассажиры останавливались и таращились на нас. На расстоянии лягушки были не заметны, и создавалось впечатление, что по полу ползает ненормальная тетка с пачкой подгузников на шее, которая, очевидно, перебрала с самого утра. Судя по выражению лиц прохожих, их вовсе не удивило бы, если бы вдруг Дженни завыла.
– Извините, я на секунду, – спокойно сказал я сотруднице аэропорта и, встав на четвереньки, присоединился к Дженни.
Нам удалось поймать Фрогги и Кроки в тот момент, когда они собирались сделать свой последний рывок на свободу через автоматические двери. Наблюдая за нашими действиями, присутствующие получили массу удовольствия. Едва мы вернулись, я услышал шум, раздавшийся в собачьей клетке. Она пошатнулась и закачалась. Я увидел, что Марли каким-то образом удалось повернуться.
– Видите, – сказал я сотруднице. – Он поворачивается без проблем.
– Ладно, – сурово ответила она. – Будем считать, что вам повезло.
Двое рабочих поставили клетку с Марли на тележку и увезли. Опоздавшие пассажиры ринулись к самолету. Мы подбежали в тот момент, когда выход на посадку закрывался. Мне вдруг пришло в голову, что, если опоздаем на рейс, Марли полетит в Пенсильванию один. И мне страшно было даже думать о дальнейшем развитии событий.
– Стойте! Мы здесь! – заорал я, толкая вперед коляску с Колин. Дженни с мальчиками бежала в пятнадцати метрах позади меня.
Я позволил себе выдохнуть, только когда все заняли свои места. Мы впихнули Марли в клетку. Поймали лягушек. И вот уже сидим в самолете. Следующая посадка в городе Аллентаун, штат Пенсильвания. Теперь можно наконец расслабиться. Посмотрев в иллюминатор, я увидел, как к самолету подъехала тележка с собачьей клеткой.
– Смотрите, – сказал я детям, – вон там наш Марли. Они помахали в окошко и крикнули ему:
– Пьивет, пиятиль!
Когда запустили двигатели, а бортпроводница сообщила о мерах безопасности, я достал журнал. Тут вдруг заметил, что Дженни, сидевшая передо мной, напряженно вслушивалась. Я тоже услышал кое-то. У нас под ногами, из недр лайнера донесся приглушенный, но отчетливый стон. Это был жалостный, унылый звук, напоминавший вой, который начинался с низких нот и постепенно повышался. О нет, Господи Иисусе, Марли воет внизу! Общеизвестно, что лабрадоры выть не умеют. Воют гончие. Воют волки. Лабрадоры – нет. Во всяком случае, у них это плохо получается. Раньше Марли дважды пытался выть, и оба раза были ответной реакцией на включенную сирену проезжавшего полицейского автомобиля. Пес запрокидывал голову, округлял пасть и издавал самый жалостливый звук, которым мне приходилось когда-либо слышать. Но теперь Марли точно выл.
Пассажиры оторвались от своих газет и романов. Бортпроводница, в тот момент раздававшая подушки, остановилась в недоумении. Женщина, сидевшая через проход от нас, посмотрела на своего мужа и сказала:
– Прислушайся. Ты тоже слышишь? По-моему, это воет собака.
Дженни смотрела прямо перед собой. Я уткнулся в журнал. Если кто-нибудь спросит, мы будем отрицать, что это наша собака.
– Пиятилю гьюстно, – сказал Патрик.
Нет, сынок, хотелось мне поправить его, это какой-то странной собаке, которую мы никогда не видели, грустно. Но я лишь поднял журнал повыше, чтобы спрятать свое лицо. Реактивные двигатели заревели, заглушая жуткие вопли Марли, и самолет выехал на взлетно-посадочную полосу. Представил себе состояние нашего пса. Темное багажное отделение. Он там один, напуганный, растерянный, к тому же напичканный лекарством, не может ни встать, ни сесть. Ревущие двигатели самолета в извращенной фантазии Марли могли превратиться в бесконечные раскаты грома, который хочет выбить его из привычной колеи. Бедняга. Я не был готов вслух признать, что это мой пес, но знал, что весь полет буду переживать за него.
Едва самолет оторвался от земли, я вновь услышал тихий треск. Теперь уже Конор сказал: «Упс». Я посмотрел вниз и тотчас опять уткнулся в журнал. Через несколько минут украдкой огляделся по сторонам. Убедившись, что никто на нас не смотрит, потянулся вперед и шепнул Дженни на ухо: «Представляешь, сверчки сбежали».
Глава 22В краю «карандашей»
Наш новый дом стоял на отшибе, а площадь надела земли, простиравшегося по склону холма, составляла почти гектар. Возможно, это даже была маленькая гора – местные жители спорили об этом. Мы стали владельцами лужайки, где можно было собирать лесную малину, участка леса, где, к своему удовольствию, я мог колоть дрова, и небольшого ручья, который весной становился полноводным, там дети и Марли могли перепачкаться с головы до ног. У нас появились камин и неограниченные возможности заниматься садом, а осенью, когда опадали листья, из окна кухни открывался вид на белую колокольню и церковь, стоявшую на соседнем холме.
В придачу к новому дому мы получили колоритного соседа; казалось, он только что делал кинопробы. Это был рыжебородый огромный мужик, своим видом напоминавший медведя; он жил в каменном доме на ферме постройки 1790-х годов. По воскресеньям сосед обычно усаживался на заднее крыльцо и развлекал себя стрельбой из винтовки по лесу, вызывая ужас у Марли. В первый же день, как только мы появились в новом доме, сосед пришел к нам с бутылкой домашней вишневой наливки и корзиной очень крупной черной смородины. Он назвал себя Землекопом. На этом основании мы решили, что он зарабатывает на жизнь, вскапывая землю. Если потребуется выкопать яму или вспахать землю, наставлял он нас, стоит только свистнуть, и он явится вместе с любым из своих тракторов.