за запястье, не хотел играть, не поднял головы. Его взгляд был устремлен вдаль, а хвост безжизненно лежал на полу.
Дженни оставила в ветеринарной лечебнице два сообщения и ждала, когда доктор позвонит, но стало ясно, что пора вызывать «Скорую». Я позвонил третий раз. Через несколько минут Марли поднялся на трясущиеся лапы и попытался срыгнуть, но у него опять ничего не вышло. Тут я и заметил, что его живот стал гораздо больше обычного размера и сделался упругим на ощупь. У меня сердце ушло в пятки: я знал, что это означало. Снова позвонил в клинику и сказал, что у Марли вздулся живот. Секретарь попросила меня подождать минутку, а потом сообщила:
– Врач велела, чтобы вы привезли его.
На этот раз мы с Дженни даже не стали советоваться, так как поняли: пробил час Марли. Мы обняли детей и сказали им, что Марли стало плохо и его нужно отвезти в больницу, где врачи постараются вылечить нашего пса. Я оделся и заглянул в комнату: Дженни с детьми окружили лежащего на полу Марли, а ему, похоже, было уже все равно. Каждый из них хотел приласкать его, и у каждого осталось лишь несколько минут, чтобы побыть с псом наедине. Дети верили, что собака, которая была частью их жизни, скоро вернется и будет такой же, как прежде.
– Поправляйся, Марли, – пропищала Колин.
С помощью Дженни я затащил Марли в машину. Жена обняла пса в последний раз, и мы тронулись. Я пообещал позвонить, как только узнаю что-то новое. Марли лежал на полу возле заднего сиденья, положив морду на кожух кардана; одной рукой я держал руль, а другую протягивал назад, чтобы почесывать его голову и плечи.
– Ох, Марли, – повторял я.
На автостоянке ветлечебницы я помог псу выбраться из машины. Он обнюхал дерево, возле которого оставляли свои метки другие собаки. Любопытство не покидало его, несмотря на ужасное самочувствие. Я не торопил пса, ведь с большой вероятностью он делал это последний раз в своей жизни. Затем осторожно потянул поводок и повел его в клинику. Когда Марли вошел, то решил, что проделал достаточно большое путешествие, и осторожно приземлился на кафельный пол. После напрасных попыток заставить Марли подняться санитары положили его на носилки и увезли в смотровую.
Через несколько минут ветеринар, молодая женщина, которую я видел впервые, провела меня в смотровую и показала два рентгеновских снимка на белой доске. Я заметил, что желудок Марли увеличился почти вдвое. Врач указала на два темных пятна размером с кулак в том месте, где желудок переходит в кишечник. Это означало, что там произошел заворот. Она пообещала, что даст ему успокоительное, вставит в его желудок зонд и постарается выпустить газы, вызывавшие вздутие. Как и в прошлый раз, она хотела с помощью зонда устранить причину недуга Марли.
– Это займет много времени, – сказала она, – но я постараюсь помочь.
Итак, снова разыгрывалась лотерея с одним процентом, в которую блестяще сыграла летом доктор Хопкинсон. Если способ сработал один раз, он мог сработать и во второй. Я молчал, про себя надеясь на лучшее.
– Хорошо, – согласился я. – Пожалуйста, пусть это будет ваша лучшая операция.
Через полчаса вышла врач с мрачным лицом. Она трижды попыталась открыть кишечник, но все безрезультатно. Она дала Марли еще успокоительного, надеясь, что лекарство поможет расслабить мышцы живота. Когда и это не подействовало, в отчаянной попытке она вставила катетер между ребрами, но и эта процедура ни к чему не привела.
– При таком стечении обстоятельств единственный выход – это операция. – Она замолчала, словно оценивая, готов ли я слушать ее дальше. – Однако самое гуманное – усыпить его.
Нам с Дженни приходилось принимать подобное решение пять месяцев назад, и тогда мы сделали нелегкий выбор. Моя поездка в Шенксвиль только упрочила решимость не обрекать Марли на страдания. Однако, когда подумал об этом здесь, в клинике, во мне все содрогнулось.
Врач поняла мои чувства и еще раз сказала, какими осложнениями чреваты операции на собаках столь почтенного возраста, как Марли. Ее также сильно беспокоил сгусток крови, который вышел через катетер, – симптом заболевания стенок желудка.
– Кто знает, что мы там обнаружим, если начнем операцию, – произнесла она.
Я сказал, что мне надо отлучиться, чтобы посоветоваться с женой. На автостоянке я позвонил Дженни и рассказал, что врач перепробовала все средства без всякого результата. Повисло молчание. Наконец она сказала:
– Я люблю тебя, Джон.
– Я тоже люблю тебя, Дженни, – ответил я.
Вернулся в клинику и спросил врача, можно ли мне побыть с Марли несколько минут наедине.
– Посидите с ним, сколько вам нужно, – разрешила она, предупредив, что ему ввели большую дозу успокоительного.
Я вошел и увидел своего пса, лежащего без сознания на носилках, на его предплечье закрепили капельницу. Опустился на колени и теребил пальцами его шерсть, как он любил. Погладил его. Приподнял оба вислых уха – каждое из них доставляло ему множество беспокойства все эти годы и обошлось нам в огромную сумму. Я приподнял его губу и посмотрел на крупные, стертые зубы. Поднял переднюю лапу и подержал ее между ладонями. Потом прижался лбом к его голове и долго сидел в такой позе, будто мысленно посылал ему сообщение. Мне хотелось, чтобы он понял многие вещи.
– Помнишь те гадости, которые мы про тебя говорили? – шептал я ему. – Что от тебя одна головная боль? Не верь этим словам. Не верь им ни на секунду, Марли.
Мне хотелось многое сказать ему, не только это. Было кое-что, о чем ни я, ни другие люди никогда не говорили ему. Но я хотел, чтобы он услышал это, прежде чем уйдет.
– Марли, – сказал я, – ты великолепный пес.
Врач встретила меня в вестибюле.
– Я готов, – произнес я.
Мой голос дрожал. А я-то думал, что уже давно подготовил себя к этому моменту. Понимая, что если скажу еще хоть что-нибудь, то расплачусь, просто кивал головой и подписывал необходимые бланки. Когда с документами было покончено, мы подошли к Марли. Я снова опустился на колени перед ним и положил руки ему на голову. Врач в это время готовила шприц.
– С вами все в порядке? – спросила она и, когда я кивнул, сделала укол. Челюсти Марли слегка дрогнули. Врач пощупала его пульс и сказала, что сердцебиение замедлилось, но не прекратилось. Он был крупной собакой. Через минуту после второго укола врач произнесла:
– Его больше нет.
Она оставила нас наедине, и я осторожно поднял его веко. Она была права: Марли с нами больше не было.
Я подошел к кассирше и оплатил счет. Она предложила на выбор: групповое кремирование за 75 долларов или индивидуальное, с возвратом урны с пеплом, за 170 долларов. Нет, заберу его домой, возразил я. Через несколько минут ветеринар с помощником вывезли тележку с большим черным пластиковым пакетом и помогли мне переложить его на заднее сиденье машины. Доктор пожала мне руку и сказала, что сожалеет о моей потере и сделала все, что зависело от нее. Наверное, пришло его время, ответил я, и поблагодарил ее.
По дороге домой я плакал. Такого со мной никогда еще не бывало, даже на похоронах родственников и знакомых. Приехав, я оставил Марли в машине и вошел в дом, где меня ждала Дженни. Дети уже спали, и мы решили, что расскажем им обо всем утром. Мы обнялись и заплакали. Я пытался описать ей состояние Марли, говорил, что, когда наступил конец, он уже крепко спал и не почувствовал ни паники, ни боли. Но мне было трудно подобрать нужные слова. Позже мы вместе переложили большой черный пакет из машины в садовую тележку, которую на ночь оставили в гараже.
Глава 28Под вишнями
В ту ночь мне не спалось. За час до рассвета я встал и тихо, чтобы не разбудить Дженни, оделся. На кухне выпил стакан воды – кофе мог подождать – и вышел на улицу, в слякоть и изморось. Взял лопату и кирку и двинулся на то место, где росли ели, которые облюбовал Марли минувшей зимой. Здесь я решил похоронить пса.
Температура была около нуля, и земля, к счастью, еще не промерзла. Быстро прокопав тонкий слой почвы, я наткнулся на тяжелую плотную глину вперемешку с камнями. Вспомнил, что сюда рабочие ссыпали грунт, когда копали яму для подвала. Через пятнадцать минут снял куртку и прервался, чтобы передохнуть. Через полчаса я был весь мокрый от пота, но углубился всего на полметра. Спустя сорок пять минут докопал до грунтовых вод. Мутная холодная вода быстро заполнила яму почти наполовину. Я сходил за ведром и начал вычерпывать воду, но она не убывала. Я не мог похоронить Марли в этом ледяном болоте. Ни за что!
Несмотря на усталость – мое сердце билось так, словно я пробежал марафон, – стал обследовать свой участок, чтобы подыскать более достойное место. И обратил внимание на две большие дикие вишни на опушке леса. Под их раскидистой кроной в серой рассветной мгле мне показалось, что стою в храме под открытым небом. Это были те самые деревья, в которые мы с Марли едва не врезались во время нашей памятной поездки на санках, и вслух сказал: «Вот отличное место». Здесь не было глины, а земля оказалась довольно сухой – просто мечта садовника. Вскоре я уже выкопал овальную яму, 60 на 90 сантиметров по периметру и 120 – вглубь. Зашел в дом и увидел, как проснувшиеся дети хлюпают носами. Дженни им все рассказала.
Я был очень растроган, когда увидел слезы на глазах у детей. Впервые в своей жизни они столкнулись со смертью. Конечно, Марли – всего лишь собака, а собаки приходят и уходят в течение человеческой жизни. Порой это случается просто потому, что они становятся ненужными. При каждой моей попытке поговорить с детьми о Марли у меня наворачивались слезы. И тогда я сказал, что они могут поплакать, потому что у совместного пути собаки и человека всегда грустный конец, ведь жизнь собаки короче. Я сказал им, что Марли спал, когда ему сделали укол, и он ничего не почувствовал. Он просто ушел в мир иной. Колин расстроилась из-за того, что ей не дали с ним по-настоящему попрощаться; она думала, что он вернется домой. Я сказал, что попрощался за всех нас. Конор, наш будущий писатель, показал мне кое-что – он сделал это для Марли, чтобы положить вместе с псом в могилу. Это был рисунок большого красного сердца с надписью: «Для Марли: надеюсь, что ты знал, как я любил тебя всю жизнь. Ты всегда был рядом, когда был мне нужен. При жизни и после смерти – я всегда буду любить тебя. Твой брат Конор Ричард Грогэн». А потом Колин нарисовала девочку с большой желтой собакой и с помощью брата написала: «Я никогда тебя не забуду».