Сказал: «Фитц-Юстас, слышишь звон?
Не странно ль, что пока ты пел, Как будто колокол звенел,
Как будто бы в монастыре,
Звонят по умершей сестре,
Что значит этот звук?»
Вдруг, резко обернувшись к ним, Весь день молчавший пилигрим
Сказал: «То умер друг!»
И Мармион, чей твердый дух
Бывал к любым ударам глух,
Кто и монарху в час иной
Простить не мог бы взгляд косой, Кто дерзких сдерживал стрелков
Неодолимой властью слов —
Суровый гордый Мармион
Вдруг был подавлен и смущен:
Он вздрогнул, взор отвел
И, уловив укор в словах,
Что мрачно произнес монах,
Ответа не нашел…
Когда, невидимый для всех,
Лежит на сердце тайный грех,
Будь ты хоть храбрецом —
Тебя былинка устрашит,
И мудреца дурак смутит,
И принц надменный замолчит
Перед своим рабом!
15
Недаром рыцарь был смущен:
Ведь сам же Констанс предал он, Но мог ли он предполагать,
Что приговор произнесен,
И что своей рукою он
Помог ее замуровать?
Давно уж он устал от слез,
Укоров ревности, угроз,
Когда ж в ревнивом ослепленье
Она пошла на преступленье —
Ее безумством возмущен,
Беглянку церкви выдал он
(Но не как жертву — как рабу), Чтоб месть ее, ее судьбу
От глаз людских укрыл стеной
Навеки монастырь чужой!
Он гордым Генрихом любим,
Ему ли страшен папский Рим?
За сотню фунтов грех любой
Ему простится сам собой!
Так просто рассудив, он сам
Путь к жертве указал попам.
В его отряде каждый знал,
Что паж в пути от них отстал, Что лорд не взял его сюда,
Щадя незрелые года,
А кто побольше знал — так он
Молчал: ведь гневный Мармион
Не потерпел бы, чтоб вассал
Свой нос в его дела совал.
16
И совесть рыцаря спала —
Ведь Констанс далеко была,
Что угрожать могло бы ей
Вдали от мира и людей?
Ничто. Но Мармиона вдруг
Ее любимой песни звук
Встревожил, пробуждая вновь
Сомненья, совесть и любовь…
А этот мрачный пилигрим!
Три слова, сказанные им,
Повергли Мармиона в страх.
Про тайный суд в монастырях
Он вспомнил, и в душе опять
Воскресла та, кого предать
Он не задумался. Она
Была прекрасна и нежна,
Совсем такая, как тогда,
Когда, краснея от стыда,
Из монастырских стен ушла,
И хоть испугана была
Побегом дерзостным своим,
Погоней — но осталась с ним,
И наконец увидел он,
Что страх любовью побежден!
17
«Увы, — он думал, — этих лет
Неизгладим жестокий след,
Куда девался робкий взгляд?
Походы и мужской наряд
Убили женский стыд и страх —
Нет краски на ее щеках,
Как в радости дика она,
Как в горе по-мужски страшна, Отдав — и я тому виной —На небе рай, а здесь покой!
Зачем, — так он себе сказал, —Со стебля розу я сорвал?
Зачем убил все то, что в ней
Любовью пробудил своей?
Ей мирный монастырь теперь —
Тюрьма, где мрачной кельи дверь
На ключ закрыта, и кипит
Душа от гнева и обид!
Устав монастыря терпеть?
И покаяния? И плеть?
А может быть, судьбу кляня,
Она… И все из-за меня!»
Он дважды, порываясь к ней,
Вставал, чтоб крикнуть: «На коней!»
И дважды страсть и гордость в нем
Боролись, как вода с огнем,
И, отступая в той борьбе,
Он дважды говорил себе:
«Да, я велел им, чтоб она
Была свободы лишена…
Но даже локон золотой
Они, боясь за остров свой,
Не тронут грубою рукой!»
18
Пока в душе его больной
Любовь и гордость меж собой
Вели непримиримый бой
(Я помню ураган такой
Над Веннахарскою волной),
Хозяин, с кубками в руках,
Услышав, что изрек монах,
Сказал: «Почтенный пилигрим,
По землям странствуя чужим,
Вы всё видали там,
И что кого в грядущем ждет,
Вы узнаете наперед
По звездам и по снам.
Но рыцарь, если только он
Отважным сердцем наделен,
Сумеет тоже, может быть,
Свое грядущее открыть —
О том у нас легенда есть,
Коль будет слушать ваша честь».
Лорд согласился, и тотчас
Хозяин начал свой рассказ.
19
ЛЕГЕНДА
(Рассказ хозяина харчевни)
«Немало лет прошло и дней
(Священник скажет вам точней) С тех пор, как на шотландский трон
Сел Александр (был третьим он, Кто имя славное носил).
Он как-то Гиффорд посетил.
Сэр Хьюго, наш тогдашний лорд, Отважен был, суров и тверд.
Ему (а был он всех мудрей)
Служили демоны ночей.
Преданье наше говорит,
Что им же Гоблин-Холл прорыт.
Когда б, сэр рыцарь, на денёк
Вы задержались, я бы мог
Вам ту пещеру показать.
Ее пределов не видать
Ни вглубь, ни вширь. Она лежит
Под замком. Вход в скале пробит.
Поверьте, сделан свод такой
Не человеческой рукой,
Нет, лишь по слову колдуна
Могла быть создана она!
Мой дед рассказывал о том,
Что крики, дикий вой и гром
Ужасных адских мастеров,
Пришедших на хозяйский зов,
Звучали, словно грозный вал
У Данбарских гранитных скал.
20
Король был думами смущен,
Недаром в Гиффорд прибыл он!
На западе, в те дни как раз,
Войска собрать он дал приказ.
Там пенил волны Клайдских вод
Языческой державы флот,
То плыл с норвежцами Хокон
Под сенью боевых знамен,
Он шел на Кайль и Кеннингам,
Грозя прибрежным островам,
И каждый воин был жесток,
Свиреп на вид, плечист, высок…
Лорд Гиффорд из глубин земли
Услышал трубный звук вдали —
К нему король! Рога трубят!
И даже не сменив наряд,
В одежды мага облачен,
Навстречу Александру он
Спешит, но что за странный вид?
Плащ мехом белых лис подбит,
Надвинут до бровей колпак
(Священник говорил, что так
Одет был фараонов маг).
Знак пентаграммы на плечах,хип
А туфли — в звездах и крестах, И странный пояс (говорят —Из кожи мертвеца), и в ряд
Изображения горят
Простого и тройного знака
Для всех созвездий зодиака,
И обнаженный меч в руке
С восточной вязью на клинке.
Он знаться с духами привык.
И был его суровый лик
Худым от бдений и постов.
Зловещий взгляд его зрачков
Отвык от солнца… Даже слуг
Невольно охватил испуг:
Они за черта самого,
Сэр рыцарь, приняли его!
„Я знаю, — хрипло молвил он,
И голос прозвучал, как стон, —Зачем к вассалу своему
Пришел король, а я ему
Сказать не в силах ничего
О том, что ждет страну его!
Но если сердце и рука
Сильны — тогда наверняка
Отвага выручит его
Там, где бессильно колдовство!”
22
„В эфирных сферах над землей
Витает гордых духов рой,
Они земных судеб исход
По звездам знают наперед,
Но я не властен над одним,
Над Тем, Кто помогает им.
Не раз я вызывал Его,
Но безуспешно колдовство
И заклинанья не вольны
Достигнуть адской глубины,
Где недоступный и глухой
Смеется демон надо мной!
Но знай, король, ты тем силен, Что в ночь счастливую рожден, В ночь, что несет жильцам могил
Весть о паденье адских сил!
Твоя отвага, знаю я,
Сильней, чем магия моя!”
„Благодарю! — сказал король, —Ты только встретиться позволь
Лицом к лицу сегодня с ним,
И я клянусь мечом своим
(Меч этот — Ричардом подарен), Клянусь, как дьявол ни коварен —Но будет нынче ночью он
Со мной сразиться принужден!”
„Мне смелость нравится твоя,
В ней кровь Малькольма вижу я, —Сказал колдун, — запоминай:
Отсюда в полночь поезжай
К развалинам, что над холмом
Неровным высятся кольцом,
И, встав у выхода на юг,
Труби — и призрак въедет в круг.
Вглядись — ив облике его
Врага узнаешь своего.
Пришпорь коня — и смело в бой!
Да будет в том бою с тобой
Святой Георгий! Победи —
Узнаешь всё, что впереди,
Но если дрогнешь ты в бою —
Не поручусь за жизнь твою!”
23
Едва пробил полночный час,
В миланский панцырь облачась, Король поехал по равнине
Тропою, что вела к руине.
Вы, верно, холм видали тот,
Где крепость пиктов? Тот народ
Везде, где жил, сооружал
Глубокий ров и круглый вал.
Равнина голая вокруг,
А за стеной — зеленый луг
Пестреет множеством цветов.
Из наших сельских сорванцов
Любой там сотни раз бывал,
Но горе, коль за этот вал
Кто забредет ночной порой
Внутрь этой крепости пустой.
Проломы стен обращены
На все четыре стороны.
Король, увидев южный вход,
Призывно затрубил — и вот
Он видит — с севера на луг
Король английский въехал вдруг!
(В тот год, в тот месяц, ночью той
Сражался он в Земле Святой).
И он пред нашим королем
Предстал на скакуне своем:
Копье английское в руке
И леопарды на щите,
В английский панцырь он одет…
Узнал лишь через много лет
Народ Шотландии о том,
Что Эдвард был его врагом.
24
Король сначала растерялся,
Но, тут же овладев собой,
Навстречу призраку помчался —Скрестились копья! Кончен бой: Король ударил в щит копьем —Враг наземь грохнулся с конем, Но щепка от копья фантома
Нечистой силою несома,
Мелькнув, как змейка на песке, Влетела под забрало,
Потом скользнула по щеке
И кожи клок содрала.
Пустяк! Король с мечом в руке
На землю спрыгнул и мечом
Взмахнул над призрачным врагом, А тот пощады запросил
И все грядущее открыл.
И ясно увидал король
Седую Ларгскую равнину,
Где и сегодня мы порой
Находим кости паладинов,
Оставленные той войной…