Его люди громко захохотали. Обнаженные рабыни в ошейниках забегали между столами, наполняя рога медом.
– Пир! – объявил Ивар Раздвоенная Борода. – Пир!
Много мяса было съедено, выпит не один рог с медом.
Хотя зал Ивара Раздвоенная Борода был построен из земли и камня, а сам хозяин считался вне закона, он встретил меня на пороге, после того как попросил немного подождать за дверью, в своих лучших алых с золотом одеждах, с чашей, наполненной водой, и полотенцем в руках.
– Добро пожаловать в зал Ивара Раздвоенная Борода, – сказал он.
Я вымыл руки и лицо из чаши, которую подал мне сам Раздвоенная Борода, и вытерся полотенцем. Потом меня пригласили войти и посадили на самое почетное место напротив хозяина. Ивар подарил мне роскошный плащ из меха морского слина; копье с наконечником из бронзы; щит из крашеного дерева, укрепленный железными полосами; железный шлем конической формы с защитными цепочками и стальной пластиной, прикрывающей нос, которую можно было поднимать и опускать; рубашку и кожаные штаны; четыре золотых кольца; а напоследок – боевой топор Торвальдсленда с огромным лезвием.
– Благодарю тебя, – сказал я.
– Ты прекрасно играешь в каиссу, – ответил Ивар.
Я отлично понимал, что помощь Ивара в суровых землях Торвальдсленда невозможно переоценить. Он мог знать места обитания курий; редкие северные диалекты, часть из которых очень существенно отличались от горианского языка, привычного для жителей Ара, Ко-Ро-Ба или даже далекой Тарии; к тому же ему наверняка прекрасно известны обычаи и правила поведения в залах северных джарлов. Мне совсем не хотелось, чтобы меня бросили в темницу только за то, что я случайно оскорбил какого-нибудь свободного воина Торвальдсленда из-за незнания местных обычаев. Но главное – Раздвоенная Борода был могучим воином, храбрым человеком и хитрым тактиком; оставалось только радоваться, что мне удалось обзавестись таким сильным союзником.
Надеть рабский ошейник на шею дочери Торгарда из Скагнара не казалось мне такой уж серьезной платой за помощь Ивара.
Торгард из Скагнара, безжалостный и жестокий, один из самых могущественных северных джарлов, был моим врагом.
Это он гнался за нами в море на своем «Черном слине».
Что ж, пусть его дочь, Хильда Надменная, остерегается.
Я взглянул на Раздвоенную Бороду. Одной рукой он обнимал за талию дочь правителя Кассау, Булочку, а другой – Гунхильду, обладательницу великолепной высокой груди.
– Попробуй свою Булочку, – просила новая рабыня.
Он поцеловал ее.
– А Гунхильду! Гунхильду! – запротестовала прежняя фаворитка.
Ее рука скользнула внутрь меховой рубашки Ивара, и он поцеловал невольницу.
– Разреши Булочке доставить тебе удовольствие! – рыдала та, которая еще совсем недавно была гордой Эльгифу.
– Нет, разреши Гунхильде! – воскликнула Гунхильда.
– Я смогу это сделать лучше! – утверждала Булочка. – Лучше!
– Нет, я! – рассердилась Гунхильда.
Ивар Раздвоенная Борода встал. Рабыни продолжали цепляться за его ноги.
– Бегите к мехам! – приказал он. – Обе!
Девушки моментально убежали.
Он перешагнул через скамейку и последовал за ними. Там, где располагались спальни, примерно на фут выше центральной части, в которой стояли длинный стол и скамьи, тут и там на небольших земляных возвышениях были разложены закругленные бревна длиной от десяти до пятнадцати футов и около восьми дюймов толщиной. По всей длине бревна опоясывали аккуратные железные ленты, к которым были приделаны кольца с длинной цепью, на конце цепи висели ножные кандалы.
Гунхильда выставила левую ногу, и Раздвоенная Борода приковал ее; потом пришла очередь Булочки. Раздвоенная Борода сбросил куртку. Послышался перезвон цепей, обе рабыни повернулись – Булочка налево, а Гунхильда направо – и улеглись, дожидаясь, пока Ивар устроится между ними.
Сидевшие за столами воины расхохотались. Одну из новых девушек из Кассау бросили прямо на стол. Она лежала на спине среди кусков мяса и разлитого меда; смеясь, новая рабыня отталкивала одетых в меха воинов Торвальдсленда. Другую невольницу увели на меха спальной платформы. Я видел, как в темноте промелькнуло ее белое тело, когда она пыталась отползти в сторону, однако ее швырнули на меховую постель и приковали за лодыжку. Северянин быстро завладел ею. Я заметил, как ее голова поднялась, она попыталась поцеловать его в губы, но он жестоко отбросил девушку назад – он мог делать со своей добычей все, что захочет. Рабыне ничего не оставалось, как подчиниться.
– Мой джарл! – рыдала она. – Мой джарл!
Он снова толкнул девушку на спину и быстро овладел ею с удивительной жестокостью и силой. Я видел, как снова и снова поднимается его тело, а девушка отчаянно прижимается к нему. Рабыням не приходится рассчитывать на милосердие.
– Я люблю тебя, мой джарл! – кричала она.
Мужчины за столами, продолжавшие есть мясо и прихлебывать мед, весело над ней смеялись.
Она рыдала и кричала от удовольствия.
Когда гребец покончил с ней и поднялся, чтобы уйти обратно к столу, невольница попыталась удержать его. Он швырнул ее обратно на меха. Рыдая, протягивала она к нему руки. Гребец молча повернулся и пошел к столу.
Я заметил, как другой северянин подполз к девушке, схватил ее за волосы и повалил на постель. В следующее мгновение ее обнаженное тело прижималось уже к новому хозяину.
– Я люблю вас, мои джарлы, – рыдала она. – Я люблю вас!
Все снова расхохотались.
Я посмотрел в другую сторону; на скамье одиноко и неподвижно застыл Ролло, его огромное тело напоминало каменную глыбу. Он был обнажен по пояс. На золотой цепочке висел брелок в виде золотого топора. Грудь великана густо поросла волосами. Казалось, он не обращает ни малейшего внимания на кипевший вокруг пир; не слышит смеха и воплей рабынь; он сидел, положив огромные руки на колени; его глаза были закрыты. Рабыня, проходя мимо с рогом в руках, задела его и в страхе отшатнулась. Ролло даже не открыл глаз.
Он отдыхал.
– О нет! – услышал я, как воскликнула Булочка.
Я повернулся, чтобы взглянуть на постель Раздвоенной Бороды. Ивар снял с шеи серебряную цепь – символ власти Гурта, правителя Кассау, завел руки Булочки за спину и ловко замотал их цепью. Она сидела на мехах, левая лодыжка прикована к бревну в ногах постели, а руки стянуты за спиной цепью, которая когда-то служила символом власти ее отца.
Она со страхом посмотрела на Раздвоенную Бороду. Он бросил Булочку на спину.
– Не забывай о Гунхильде, – заныла другая рабыня, прижимаясь губами к плечу Раздвоенной Бороды.
Я услышал, как зазвенела ее цепь.
Мужчин-рабов приковывали на ночь в сараях босков; рабыни оставались в зале для того, чтобы услаждать свободных мужчин, которые часто менялись партнершами. Тот, кто развлекался с рабыней последним, должен был пристегнуть ее наручниками к постели.
Я слышал стоны удовольствия.
И бросил взгляд на Тири, стоящую на коленях возле моей скамьи. Она со страхом смотрела на меня. Красивая девушка, изящная и чувственная. В блестящих глазах светится ум. Железный ошейник чернеет на шее.
– Беги к постели, рабыня, – резко приказал я.
Тири вскочила на ноги и, заливаясь слезами, бросилась к моей постели.
Она улеглась и подобрала под себя ноги.
– Лодыжку, – приказал я.
Я смотрел на нее. Она не спускала с меня глаз, в которых плескался страх. Ее маленькое изящное тело белым пятном выделялось на красно-черных мягких мехах. Девушка дрожала.
– Лодыжку, – повторил я.
Она подставила изящную ножку.
Я приковал ее к постели, а потом улегся рядом.
Глава 7. КУРИЯ
Следующие пять дней я провел за весьма приятными занятиями.
По утрам под присмотром Оттара я учился искусству обращения с боевым топором.
Лезвие глубоко входило в дерево шеста.
– Старайся, чтобы при ударе работали мышцы спины, – смеялся Оттар. – Тогда у тебя получится.
Воины закричали от удовольствия, когда я одним ударом перерубил шест.
Тири и другие рабыни радостно подпрыгивали и хлопали в ладоши.
Какими полными жизни они казались! Как и положено рабыням, у них были распущены волосы. Глаза девушек сияли; щеки раскраснелись; каждый дюйм их тела казался удивительно живым и красивым. Какими не реально женственными они были, какими непосредственными и восхитительными, какими свежими и свободными, какими открытыми в своих чувствах; они ходили, стояли и даже смеялись, как женщины. Им не позволяли иметь гордость, но радоваться они могли.
Только тонкие шерстяные туники с разрезом до самой талии скрывали красоту их тел.
– Еще! Еще! Пожалуйста, мой джарл! – кричала Тири.
И снова огромный топор вонзился в столб, от которого отлетел большой кусок.
– Отлично! – похвалил Оттар.
А потом он вдруг сделал выпад в мою сторону, но я отбил удар топорищем и, не выпуская топора из правой руки, треснул его левой с такой силой, что Оттар упал на землю. А я подскочил к нему и занес свое оружие.
– Великолепно! – воскликнул Оттар.
Рабыни, все до одной, хлопали в ладоши и вопили от восторга.
Оттар вскочил на ноги и погрозил топором хохочущим девушкам.
Они с визгом отскочили в сторону.
– Ольга, – сказал Оттар, – отправляйся сбивать масло.
– Слушаюсь, мой джарл, – ответила девушка и, подхватив юбку, умчалась выполнять приказ.
– Гунхильда и Пухлые Губки, – продолжал Оттар, – вас ждут ваши ткацкие станки.
– Слушаемся, джарл. – Девушки повернулись и устремились в дом, их станки стояли возле западной стены.
– А ты, маленькая девка, – сказал он Тири, которая сделала шаг назад и склонила голову, – ты будешь носить навоз верров в подоле своего платья на поле, где растет сул.
– Да, мой джарл. – Тири рассмеялась и убежала, а я стоял и смотрел вслед босоногой, изумительно прекрасной девушке.
– А вы, лентяйки, хотите, чтобы вас разрезали на кусочки и скормили рыбе парсит? – крикнул Оттар, обращаясь к остальным.