В XVIII веке уровень национального самосознания был неизмеримо ниже, чем веком раньше. Пробуждение его начнется с Отечественной войны 1812 года. Уже многие декабристы осознают чуждый для России характер "немецкой" монархии. В споре славянофилов и западников прояснится главный факт: "специфика" и "отсталость" — не идентичные понятия. Русская община, резко отличающая Россию от Западной Европы, — основа славянского мировоззрения и общежития, хранящая в себе огромные силы, которыми поднимется Россия и которые явятся вкладом русского народа в общечеловеческое развитие. Последнее представлялось как бы ответом на рассуждения немецких философов об "исторических" и "неисторических" народах.
В России мировоззренческими вопросами занималась не наука, а литература. И это не случайно. Академия наук создавалась в России в XVIII веке из тех же "выезжих" из разных немецких княжеств. Среди них были и настоящие ученые, но равных Татищеву и Ломоносову не было. Между тем, первый, предлагавший бесполезно расходуемые деньги употребить на просвещение собственного народа, в Академию не попал, а Ломоносов был принят только потому, что его признавала Европа. Так будет и позднее. Академия изначально строилась по масонскому принципу: академики избирают себе подобных. Поэтому национально ориентированных в ней почти не было. Народ же академиков-иностранцев не интересовал. И не случайно, что заведомо надуманную и антинаучную "норманскую теорию" вслед за Ломоносовым опровергали историки, не удостоенные академических званий.
В реформах 60-х годов XIX века, в особенности в крестьянской, большую роль сыграли именно славянофилы, лучше других представлявшие деревню и крестьянский мир. Поскольку это большая самостоятельная тема, ограничимся указанием на то, что именно славянофильские исследования общины явились первыми шагами в становлении "русского социализма". Они оказали влияние и на Бакунина, и на Герцена, и на Чернышевского, и на позднейшее народничество (хотя исток далеко не всегда назывался).
Буржуазные реформы разъедали традиционный общинный уклад, но не могли разрушить его полностью. Насильственное разрушение общины в начале XX века ("Столыпинская реформа") — большая самостоятельная тема. Реальное отношение к ней крестьянства выявилось в 1917 году. Можно сказать, что 1917-й год и был вызван этой реформой. Сокрушив с осени 1917 года до весны 1918 года все помещичьи усадьбы, крестьян и хуторян вновь "загнали" в общину. А 1920-е годы окажутся годами ее расцвета. И апологетам Столыпина, и хулителям "переворотов" 1917 года следовало бы учитывать, что на выборах в Учредительное собрание в российских губерниях, в главных промышленных центрах победили большевики (около четверти всех голосов), а в деревне эсеры (более половины общего количества), выступавшие с лозунгами "русского социализма". Иными словами, в представлении народа идеи самоуправления и социализма сливались.
К сожалению, лидеры многочисленных партий, образовавшихся перед и в ходе революции, как и нынешние "страшно далеки" от народа. Борьба за власть явно перевешивала задачи отыскания наиболее целесообразного, соответствующего условиям страны и желаниям трудового народа пути. К тому же политические партии структурировались на западный манер сверху вниз, а "демократический централизм", за который боролись на И съезде РСДРП, так и не был полностью реализован. Космополитическая часть большевиков вообще смотрела на Россию лишь как на плацдарм для осуществления умозрительной "мировой революции". Лидеры эсеров, которым по положению следовало бы бороться как раз за русские и российские интересы, практически без исключения оказались членами масонских лож, центры которых находились на том же Западе. (О полной зависимости от масонства "белого движения" писал О. Платонов в "Литературной России".)
70-летие "реального социализма" не было "дорогой в никуда". Хоть и тяжелой ценой, но СССР стал второй мировой державой с высокой степенью социальной защищенности. Идеи социализма, хотя и в искаженной форме, но работали!
За все это время ни политики, ни ученые не задумывались всерьез о простенькой вроде бы статейке Ленина "Три источника и три основные части марксизма". А ведь третий источник — утопический социализм — это самоуправление.
Иными словами, без самоуправления не может быть и социализма, а диалектический материализм и политэкономия вполне могут обслуживать и капитал, в том числе криминальный. Ту же, по существу, идею развивал Ленин и в последних статьях, в частности, в статье "Как нам реорганизовать Рабкрин", которая была попросту отвергнута тогдашним Политбюро. А результат закономерен: оторванная от народа власть всегда собирает около себя все худшее.
Капитализм или социализм?[5]
Пять лет назад наше общество "Отечество"[6] провело дискуссию, на которой был поставлен вопрос: "Перестройка: капитализм или социализм". В то время архитекторы "перестройки", овладевшие государственной машиной, скрывали цель разрушительных преобразований. А уже два года спустя участникам "круглого стола" в "Нашем современнике" предлагали стержневой вопрос: "Есть ли будущее у социализма?". Так стремительно изменилась психология общества, особенно интеллигенции. Заодно выявилось, что ни о социализме, ни о капитализме общество не имеет понятия.
Прежде всего, в чем принципиальное отличие капитализма от социализма? При многообразии вариантов того и другого разделяет их точка отсчета: индивид или общество? Капитализм предполагает приоритет личного интереса, социализм — общественного. Неизбежным следствием первой посылки является выстраивание иерархии сверху вниз через войну всех против всех. В Европе эта война продолжалась примерно полтора тысячелетия, пока общество пришло к нынешней стадии. В ходе этой борьбы исчезли многие племена и народы, истреблены или разорены многие социальные слои в рамках вновь складывающихся народов и государств. И ныне, когда оформился "золотой миллиард", эксплуатирующий остальное население Земли, он, по нашумевшему заявлению А. Зиновьева, представляет такую замкнутую тоталитарную структуру, каковой в Российской истории никогда не было. В итоге, провозглашая суверенитет личности, капитализм неотвратимо подавляет ее иерархической структурой.
Социализм кладет в основу общественный интерес, социальную справедливость. Вариантов здесь тоже много. Достаточно напомнить споры середины XIX века (марксизм против утопического социализма и "русского социализма" Бакунина и Герцена), а также споры представителей "советских" партий (большевиков, меньшевиков, эсеров и родственных им течений) в 1917–1918 годах. Спор Бакунина с Марксом носил глубоко принципиальный характер. Маркс абсолютизировал антагонизм труда и капитала, Бакунин считал главным противоречие между разными системами социальной организации. Он, отчасти под влиянием славянофилов, заметил, что у славян общество выстраивалось снизу вверх, тогда как в романо-германских государствах сверху вниз. По его мнению, лишь славянская община могла стать и образцом будущего общества социальной справедливости, и той революционной силой, которая освободит все народы Европы от гнета со стороны трех немецких монархий: Пруссии, Австро-Венгрии и России.
Кстати, и Маркс вынужден был признать, что его концепция социализма пригодна лишь для Западной Европы, у России же может быть свой путь, связанный с уцелевшей за тысячелетия в самых трудных условиях общиной и общинным сознанием. В упомянутой дискуссии "Отечества" О. Платонов обращал на это внимание.
На выборах в Учредительное собрание осенью 1917 года "советские" социалистические партии одержали полную победу, но договориться между собой не смогли. Здесь и личные амбиции, и разная ориентация ("европеисты" и приверженцы "русского социализма"). К тому же верхний эшелон большинства партий оказался под контролем масонских организаций. "Европеисты"-меньшевики, не имея практически никакого влияния среди российских граждан, играли большую роль, нежели лидеры самой массовой партии эсеров именно потому, что выше стояли в системе масонской иерархии. Масоны контролировали и самое массовое движение начала века — кооперацию. В итоге и чисто национальные традиции, и организации оказывались под контролем тех же "европеистов". А в условиях гражданской войны традиции самоуправления и вовсе подавляются идеологией и практикой диктатуры, выстраивающейся по "немецкому" образцу сверху вниз.
На практике любыми идеями могут спекулировать в корыстных интересах. За примерами далеко ходить не надо: достаточно оглядеться вокруг. И главный вопрос в этой связи: был ли у нас социализм в 20–30 годы? На уровне лозунгов и ориентированной на них политической демагогии, несомненно, был. Никто из руководства не мог публично отречься от тезисов о равноправии, социальной справедливости, праве на труд, медицинскую помощь, образование, от осуждения эксплуатации, спекуляции и т. д. Но у социализма в СССР не было главного его элемента — самоуправления на разных уровнях, тех принципов, которые в идеале были заложены в советской системе (идеологом которой, кстати, не без оснований признавали Бакунина).
Показательно, что небольшая работа Ленина о трех источниках марксизма не была принята его коллегами, а когда он вернулся к идее "третьего источника" в конце 22-го начале 23-го года ("Как нам реорганизовать Рабкрин"), Политбюро практически единодушно отвергло рекомендации как фантазии больного человека. Сам культ вождей, сложившийся с первых дней революции, опирающийся на традицию монархического воспитания и неизжитый поныне, оправдан в военное время, но непригоден для эпохи мирного строительства. А вожди в большинстве не были на высоте ни в интеллектуальном, ни в этическом, ни в политическом плане.
Прежде всего в числе "вождей", как и в старой России, почти не было людей русских хотя бы по воспитанию. Россия оставалась для них, как и для нынешних, "этой страной". От ориентации на народ "этой страны" как бы освобождала идея мировой революции — абстрактная "общечеловеческая ценность", пугавшая народы самых разных стран. Кстати, последняя акция Советского государства, ориентированная на эту "ценность" — ввод войск в Афганистан, а вывод увязывался уже с другой иллюзорной идеей — "общечеловеческие ценности" в их масонско-космополитической трактовке.