— Ты с каким вопросом? — со слишком деловым, как показалось Ахмету, видом спросил спортивного вида мужик, сидящий на подоконнике с сигаретой и парящей кружкой.
Ахмет, бросив на него тупой взгляд, зашарил по карманам, растягивая паузу далеко за пределы приличия. Мужик напрягся — видимо, он тут кем-то был. Ахмет достал трубку, кисет, пододвинул стул, издевательски обстоятельно уселся. Начав набивать, вернул мужику его борзовато заданный вопрос, на полуфразе подняв взгляд и жестко уперся в глаза нахала:
— С какой целью интересуетесь?
Мужик осознал, что малёхо сгрубил незнакомому человеку. Но съехать не захотел — видимо, среди наблюдающих за развитием ситуации были те, съезжать перед кем ему было в падлу.
— Если спрашивают, значит надо. Так с какой целью ВЫ прибыли?
— Ну, раз надо. Тады так: мы прибыли с целью беседы с исполняющим обязанности главы администрации полковником Коневым Н. С.
Мужика взъебло. Ахмет отметил, что он уже заставляет себя оставаться на подоконнике. …Ну, слезь ещё давай, жердь ебучая…
— Так ВЫ по личному вопросу, или…?
…Ага, сучонок, сломался, выделил смазку-то. Ладно, залупаться сверх меры не будем; нам, похоже, скоро служить вместе…
— Личному, — буркнул в сторону Ахмет.
Мужик облегченно отъебался, изобразив повышенное внимание к разговору за столом. Подождать пришлось изрядно, к Коневу постоянно вламывались со срочняками. Наконец, он сам вышел из кабинета — видимо, обедать. Очередники тут же увязались за ним, пытаясь на бегу что-то втолковать или, может, что-то выпросить. Ахметзянов решил остаться и ещё подождать — бегать за Конем по коридорам Пентагона вламывало. Который уже раз за сегодня набил сочащуюся горечью трубку, выкурил, прошелся по коридору, попытался проковырять дырку в толстой наледи на оконном стекле — бесполезно, льда на палец. …Темнеет уже. Бля, целый день тут просидел. У-у, падишах хренов. «Разговор есть», «Выдвигаться незамедлительно», — беззлобно ругался Ахмет, ковыряя замерзшее стекло. Он не был особенно удивлен или раздосадован — с любым начальством всегда так.
— Ты Акмезянов? — в двери торчала вопросительно приоткрывшая рот голова.
— Ну.
— Давай за мной, Сам зовет.
Прошли в конец коридора, где посыльный постучал в ничем не отличающуюся от других дверь, и сдал Ахмета на руки открывшему. Ахмет удивленно огляделся — комната была пуста, только стул у окна и пепельница на подоконнике.
— Чё встал? Вон, подымайся, — вояка ткнул стволом «огрызка»[42] за спину Ахмета.
Обернулся — точно, у двери лестница. Ведёт в открытый люк на потолке… Ну, сейчас узнаем, нахера им верхние этажи. О, понятно. По крайней мере, про четвёртый. — Не успел ещё Ахмет преодолеть и половины лестницы, как откуда-то словно издалека, приглушенные стенами, до него донеслись характерные вопли. — Тут у них информацией занимаются. Вон, смотри-ка, на ТАПе, что ль, кого-то исповедуют.[43]
Сопровождающий молча провел его по пустому коридору, открыл без стука очередную безымянную дверь, заглянул: «Заводить?» Там, видимо, велели заводить. Так же молча махнул Ахмету — давай, мол. Войдя, Ахмет оказался в холодной темноватой комнате. …Опа, это ж тот козёл из приемной… Конь и ещё двое, за длинным столом, накурено каким-то бамбуком типа «Примы», буржуйка, труба не в окно, в стену куда-то, окна заделаны на совесть — «Мух»[44] боятся, недавно жрали (мясо с картошкой и квашеную капусту) и выпили понемногу (не спирт, не водка; что-то типа вискаря).
— Здорово, Ахметзянов! Живой ещё?
— Здравжлатащщгнал! Не дожжотесь!
Конев сначала притормозил на секунду, видимо, совсем здесь от шуток отвык. Дошло наконец, все, кроме нахального козла с капитанскими звездочками немного посмеялись.
— Садись давай.
Ахмет присел на указанный стул, расстегнул бушлат и изобразил внимание.
— Есть у меня информация…
— Пасхин, сссука… — тихонечко, но отчётливо вставил Ахмет.
— …что ты вроде как сечёшь по минным делам. МВД[45] где обучался?
— Да не обучался я ничему, Николай Сергеич! Пасхин болтает, сам не знает чё. Я в РВСН служил срочную, в Державинске. Пулемётчик должность, сурков в степи гонял все два года. Шахты пусковые охраняли от сайгаков.
— А у меня вот другие данные. Вот и Борис Михайлович подтверждает, что… — с издевательской ухмылкой Конь повернулся в сторону сидевшего справа. Тот важно кивнул. — …с 12 марта 1986 года по 31 мая того же года рядовой Ахметзянов в части числиться продолжал, но фактически находился в УЦ РВСН[46] «Светлый», в/ч номер такой-то, где в числе прочего сдал зачёты по МВД и ПСР. Это чё за «ПСР» ещё такой… Отчислен за неуставные взаимоотношения и с позором возвращен в Державинск, гонять сусликов. Ты кого наебать решил, салага? — довольно осклабился Конь. — Нет, только гляньте — врёт как срёт и не краснеет!
— Ну и что, Николай Сергеич? Всё равно мне этого не надо. И вам я не нужен. Ну чё я там мог такого ценного узнать, сами посудите. Как ДША в капсюле-детонаторе обжимать? Дак это любой дурак знает. Ну, вдолбили номенклатуру изделий, на сколько отбегать и куда молотком не стукать — толку-то что? Сергеич, хочешь, честно скажу, как думаю? Не расстреляешь под горячую руку? — невесело усмехаясь, Ахмет дождался кивка Конева и продолжил: — Если у тебя есть задачи для настоящего сапёра — я не потяну. И ещё. У тебя такой работы нет. А если всё же нашлась, то тебя снимать пора, хоть ты и целый полковник.
— Ну ни хуя себе. — Конь едва не поперхнулся. — Это почему сразу «снимать»?
— Сейчас поважнее есть проблемы, чем взрывать всякую ебань. Прости за резкость, Сергеич, сам разрешил. Как уж тут ефрейтору полковника не оттянуть, — примирительным тоном закончил Ахмет.
— Эт точно… — задумчиво глядя на Ахмета, протянул Конь. — Ну чё, товарищи офицеры, предлагаю поставить человека в курс дела. Он парень нормальный, проникнется. Искать другого — время уже поджимает. Олег, как считаешь? — по армейской традиции, Конев начал с младшего по званию и должности.
— Да толку-то секретничать. Вы его, судя по всему, знаете — вам и решать. С момента выхода он будет с моими — там уж я за него отвечу, — со злобным предвкушением ответил капитан.
— Понял тебя. Ты, Борис Михайлович, что думаешь?
— Если ставить в курс, то мое мнение — на казарменное его. До выхода. Иначе — сам понимаешь, чем утечки кончаются.
Ахмет, до сей поры пассивно таращившийся на Судьбу, внезапно возникшую посреди его маленькой и ясной жизни в лице трех небритых людей в камуфляже, очнулся. Почуяв кожей огромную важность того, что решили заполучить эти трое, он совершенно справедливо решил поторговаться до задатка.
— Так, пока мне ещё ничего секретного не сказали, вставлю пару слов: можете даже не обсуждать дальше, пока не пообещаете мне кое-что.
Трое офицеров недовольно прервали прения, грозно воззрившись на посмевшего влезть в их базар ефрейтора.
— Ахметзянов, ты вообще уже оборзел. Ну, чего ещё?
— Бля, Конев, да так — ничего. Ты меня под молотки хочешь бросить, особист твой… особист же, правильно? — вон, закрывать меня уже собрался; этот, молодой — да сядь ты, капитан ты или адмирал — мне похую, салага ты ещё. Молодой, говорю — вон, «с моими будет», «отвечаю» — всю дорогу мне будет свои спецназовские понты рисовать — а ты подумал, надо оно мне? Мне оно надо? Конев, ты меня знаешь — не увижу, что оно мне надо — не пойду. Хочешь, на Коране поклянусь — не пойду.
Последовала секундная заминка, разразившаяся чудовищным матом из трёх — нет, всё-таки двух луженых командирских глоток. Ахмету наперебой сообщали, что он, ёбаная чурка, не пойдет, а побежит, вон сейчас у меня ТАП освободится — и через пять минут, нет, не побежит — а его на пинках мои до самого… ну, до места, и копать он под заряды голыми руками будет, и к последней закладке его за хуй примотают, и ещё много чего. Конев сидел молча, мрачно глядел сквозь Ахмета, похрустывая переплетенными пальцами. …Думает, не вид делает, а думает. Пока эти беснуются. Поэтому он командир, а не они. Поэтому он сейчас и согласится. Всё у нас получится, товарищ Ахметзянов…
— А-атставить! — рука принявшего решение Конева оглушительно грохнула по столешне.
Крик обрезало, и в наступившей тишине ясно проступили дребезжанье разбуженных ударом стаканов в шкафу где-то сзади, треск огня в печке, свист ветра и скрежет снега по оконному наморднику. Красные от натужного крика офицеры медленно опускались на места, дрожащими руками нащупывая подлокотники офисных стульев. На Ахмета глядели два дула глаз Конева.
— Так. Излагай, и в пределах разумного обеспечим. Предупреждаю — малейшее… — и раздавлю. Ты меня тоже знаешь. На мне — люди. Я за них отвечаю. И если по твоей вине хоть один — вот этими самыми. Всё, слушаю.
Это был уже настоящий разговор. Ахмет ни на йоту не сомневался в нерушимости полученных сейчас предупреждений, равно как и в том, что всё, что он сейчас выторгует — он получит.
— Первое. К жене, пока меня не будет, отправляешь двух человек. Нормальных человек. Слово жалобы услышу — вскрою лично. Годится?
— Да. Дальше.
— Второе. Оплата. НСВ. Пять тысяч к нему. БС[47] и МДЗ.[48]
— Ты охуел, чурбан?!
— Сядь, Олег. НСВ… Ладно, и МДЗ тысячи полторы дам.
— Мины и СВ[49] сколько мне нужно. Инженерка,[50] УВК,[51] если есть. Не разорю, сам понимаешь.
— Годится, нам они один хуй пока без надобности. Но в разумных пределах.