Достигнутых сторонами договоренностей никто не нарушал, и в этом смысле подъем проходил спокойно, но сам процесс оказался чем-то сродни китайским пыткам. …Бля, эдак любого можно развести на чё хошь, погоняй только по лесенке. Интересно, органы в тридцатых пользовались?.. — думая о всякой ерунде, Ахмет монотонно лез вверх. На последних пролетах уже ощутимо подщипывал морозец, с пустого чёрного неба злобно смотрели крысиные глазёнки звёзд. …У-у, да никак опять придавило. Этак к утру пальца три в проруби будет, не меньше, — совсем по-домашнему подумал Ахмет. — Эх, баба не догадается охранникам сказать, чтоб за водой рано не шли. Прорубь до света никто поновлять не пойдет. — Ахмета едва не скрутило от попытки подумать — как бабе будет без него. — Бля, я просто обязан к ней вернуться…
— Пацаны, стой. Бетмен, ты там первый идешь? Фф-фу, бля, щас, дыхалка пробздится… Послушай, чё скажу. Щас подымешься. Нас у ствола кто ждёт? Ох, ну налепили пацану погоняло! И чё, отзывается? Короче, скажешь ему — «Максимыча сюда! Одного!» и скажешь, чтоб он отвалил на метров сто. Или во, пусть в проходной сидит, до команды. Понял? Пошли!
Всё удалось — через пять минут Максимыч, перегнувшись в провал ствола, уже выслушал Ахмета. Помолчал, уставившись слезящимися от мороза глазами куда-то в тихую морозную мглу. Подозвал мявшегося неподалёку Завулона:
— Сырцев, слушай приказ. Подьячева, Кичатова, Устинова и Третьякова ко мне. Бегом.
Гоблин мотнул заиндевевшей башкой и захрустел в лес. Олег, всё ещё сидящий в обнимку с «клеймором», пробормотал про себя что-то типа «не зря мне эти суки…», затем подал голос:
— Геннадий Максимыч! Вы что, верите этому ебанутому?! Это ж бред! Пацаны! — повернул голову к бывшим подчинённым: — А вы-то чё? Тоже повелись на эту лажу?! Про своего командира?
— Ты это, видел я, как ты мину нёс. Аж доворачивал на нас. Чё, «командир», одному-то неохота?
У Фоменки глаза вмиг утратили прозрачность, наполнившись злобой и страхом. У Ахмета на экране внутреннего радара, чующего присутствие посторонних, пропала метка цели — только что рядом исчез человек. Осталось нечто с горящими ненавистью глазами. Это нечто пробормотало:
— А почему ж один-то, и вовсе не один… — и, зажмурившись, ухватило и рвануло торчащий из корпуса «Клеймора» капсюль-детонатор.
…Ну, может, так и лучше будет… — пронеслось в голове. — Хотя дежурная расценка за КД8 в руке — пара пальцев и глаз. Ладно, принимаю… Ахмет отдал себе команду — »Подрыв!». Тело думало само и предприняло все необходимые приготовления. Кисть спряталась за щепкой, подальше от взрывателя с капсюлем, оставив погибать кончики пальцев. Палец, давно ждавший команды, вывернул чеку и попытался отдернуться подальше, пока летит боек и приходит в действие КД8. Тело изогнулось, инстинктивно уменьшая площадь поражения, одновременно подставляя взрыву крупные мышечные массы и пряча уязвимые места. Ахмет успел заметить, как то же самое пытаются проделать тела спецназовцев. Грохнуло. Тетрил развернул трубку капсюля на несколько бритвенно-острых фрагментов, один из которых аккуратно отделил от Ахметовых пальцев, среднего и безымянного, по одной фаланге.
Повернулся первым, ожидая увидеть поднимающийся ствол. Олег остался сидеть, свесив голову на грудь. С лица что-то тянулось, как масло на морозе, капало, рука с размозженной кистью лежала неподвижно и оплывала дымящейся кровью. Бушлат на правом плече изорван и тлеет. …Хорошо, что я ему два оборота ДШВ на плечо повесил. Сзади и сбоку донесся лязг затвора… А восьмёрка-то как удачно сработала, смотри-ка… Кто-то из гоблинов ткнул бывшего командира стволом, тот мягко повалился на бок, демонстрируя темные ямы на месте глаз.
— Целы, пацаны? — выпустив, наконец, размочаленную щепку, спросил Ахмет.
— Да вроде нормально… — протянул Бетмен. — Э, Федь, потрогай пульс у к… у этого. Чё он там, жив, нет.
Сверху перегнулся Максимыч, посмотрел, ничего не сказал, вновь исчез. Издалека, как через вату, Ахмет слышал, как Максимыч орёт кому-то про санинструктора и пакеты.
— Хы, я так и знал… — нервно взлаял Ахмет дурным голосом. — Хы-хы… — ржал каким-то не своим смехом, разглядывая обрубки среднего и безымянного пальцев. — Я думаю, чё он Сумкинс, хы, а он, хы, — Фе-е-едя! — и снова закашлялся сухим икающим смехом.
— Э, сапёр, ты это… чё с тобой? У, смотри, у тебя по полпальца снесло… Да кончай ты ржать, борода!
— Да хуйня, — не обиделся Сумкинс. — Это отходняк у него. Я на боевых сто раз видел. Щас, поржет мальца, отойдёт. Пакет есть? Дай ему. — Склонился над Олегом, пытаясь определить пульс. Подержал руку на шее, взял безжизнено висящую руку, бросил. — Всё, похоже, отбегался капитан Фоменко… Э, сапёр, он чё сделал-то?
— Щщафф — промычал пришедший в себя Ахмет, затягивая зубами узел на забинтованном обрубке. — Погофь, замофаюфь…
Но давать объяснения ему не пришлось. На краю провала снова появился Максимыч, площадку сотрясло приземление двоих незнакомых гоблинов. Началась суета, и Ахмет немного отключился, превратившись в мешающую всем чурку с глазами. Пришел в себя только у костра в знакомой комнатёнке проходной. Так же, как и полдня (полвека?) назад, воняло горелым ДСП, только на стенах появились красные мазки рассвета и жутко саднила раненая рука. Чего-то не хватало. Ахмет вспомнил об Алике, спросил, подняли его или нет. Оказалось, нет. Максимыч распорядился, и назначенные гоблины заскрипели по промороженному насту в сторону ствола.
— Скажи честно, ты знал? — глядя в красные от недосыпа глаза Максимыча, спросил Ахмет.
— Информация была кое-какая, — съехал с ответа Максимыч.
— Зачем тогда сам на вилы полез? Зачем меня потащил — не спрашиваю. Мне непонятно — зачем сам полез. Ты же настоящий безопасник у Коня?
— Полковника Конева, салага. И не у него, а у временной администрации города. Признаю, промашку дал, они ещё не собирались… Впрочем, забудь. А как ты-то допёр… Ладно, вернёмся — расскажешь. Пока запомни временную версию случившегося. Этот, — Максимыч ткнул в лежащий у стены труп Фоменки, — попал при разминировании, без уточнений. От шока у него инфаркт случился, или что-то типа него — короче, мотор схватило. Это, кстати, правда. Все уточняющие вопросы отсылаешь ко мне лично или к моим людям. Запомнил их?
— Да. Эти четверо — все твои на взвод?
— Нет. Но тебя, сам понимаешь…
— Понимаю. Не моё дело. А как Сумкинс с Бетменом? Жирик ещё?
— С теми, кто был внизу, мои работают.
— Жалко, этот уже стынет… Я бы напросился послушать, как он на ТАПе визжит…
— А с чего ты взял, что стынет? Живой он. Мы с ним ещё пообщаемся, как отойдет. Главное, донести. На, кстати, тебе от него наследство. Или трофей, — невесело усмехнулся Максимыч, протягивая кобуру с АПБ.
Привели продрогшего до синевы Алика. Едва отогревшись, бедолага рухнул где сидел.
— Сколько спать можно, Максимыч? Когда назад? — наивно спросил Ахмет, и впрямь подзабывший армейский разговорник. Заслуженно нарвался:
— Спи сколько хочешь, а к сумеркам выходим.
Удивительно, но вырубающемуся на ходу Ахмету ещё хватило сил сообразить, что спать у костра возле сумки с азидом[73] довольно легкомысленно. Еле переставляя ноги, он заставил себя отнести к ящикам капсюли-детонаторы и аккуратно разложить по пеналам.
Солнце садилось, к лесу протянулись три свежие расходящиеся лыжни. …Опа, вовремя я встал. Разведка с охранением уже выдвинулись. Хоть соберусь при свете да без аврала, с одной-то рукой… Краем глаза, залепленного снегом при умывании, Ахмет отметил красный снег на соснах и лимонно-желтое небо. Собирая в ящики из-под потраченной инженерки свои богатства, получивший боевое крещение взрывник расстроенно хмурился — ушло неожиданно много детонационного шнура. …Сука, ну идиот, нет?! Нахера потащил ДШВ, скажи-ка, лось ефремовский?! Три с половиной бухты теперь в остатке! А сраного белого хоть жопой жри! Не, ты баран, Ахметзянов, бара-а-ан…
— Готовность доложить! Старшие, не слышу! Всё, пошли!
Над лесом гулял верховой ветер, осыпая лыжников сбитым снегом. Идти, несмотря на одну палку, было легко — туда шли в гору, да с грузом. Сейчас же он непринужденно скатывался налегке с невысоких холмиков и даже находил в марше некоторое удовольствие. У моста ждали те же самые «Уралы». Ахмет внагляк залез во вторую, к Максимычу, картинно помахав перемотанной рукой. Расчёт на посидеть и повымуживать ещё что-нибудь не оправдался: Максимыч был здорово напряжен, а перед Пыштымом вообще выгнал из машины, посадив с собой одного из своих. …Видимо, разведка докладывает неутешительные вещи. Интересно, чё ещё на нашу голову там валится… — гадал, трясясь в кузове, Ахмет. — С пыштымскими что-то не ладится, наверно. Туда пропустили, а обратно, поди, хотят поделиться заставить. Иди докажи, что порожняком возвращаемся. Когда во время очередной остановки в головную забрали пулемётчиков, напрягся уже не он один. Спецура прекратила базары и сидела подобравшись, со стволами на локте, и начала расслабляться только у самого дома, перед первым постом.
Пришедшие «Уралы» никто не встречал, но некоторая суета во внутреннем дворе Пентагона всё же образовалась. Понимая, что его самое большое через час-полтора посадят на допрос, Ахмет предпринял некоторые шаги. Недешево договорившись с водилой, он организовал перемещение избранных ящиков в кузов «Урала» и отправился проведать жену.
Выделенные охранники оказались нормальными парнями и, перекидав прибывшую поклажу, все вместе отправились обратно. Ахмет опрометчиво пообещал жене «скоро быть» и хлопнул дверцей «Урала».
Его допрашивали весь день, до темноты, пообещав сводить в санчасть заделать культи. Не сводили. Пожрать, конечно, тоже не дали. Он описал во время перерывов между допросами всё, что помнил — письменно. Не помогло. Листки тотчас куда-то делись, и никто не знал — куда. Наконец, когда терпение его лопнуло окончательно и он, заорав слова, которые здесь пр