− Надо бежать, − сказал я.
− Что ты увидел?
− Они кормят случайными путниками оглодита. И хотят отдать ему нас.
− Что?! − Ее шепот сорвался на свист. − Ты смеешься надо мной? Это же работа для богатырей, а не для смагов! Что произошло в деревне? Где Радогост?
Ох, слишком много вопросов для моей больной головы. Я придержал цепь, чтобы она не звенела, и сполз обратно на каменный склон. Самому бы знать, где Радогост и целы ли остальные.
− На нас напали. В этой деревне нет шишигари.
− Это я и сама поняла, − Она продолжала злиться, но я понимал, что ее страшит существо за углом. − Здесь только искаженцы. Они схватили меня, когда я подумывала спуститься к вам. Выходит, это они убивали братьев?
− Верно, − сказал Мита, появляясь на пороге. Неизвестно сколько он слушал разговор. − Мы скормили их нашему маленькому помощнику. Всех, кто приходил сюда и пытался помешать. Даже волхва, что должен был исцелять раны. Когда он узнал, кто мы, так орал, что пришлось отделить его крикливую пасть от остального тулова и повесить в назидание. Но вы ведь не обучаемы, людишки. Любопытство пересиливает, и вы приползаете сюда снова и снова, чтобы стать кормом!
− Мразь!
Лиса плюнула в него и тотчас получила пощечину, от которой ее гибкое тело отбросило назад. Девушка всхлипнула. Силы были неравны, искаженец был шире и выше раза в два. Я дернулся – но оковы держали крепко.
− Не трогай ее, сын блудливой собаки!
Надо отвлечь его от охотницы, пока в уродливую башку не закрались дурные мысли. Мита неторопливо повернулся. Мясистые губы начали движение, желая ответить равноценным оскорблением…
Но он явно не ожидал, что в следующий момент одна из цепей Лисы обовьет его шею, как удавка. Охотница прижалась к его спине, раздувая ноздри от напряжения и давя изо всех сил. Ей пришлось накинуть петлю свободной рукой и ею же стягивать звенья, отставив другую максимально далеко.
Мита дернулся. Попытался согнуться, чтобы стряхнуть с себя девушку, и когда у него это не получилось, заревел. На шум прибежало несколько полукровок. Большинство уже разбрелось по окрестностям, надеясь найти выживших смагов, а те, что остались, замерли в растерянности.
− Чего вы ждете? Чтобы я ему шею свернула, как куренку? − заорала Лиса, косясь на меня. − Несите ключи от замков и наше оружие, или ваш драгоценный Мита задохнется!
− С-сука! − через силу прошипел искаженец. − Не смейте… этого… делать!
Его подчиненные замерли, наблюдая, как великан с трудом поднимается с колен. Охотница, ощутив угрозу, принялась давить усерднее. Они оба часто и неровно дышали. Затем на покрасневшем потном лице Миты возникла улыбка, в углах рта надулись пузырьки слюны…
Из последних сил он оттолкнулся от земли, врезаясь спиной в каменный свод пещеры. Я ощутил хруст костей. Не услышал, а именно почувствовал, как Лису ломает под этой огромной тушей. Удар был такой силы, что пещера дрогнула, и охотница вскрикнула. А потом обмякла.
Вожак искаженцев скинул цепь с шеи и тяжело встал, отмахиваясь от помощи. Подошел ко мне, схватив за отросшие волосы, и прошипел с ненавистью:
− Бесполезный сброд! Когда нас станет больше, мы заберем ваши земли и ваших женщин! Слышишь, сын грязи? Так велела нам наша мать! И она не блудница, это ты − пыль под ногтями Изначальных детей!
Потом отпустил, позволив упасть, и чуть отойдя, резким разворотом ноги ударил меня в лицо тяжелой ступней.
***
Ненавижу этого ублюдка. У него есть мерзкая привычка бить людей при любом удобном случае по голове.
Вновь открыв глаза, я не увидел перед собой ничего, кроме темноты. Мита унес с собой все факелы, желая страхом подточить нашу уверенность и сломить сопротивление. Наивный. Он плохо понимал, как именно закаляют смагов. Однажды меня закрыли во тьме и одиночестве на пять дней; тяжело было только в первый, потом наступило душевное опустошение. Темнота не страшна. В сравнении с тем, кто в ней обитает, она скорее защитница.
Я постарался приподняться.
За время, проведенное в бессознательном состоянии, у меня изрядно затекли спина и плечи, и, судя по жжению в запястьях, кожа там превратилась в одну сплошную кровавую мозоль. Рядом звучал тихий шелест голосов. Искаженцы продолжали спорить о том, что делать с пленниками. Они так и не сумели поймать наших товарищей, хоть и ранили одного, нагнав у верховья реки. Приятно было услышать добрые вести.
Повернувшись на бок, так чтобы цепи не звякали, я окликнул Лису, − нам требовалось обсудить дальнейшие действия.
Она не ответила. Я повторил громче, надеясь, что ей досталось не слишком сильно. Ответом была все та же тишина с вкраплениями чавканья твари по соседству и шепота полукровок. Беспокойство нарастало. Шум привлек внимание сторожей, и из-за угла вышел юнец с раздутым зобом на шее; в руках он нес желанный источник света − огарок свечи.
Я вжался в стену. Оковы напротив пустовали.
− Чего шумишь рожденный в грязи? − спросил искаженец лениво.
− Где она? − выпалил я. − Где девушка, что была со мной? Куда вы ее увели?!
− Девку-то? Зря она Миту разозлила. Теперь вот отрабатывает.
Своды пещеры сдвинулись, в голове помутнело. Они не могли… не смели… нет, только не с ней, грязные отбросы! Поняв по лицу, какие эмоции мной овладевали, юнец довольно гоготнул.
− Нее, ее для охоты увели. Хотят выманить твоих дружков, − объяснил он. − Ритуал плодности будет позже, если все пройдет гладко, и остальные смаги выйдут свою бабу спасать. В ином случае ты будешь следующей приманкой, мясо.
И ушел, весело насвистывая мотив пошлой песенки.
Я сполз по стене и сжал виски. Какие же ублюдки. Надеются выманить Радогоста и остальных, измываясь над Лисой. Ничего у них не выйдет: наставник не станет рисковать своими людьми ради одной единственной, хоть и весьма талантливой дочери торговцев. Надо выбираться. Пока я здесь, это мешает остальным смагам сосредоточиться на цели.
Железные браслеты со временем проржавели и на ощупь казались хрупкими. Должно быть, они перевидали на своем веку сотни рук, впитали много крови. Если постараться, возможно, получится расшатать их. К тому же костыль, на котором держалась эта конструкция, выглядел весьма ненадежным.
Но шуметь нельзя. Если шавки Миты заметят, что я пытаюсь сбежать, им в головы может прийти идея стреножить меня каким-нибудь особенно мерзким и жестоким способом. А этого нужно избегать любой ценой.
Тут вспомнилась куча мусора в углу. В глубине ее сверкал кусок металла: брошь в виде птицы, вероятнее всего, ястреба. Она могла принадлежать пропавшему Язрогу, чьим хранителем была эта птица. И она вполне подходила на роль отмычки. Искаженцы сваливали снятую с трупов одежду прямо под ликом своей богини, не разбираясь, есть ли там что-нибудь ценное. Должно быть, брезговали .
Чтобы дотянуться до броши, я должен был распластаться на полу, и даже в этом случае едва доставал бы до нее кончиками пальцев ноги. Но попробовать стоило.
Перво-наперво я подтянул ступню как можно ближе к животу; без обуви легче взять предмет. Непослушными пальцами распустил ремешок, и сразу же ощутил терпкий запах потной кожи, возбудивший в памяти воспоминания. Сотни дорог, десятки развилок и палящее солнце. А ведь мы с Селио и половины княжества Арасанского не исследовали, даже за границу его выходить не довелось…
Но к черту все, я становлюсь излишне сентиментальным.
Повиснув на цепях, я принялся шарить ступней в слепую, надеясь наткнуться на нечто холодное и острое. Совсем рядом искаженцы, заметив что-то перед собой, беспокойно чертыхнулись. Вдалеке звучали тяжелые шаги. И вой.
Только бы не Лиса… только не с ней…
Ну почему природа-мать не распорядилась, чтобы я родился лешим? С их пальцами определенно было бы проще. И даже неважно на каких уж там конечностях, они все одинаково длинные, точно ветки.
Укол в пятку.
Свернувшись жгутом, я постарался ощупать предмет. Со стороны, наверно, казался рыбой, выкинутой на сушу и сучащей «плавниками»; так что хорошо, что сейчас меня видел лишь идол мнимого божества. Сжав пальцы над брошью и ощутив тупую боль от пореза, я подтянул ее к себе.
Вой усилился.
Я едва успел натянуть обувку и спрятать украшение в подворот, когда в пещеру ворвался ослепительный свет. От такого резкого перехода под веками вспыхнули оранжевые пятна. Я мог разглядеть лишь размытые силуэты: искаженцы вели кого-то на привязи, и этот кто-то гавкал, пытаясь прильнуть к земле.
− Лиса?.. − прошептал я, утирая слезящиеся глаза
Что они с тобой сотворили?..
− Эй, человек, − обратилась ко мне темная гора, в которой легко узнавался Мита. − Человек… Скажи-ка мне ответ на один простой вопрос. Я большего не прошу − ясный короткий ответ, не больше. Кто вы такие? Кто, укуси меня медведь. Вы. Такие!!
Он схватил меня за грудки толстыми лапами и без труда поднял в воздух. Зрение возвращалось, я увидел за его плечом, как напуганные полукровки пытались приковать к стене жительницу Соловки. С ее губ срывалась пена, она заходилась хохотом и пыталась вцепиться в удерживающие ее руки.
− Я повторю вопрос, мне не сложно. Что у вас за шайка? Мы всего-то хотели покоя. Жить без страха, умирать и плодиться, как обычные существа, чье существование не оскорбляет взоры старых богов. Но вместо этого должны ловить кучку нахальных сыновей грязи. А наши женщины вдруг начинают сходить с ума. Я жду ответа, человек. Это ваша работа? − Он, не глядя, указал на беснующуюся. − Или, может, я тороплюсь с выводами? Поправь меня, если хочешь.
Я перестал что-либо понимать. Но мне стало жутко.
Эта женщина напоминала Беляну.
***
Не получив внятных объяснений, они оставили меня рядом с полоумной. Она утихла, но продолжала крутиться и ерзать, словно ее тело было клубком любовничающих змей. Изредка из впалой груди, увитой красными бусами, вырывались всхлипы.
Искаженцы по-прежнему ругались через толщу скалы, и смысл их споров был понятен. Они боялись того, что сделали смаги.