Первым желанием было содрать табличку ко всем чертям, но я не хотел тратить силы понапрасну. Опасно представать пред врагом уставшим. Хотя куда уж больше, чем сейчас? Даже Чернушка запыхалась, хотя нежить была куда выносливее обычного зверья.
Второй раз я ступал по знакомой тропе. Теперь уже не в горячечном бреду, но в состоянии близком к этому. Под кожей словно сновала колония муравьев. Руки вспотели. Я крепко держал Згу за перламутровый щуп, не давая ей расслабиться; ведь если что-то пойдет не так, она должна быть наготове. У нас нет второй попытки.
И вот, я вернулся.
В деревушке под Солнечной долиной, как и прежде, не звучало пенье птиц. Фензино навеки погрузилось в гробовое молчание. Все заросло сорной травой и мхом. Дома, частично пожженные от заразы и мух, слетавшихся на место бойни, выглядели неупокоенными духами. Их истязали, их опорочили, осквернили, но так и не позволили уйти в небытие.
Приглядевшись, я заметил, что на каждой двери красовался белоснежный листок, прибитый гвоздем. Чернила на них выгорели, но все еще можно было понять, что там изображено.
Везде одно и то же. Несколько слов на незнакомом языке − и знак. Семипалая рука, опущенная пальцами вниз. Недобрый, угрожающий жест.
− Выглядит так, словно они пытались запечатать зло, − произнес я вслух. Зге почему-то не понравился тембр моего голоса. Она силой попыталась оттащить меня подальше от места, пахнущего опасностью. Я позволил увести себя к площади.
Именно здесь Селио напугал крестьян. Как же они раскричались, спутав его с обычным волком, до икоты напугали бедолагу!
На глаза попался покосившийся амбар. А тут… К горлу подкатил горячий ком. Нет. Этого не было.
Кровь впиталась в древесину, оставив темный след на левой створке.
Он не висел на этом месте.
Заостренный колышек вошел так глубоко, что пробил там дыру размером с палец.
Пятно на треснувших дверях и дырка − вот и все, что осталось от моего друга?
Искореженное тело, висящие под ужасным углом лапы. Он напоминал шерстяную руковицу, вывернутую наизнанку.
В ушах ритмично и громко забили барабаны. Бах. Бах. БАХ!
− А-а-а-а, тьма и бесы! − взвыл я, мгновенно забывая уроки наставников и заветы Братства Тишины.
Он выбрал Фезино специально? Чтобы вывести меня? Что ж, у него получилось! Я взбешен!
− Покажись, сучий ты сын! Выходи! Я тебя не боюсь, готов хоть сейчас выпотрошить твою трусливую тушу! − Под ноги попалось треснувшее ведерко. Пинок вышел такой силы, что оно перелетело через всю площадь и сломалось о ступени дома старосты. Зга шарахнулась в сторону, напуганная столь резкой сменой настроения у хозяина.
− Паскуда, фигляр ряженый… Вы-ы-ыха-а-ади-и!
«Квар-ди, квар!»
Я застыл перед источником нового звука. Толстая блеклая жаборона взирала на нас из провала окна. Она лениво переступала лапами, раздувая массивный горловой мешок. Ее внезапное появление, как ни странно, отрезвило голову и заставило повнимательнее оглядеться вокруг – и ужаснуться.
Они повылезали на шум из своих укрытий. Лысые, сытые, гнусные твари, слетевшиеся на запах смерти. Теперь Фензино было их царством. Под каждой крышей, в каждом доме сидело по десятку падальщиц; в таком количестве они легко могли разорвать и меня, и мою кобылу.
Повезло, что жабороны трусливы и никогда не нападают на здоровых существ.
− Где Нигол? − спросил я у ближайшей, сонно моргающей с покосившихся перил. «Квар!», «Квар-квар!», «Ква-а-ар!»… − отозвалось сразу несколько.
− Где этот мерзавец?
«Я – Нигол!» − прозвучало откуда-то сбоку.
«Квар-та!», «Перред богами», «Ты пришел слишком поздно», «Я ждал тебя. Квар! Ты опоздал».
Они заголосили в разнобой, словно только того и ждали, повторяя фразы за человеком, повстречавшимся когда-то на их пути. Ужасный шум сменил звенящую тишину вымершей деревни. Воздух наполнился хлопаньем крыльев.
«Квар», «Слишком долго. Долго шел», «Я знаю, чего ты ищешь», «Все будет», «Квар! Будет, да будет», «Как предсказано. Твоя цель впереди!», «Иди на Восток!», «Восток!», «Выполни предназначение! Квар! Иди на Квар-ток!»
Нигол придумал самый ужасный способ донести свое послание. Их вопли сводили с ума. Рядом бесновалась несчастная Зга. Не держи я ее жгутики мертвой хваткой, она давно сбежала бы из проклятой деревни.
− Что это все значит?! − Я попытался перекричать их, заранее понимая бессмысленность своих действий. Падальщицы не понимали меня. Они только повторяли заученное.
«Ответ-ответ-ответ!», «Ты − Агниса», «Восток!»
Затем они стали повторятся и постепенно слова слились в рокочущий шум. С трудом успокоив черную кобылу и спугнув с десяток навязчивых тварей, я обежал все Фензино. Нигде не было подсказок или следов присутствия странного колдуна. Возможно, он оставил свое послание давно, точно зная, что никто, кроме меня, его не поймет.
Дурное предчувствие снизошло на меня вместе облегчением. Я жив. Игра продлится дольше, чем ожидалось. Ответов больше не стало, но хотя бы ясно, где будет ждать тот, кто их знает.
Нигол. Я ненавижу тебя даже больше, чем трехрогого. Вместе вы образуете абсолютное чистое зло. И боги ясно говорят − вас надо уничтожить.
***
Возвращение удалось на славу. В моем духе, если быть точнее. У входа в лавку гаданий стояло несколько смагов, включая Феса, по их мрачным лицам я понял, что самое неприятное ждало впереди. Несколько рарогов, не дав умыться, сразу проводили меня к верховному наставнику.
В покоях Симеона по-прежнему царил порядок и дух умиротворения. Мудрейший из смагов расположился в центре искусно вышитого ковра, чей рисунок повторял границы окрестных земель. Когда я вошел, он жестом попросил сесть рядом. И продолжил изучать необычную карту внутренним взором.
− Верховный наставник, прошу, простите мою дерзость. Я должен был…
Он поднял палец, требуя тишины. Пришлось мгновенно прикрыть рот, шумно клацнув при этом челюстью.
− Ты знаешь, что дело смагов, такое важное и священное, постоянно находится под угрозой? − спросил он после долгого молчания. − Это потому что мы выбираем из возможного лучшее. Нельзя, чтобы людской род защищали малодушные. Это еще хуже, чем позволить им творить плохие вещи. Мы изгоняли братьев и за меньшие проступки. Но ты все еще здесь. Как думаешь, почему?
− Я не знаю.
− Ты не знаешь. Но смеешь говорить, и говоришь не думая. Плохое качество для смага. Прежде чем вершить твою судьбу, поведай мне то, что обещал сказать брату Ойла.
И я рассказал. Про свои сны и видения, разговоры с бессмертной тварью, про знаки, совпадения и слова Каша-Данко про мою особенную живь. Рассказал о догадках и о том, что Нигол меня ждет на Востоке. Я вывалил на Симеона абсолютно все, что держал в себе месяцами, чувствуя, как с каждым мгновением эта ноша становиться немного легче.
Закончив, подытожил:
− Думаю, Нигол хочет сделать меня своим учеником. Вам ведь уже рассказали про находку в Халькарде?
− Лжепророк сеет раздор средь отары. Мечтает взрастить Семя Тьмы, − Взор покрытый бельмом, мутным, как пленка на скисшем молоке, заставлял время идти неспешнее. − Иван, ты считаешь себя выше других?
Что за странный вопрос?
− Нет, наставник.
− Ты глуп и страстен. Ты нарушил приказ, обманул наше доверие. Но я не лишу тебя звания смага. Пока. Пришло время и мне открыть правду.
Симеон с трудом встал, распрямляя хрупкие колени, направился к кровати, достал из тайника старинного вида шкатулку, отворил ее ключом, висящим на шее, и вытащил смятую тряпицу. В ней угадывались остатки женской нижней рубашки. Только очень грязной и вроде даже испачканной кровью.
− Последнее предсказание Наины, − сказал верховный наставник печально. − Ты мог знать ее под именем Дурноустая. Несчастное дитя знатной семьи. Дар свел ее с ума. Наина не дожила даже до расцвета женственности. Под конец жизни ее сил хватало лишь на то, чтобы писать события будущих времен прокушенным пальцем на своей одежке. Когда родители принесли Наину в Братство, было уже поздно что-то делать. Она умерла в мучениях.
Симеон замолчал. Я терпеливо ждал, когда он сможет продолжить.
− Это единственная часть предсказания, не искаженная людской молвой. Последнее обращение Наины к потомкам. Правда о судьбе человеческого народа. Взгляни.
− Это как-то связано с событиями, происходящими сейчас, да, наставник? − осмелился спросить я, вставая с колен.
− Нет. Но возможно, оно связано с тобой, − Симеон едва заметно раскачивался, надеясь, вероятно, таким образом унять боль старых суставов. − Братство Тишины думает, что ты избран Живью, − так же, как в свое время это было с Первым из царей Славии, – и он добавил от себя, – Возможно, ты тот, кто развеет Тьму.
Меня словно ударили по голове мешком с камнями. Комната раздвоилась и поплыла, а наставник как ни в чем не бывало раскладывал тряпицу на кровати.
− Вы серьезно? Скажите, что шутите. Где-то здесь закралась ошибка, я не могу… − думая, я машинально зарылся пальцами в волосы и сильно их потянул. − Слушайте, Наина была никудышной предсказательницей. Большинство сказанного ею даже не сбылось!
− Мы считаем, ее талант остался недооценен. Наина не всегда могла донести до людей то, что видела. Но в последнее предсказание, − Симеон коснулся корявых букв, − она вложила все свои силы.
Он приказал подойти и прочесть написанное, прежде чем я продолжу задавать глупые вопросы. Деваться некуда. Склонившись над дурно пахнущей рубашкой, я попытался разобрать, что же было написано нетвердой девичьей рукой.
А писала Наина сумбурно, как если бы за ней кто-то гнался. Ее сознание получало жуткие образы горящих городов, невинно казненных и бурлящих рек крови. Виновником всего она называла «Страх». Так и гласили начальные строчки:
«Все, кого вел страх, пришли к погибели и повели за собой остальных, точно жертвенных овец»
Люди, сделавшие неверный выбор, приблизили конец света, говорила пророчица. От того придут звери Тьмы. Им не будет числа, их обличия всегда разные, а единственная цель –