на. Мелочи быта, расходы, происшествия типа «у Сердюка занял коробку серников», что и составляет, собственно, жизнеописание. Ведь мы знаем о тех временах очень и очень мало. Даже газеты, а к реальной жизни отношение они имеют весьма относительное, даже газеты той поры практически недоступны. Смоленский архив, он в Америке…
Лампочка мигнула раз, другой.
– Видите, пора закругляться. – Вадим Сергеевич оглядел аудиторию. – Прошу задавать вопросы…
22:10
Угли вишнево тлели во тьме.
Антон подобрал шишку, кинул в костерок, та запылала. Он пересчитал запас – шесть осталось. Взяли моду – свет отключать. Что здесь, на базе, что в городе, из-за этого и погулять не отпускают. Сами-то гуляют.
В небе загудел самолет, два огонька, красный и зеленый, пересекали тьму наверху. Винтовой, наверное, Ан-24. Интересно, видно его отсюда?
Он подкинул новую шишку.
– Заждался? – Вера подошла к смотрящему вверх сыну. – Сигналы подаешь?
– Вас караулю, а то заблудитесь. – И он прутиком выкатил из золы картофелины. – Немного, и сгорела бы картошка.
– Кормилец, – похвалил Никита. – Что бы мы без тебя делали?
23:15
Туман перебрался через реку и, налетев на крутой берег, остановился. Низина вплоть до холмов утопала в нем.
Молочные реки, кисельные берега. Петров опустил бинокль.
Месяц спрятался за тучку. Манкирует, нехорошо.
Сквозь туман пробился хохот, гитарный перебор. Студенты на шашлычках. Бедный Шарик.
Он поежился.
Завидки берут, что песни по ночам не поются. Годы. Старичкам баиньки пора.
02:05
Тихий смех:
– Какая узкая кровать!
– Я широкая!
07:02
Не рассчитал, кончились черви, подчистую.
Антон перевернул жестянку, поковырялся в земляных комочках. Бесполезно. И попросить не у кого: сюда, на Тихий омут, редко ходят.
Он оставил удочку на берегу, вошел в лес. Муравейник сыскать надо, яичек набрать. Муравьиные яйца рыба любит.
Ого! Из пня, из самой середки, нож торчит. Отличный, такого в магазине и по билету охотничьему не купишь. Тень от рукояти падает на какие-то закорючки. Солнечные часы устроил кто-то, да и забыл.
Антон вытащил нож, померил лезвие. Большое. Спрятать придется, а то отберут.
Путь назад открылся не сразу, и, когда Антон наконец вышел на берег, рыбацкий азарт спал. Словно в насмешку рядом с банкой разлегся наглый длинный червяк. Как вьется! Ничего, крючка не разогнуть.
Полчаса Антон ждал, пока не понял – ушла рыба. Закинуть последний раз, наудачу?
Он начал осторожно выбирать леску. Крепкий крючок, бронзированный, и леса прочная. Пошло, пошло!
Он тянул, вглядываясь в глубину омута. Тяжелое, не селявка. Сандалет! Крючок за ремешок зацепился. Но…
Сандалет был надет на ногу…
08:47
Завтрак – перловая каша, пара оладушков и кофе «по-привокзальному» – не развеял сонливости. Петров в сомнении посмотрел на мутную бурду и решил воздержаться. Не стоит портить день с утра.
Муха села на ложечку, запустила было хоботок в кофе, но, соглашаясь с Петровым, поспешила на потолок. Соображает.
В дальнем углу – плачущий голос Степана Кузьмича:
– Два полотенца пропало. А отвечать кому? Мне отвечать! – Кладовщик сокрушенно махал руками.
За соседним столиком – негромкая беседа.
– Как, Семен, едешь? Надумал?
– Надумал. И боязно – захочешь обратно, а обратно уже не будет. Но еду.
– В Мертвом море плавать будешь…
– Привет. – Розовый толстяк сел, как врос, – крепко, основательно. – Я по заре ведро маслят нащелкал, час не разгибаясь.
– Где?
– В старом ельнике, у холмов. Кабаньих следов уйма. Хорошо, волков нет, санитаров лесных.
– Дяди моего нет, а не волков. Он бы тебе… рассказал. Аж трясется, когда об этих санитарах слышит. В сорок девятом ему пятерку дали, сейчас говорит – за политику, а я думаю, спер что-то, он мужик хозяйственный. Волки зеков донимали свирепо, рассказывал. Жизнь тяжелая, люди мрут, ровно цыплята в колхозе, хоронят их наспех, неглубоко, волки и приноровились – разроют могилку да съедят, не за столом будь сказано. И к живым потянулись, к свежатине. Охрана лагерная рада, кто ж бежать будет, когда кругом стая волков-людоедов. Нет побегов – значит, отличная политико-воспитательная работа. Начнет зек на лесоповале на слабость жаловаться – отведут в сторонку, отдыхай, пока санитаров пришлем. А потом косточки для отчета соберут, и все…
Никита стремительно пересек зал, остановился у столика начальника базы Фомичева. Через минуту Фомичев подошел к Петрову:
– Вы медик?
– Что-то случилось?
– Мальчик с рыбалки прибежал, говорит, утопленника выловил.
Петров потер подбородок. Начинается. А ты чего ждал, собственно?
– Где именно?
– У Тихого омута.
– Милицию известили?
– Проверить бы сперва. – Фомичев раскраснелся, дышит тяжело. Гипертоник. – Вдруг напутал малец, сочиняет?
– Проверить можно. Машину давай, командир…
– С бензином плохо… – Начальник нехотя побрел к гаражу.
Антон стоял поодаль, ковыряя носком кроссовки землю. Серьезный пацан, такой зря не скажет.
Подкатил рафик.
– Куда ехать? – Шофер злобно зыркнул на Петрова. Жалко бензина. Его, бензин, если продать с умом, и сыт, и пьян, и нос при тебе.
– Сначала прямо.
В рафике пахло кухней и складом. Специфический аромат. Скрюченный начальник норовил просунуть голову поближе к рулю, покомандовать, но Петров пресек:
– Мешаешь, командир.
Ветки хлестали по кузову, машина вздрагивала на пересекающих серую песчаную дорогу корнях деревьев.
– Стоп, шеф, приехали. Остальное ножками, ножками. Недалеко.
Они прошли берегом.
– Здесь? – спросил Антона Петров; мальчик кивнул, стараясь не смотреть в сторону реки. – Не ходи дальше, тут постой.
Берег нависал над водой невысоко – сантиметров восемьдесят. Плавала удочка, бамбук мокро поблескивал на утреннем солнышке, а рядом, у берега, темнело притопленное тело.
Край берега потревоженный, свежеосыпанный. Ступил и не удержался, сорвался?
– В машине я трос видел, командир. Будь ласка, принеси, обвяжем и вытащим.
Начальник было хотел возразить или просто сказать что-то, но Петров отвернулся, стаскивая джинсы. Кожа в гусиных пупырышках. Нервы, нервы…
– Никита, ты Антона к машине отправь, а сам сюда иди.
Дно круто уходило вниз, пришлось плыть, омут же. Обвязав тросом тело, Петров скомандовал:
– Поднимайте! Аккуратнее, аккуратнее!
Ниже по течению он выбрался на берег, запрыгал, вытряхивая воду из ушей.
Доцент университета Вадим Сергеевич Одинг, руководитель краеведческой экспедиции истфака, лежал на спине; лицо бесстрастное, глаза незряче раскрыты к небу. Рубашка «проконсул», джинсы-пирамиды, мечта модника, греческие сандалеты. Странный купальщик.
– Он совсем не умел плавать, я знаю… – пробормотал Никита.
– Давайте оживляйте, – нервно прикрикнул начальник базы.
– Спокойно, командир. Забирай Никиту с сыном и дуй на базу, оттуда в район звони, в милицию. И пришли кого-нибудь тело сторожить. Часок я побуду, а потом уйду.
– Это почему еще…
– Потому. Ты, командир, лицо должностное, ответственное. А я отдыхающий, деньги платил не за то, ясно?
Дверца хлопнула стреляюще. Осерчал начальник. Под рычание отъезжающей машины Петров неспешно разминался, хлопал себя по бокам.
Сорок минут спустя он подвел итоги.
Смерть наступила между часом и тремя часами пополуночи вследствие утопления. Никаких следов насилия. Никаких внешних следов болезни. Обычный идеальный утопленник.
Солидный, еще подающий надежды ученый прошел среди ночи три километра лесом и утопился в омуте. Или свалился случайно? Гулял? Один или с кем-то?
Петров давно обсох, но ветерок, тянувший с реки, свежий августовский ветерок, навевал дрожь.
Холодно. Господи, как холодно…
19:55
Робкий шелест расправляющихся чаинок как дыхание мышки. Антон накрыл фаянсовый чайничек салфеткой, уложил в футляр кипятильник.
Пузатенький полотняный мешочек забился в угол тумбочки. Тонкая рука скользнула внутрь. Шесть сушек, по две на брата. Кончаются припасы-то.
Вечер пришел на базу, облака красные, налитые. Никита спешил дочитать книжечку, детектив в мягкой обложке.
– Господа хорошие, пора чай пить! – выглянул из домика сын.
– Поскучнел Антоша. – Вера отложила вязание. – Вернемся в город, а?
Никита покачал головой:
– В городе тоже не сахар. Пошли, ребенок старался.
Чай, разлитый по стаканам, в свете двадцатипятиваттной лампочки казался черным, смоляным.
Никита пригубил.
– Травку добавил, да?
– Три щепоти чая, щепоть зверобоя и пять листков мяты. Дядя Степан присоветовал.
– Вкусно. Очень полезно, наверное.
– Полезно, – солидно кивнул Антон. – Дядя Степан в травах разбирается.
– Конкурирующая фирма, – улыбнулась Вера.
– Я Степану Кузьмичу не соперник. Я кто? Сухой кабинетный ботаник, а он народный знаток.
Лампочка, свисавшая с потолка, зажужжала тонко и назойливо.
– Перегорит, – с опаской посмотрел Антон.
– Ничего, запасную даст наш Степан Кузьмич. Антон, ты в город не хочешь вернуться?
– Нет.
– Остаемся?
– Конечно. Что город, в город мы всегда успеем. Тут нормально. – Антон подошел к окошку, задернул занавеску. – Тут хорошо.
23:10
Петров откинул простынь, свесил с кровати ноги, нашарил на стуле одежду. А сейчас – акт самонаграждения за своевременный подъем. Отломил кусок шоколада, пожевал. С чувством глубокого удовлетворения встретили мы радостную весть… А шоколад горький.
Горько!
Падавший из окошка свет фонаря померк. Режим экономии, вырубили освещение.
Ключ туго повернулся в навесном замке. Пусть знают – нет нас дома.
Туман, снятый и разбавленный, стелился по пойме реки, вдали мерцал костер. Маленький ночной моцион одинокого джентльмена.