— Лу, Лу, Лу… Моя радость, и моя боль, — прохрипел вслух Джон.
— Что вы сказали, господин Полковник? — участливо и язвительно поинтересовался капрал Полак.
Джон вздохнул — забыл отключить связь. Сам виноват. Во всём виноват сам. Во всём…
— Полак, вам показалось, — отозвался дежурным голосом.
— Понял, сэр. Мне всё показалось, — Полак глумливо любезничал.
Джону сейчас было его выражение непокорности уже безразлично. Он ехал к своему главному финалу. Он ждал его, и знал, что это будет финал…
«Я долго шёл к этому…», — прошептал Джон самому себе. — «К этому финишу.».
— Что, сэр? Вы что-то сказали, сэр? — глумился в динамике голос Полака. Опять начинал «дурить».
Джон отозвался, немного волнуясь:
— Парни, впереди нас ждёт неизвестное… Может быть, это дорога в один конец. Кто-то из нас, может быть, уже не вернётся из этой экспедиции обратно…
Полак продолжал «язвить»:
— Вы боитесь, что это вы, господин полковник?
— Может быть, и я, Полак… Смерть не разбирает, когда машет своей косой…
— Господин полковник, так вы нам предлагаете заранее испугаться? — Полак усмехался.
— Да…, — Джон сказал правду. — Если вы испугаетесь, то будете очень осторожны и внимательны, а значит, сохраните свои жизни, и выполните задание, как нельзя лучше.
— Вот так?! — Полак не собирался смирять свой норов. Он расхохотался, а следом за ним загоготал, до того молчавший, и державший нейтралитет Свон. Полак продолжил измываться. — Если так, сэр, то мы уже очень, очень испугались. Вы будете довольны нашим страхом и ужасом по полной программе!
Джон вдруг засмеялся в ответ наглым смехом — не ожидал такого от себя.
— Я не сомневался в своих доблестных капралах! Ха-ха… Мы только что пересекли границу отключённого периметра базы федералов! Итак, вперёд! … Как говорят в армии Северного Союза: «Вперёд, девочки!».
— Есть, сэр! — прогремело в ответ в динамиках скафандра Джона.
«Начинаем», — подумал Джон, опуская и защелкивая забрало шлема скафандра. Дальше впереди могло быть всё — смерть, смерть, и ещё раз смерть…
Глава двадцать первая
Космолёт, исторгая тонны газа и клубы огня, поднялся над стартовой консолью. И вдруг всё успокоилось — пыль, огонь — всё улеглось, только светились голубым, импульсовым огнём сопла двигателей.
Начальник безопасности станции «Красные пески», он же «ужасный» особист, стоя в скафандре у ворот шлюза, тронул плечо Андрея, просипел по внутренней связи:
— Вы скоро поймёте, что я поступил правильно, отправляя корабль со станции!
Андрей посмотрел в глаза особисту. Тот погасил взгляд ресницами, не скрывая своей растерянности. Он, по своему понятию, сделал всё правильно, но другие, очень влиятельные и официальные лица, а именно, Андрей Фермор, никак не давали оценки его действиям, и это сбивало его с толку. Андрей молчал. Что значило такое молчание, хорошее или плохое, понять было нельзя. И тут Андрей поощрительно улыбнулся особисту — нельзя загонять оппонента в угол. Гад хоть не скрывал от него своей растерянности, а то бы закрыл забрало шлема скафандра защитным, отражающим зеркальным фильтром, пойми тогда его переживания — робот и робот, бесчувственная машина. Одним словом — «особист».
Андрей даже дотронулся неуклюжей, толстой перчаткой до его локтя, но достаточно сильно, чтобы он почувствовал.
И особист, в ответ заулыбался, кивая головой вверх, имея в виду, что корабль с грузом улетел, и что он сделал основное и главное, а дальше будет лишь бюрократическая возня — комиссии, рассуждения, бесконечная говорильня, без принятия конкретных решений. Андрей сейчас уважал этого человека. Он принял решение и его осуществил. И даже в мозгу Андрея мелькнула мысль, что следовало бы узнать подноготную «героя» — за что он оказался так далеко: карты, продажные женщины, бюджетные деньги? Ведь человек правильный, согласно официальной картотеке, и личность сильная, устойчивая к кризисам. Такие герои очень ценны для любой власти!
«Он очень грамотный специалист», — решил Андрей, продолжая улыбаться особисту. И ещё подумал. — «Припрягу я тебя, бродяга, на настоящую работу, с такими твоими талантами».
А тот, до конца досмотрев старт космолёта, превратившегося уже в яркую, маленькую звезду на мониторе забрала скафандра (снаружи, до сих пор, бушевала пыльная буря, хотя и шла уже на спад), снова обратив внимание на Андрея, сказал:
— Теперь будем ждать вторжения.
Андрей обалдел от такого заявления — меры предосторожности, это ладно, но вот так — вооружённое вторжение, провокация союзников… Всё-таки, Андрей думал, что это теоретические страхи начальника безопасности станции. А тут… Тот в это верил по полной программе! … Но Андрей промолчал, не убирая благожелательной улыбки.
В ответ особист изумился спокойствию Андрея. Он ждал другой реакции федерального чиновника, явно отрицательной. Произнёс:
— Угроза вторжения сил Северного Союза очень велика, Андрей Семёнович. Но вы мне не верите, я это вижу. Спасибо, хотя бы, за понимание, за то, что не мешаете мне делать мою работу.
Андрей ещё более поощрительно улыбнулся и шевельнул плечом, мол, он всё понимает. Хотя он хотел отозваться, что согласен с концепцией «напряжённой» безопасности станции «Красные пески», но, всё-таки, такой истеричности и скороспелости в действиях не разделял и не собирался разделять в дальнейшем. Суета в близких к политике ситуациях, какими бы критическими они не были, противопоказана. Она лишняя. Она опасна.
Но Андрей промолчал, потому что его слова только бы подогрели истерию особиста, а сейчас требовалось успокоить ситуацию, нормализовать её. Ничего страшного не происходило и не могло происходить, ибо союзники никогда не посмеют напасть на станцию Федерации. Этого не может быть. Никогда. Ни при каких обстоятельствах!
Андрей основательно вгляделся в лицо особиста — да, этого служаку следовало пригреть, и вытащить из марсианской дыры. Обязательно. Он спец, но долгое сидение на окраине Вселенной любого начнёт превращать в сумасшедшего. Изо дня в день, из года в год, одно, и тоже. А тут — приезд высокого чиновника, прилёт учёных-инженеров, непонятный выезд непонятно кого к периметру базы, объявленный шпионской диверсией, и он, этот «сухарь», вдруг, сразу — фигура!
Андрей снова добро улыбнулся и кивнул особисту, мол, я вижу тебя насквозь, гадёныш. Фигура! Теперь он его будет так подсознательно называть — Фигура! Андрей даже чуть игриво подмигнул особисту, мол, ну что, Фигура, ещё поработаем?
Но «Фигура» воспринял знаки Андрея по своему, он просиял, показал рукой в мутное, пыльное небо, а потом сжал эту руку в кулак: «Но, пасаран!».
Андрей кивнул, мол, понял. «Но пасаран — Не пройдут!» — лозунг Испанской народной республики, где воевали наши добровольцы, в позапрошлом веке. Два века с лишним прошло с той поры. Может больше, может меньше. И сколько потом было таких народных республик, с этим «Но пасараном», признанных нами и непризнанных. В основном все «Но пасараны» сработали, и они, враги, не прошли. Но ту, самую первую войну, народную, в Испании, мы проиграли. И она, испанская, осталась в наших сердцах болью, и болью очень большой, вечной болью. Мы забрали их детей, спасая от бомб, наши добровольцы «отработали» там по полной программе, но народное правительство «уговорили» западные правители выгнать добровольцев, а после Испанию сдали фашистам. Потом, чтобы избавить мир от фашизма, человечеству пришлось заплатить цену в пятьдесят с лишним миллионов человеческих жизней. Двадцать девять миллионов — цена России. Цена Федерации в нынешних границах — ещё более огромная.
Андрей снова посмотрел на особиста, снова поощрительно, лучезарно ему улыбнулся, получил в ответ довольную, одобряющую улыбку. Соприкасаясь плечом к плечу, они двинулись к воздушному шлюзу. И тут всё это великолепие пресёк острый, отрывистый крик, даванувший по ушам через динамики шлема:
— Что-о?!!! Ка-ак?!!!
Андрей удивился. Нет, Андрей обалдел — это вскричал особист. Тот смотрел на два скромных белых стокилограммовых контейнера, притороченных у стены.
Андрей ничего не понимал: «Что?!».
Особист, тыча пальцем в контейнеры, просипел зловещее слово:
— Аманий!
А после разразился яростной матерной бранью:
— Мать вашу, так вас всех раз так! Это аманий! Это двести килограммов долбанного амания! Всех нас так, вот так и вот так! Почему он здесь?!!! Так и вот так!!!
Андрей «просел» — сердце ёкнуло. Не весь амания увезли, остались два полных контейнера. Но почему? Кто постарался?… Конечно, это не так страшно для обороноспособности Федерации, аманий и раньше в мелких дозах доставался Северному Союзу, но… Это двести килограммов очень важного минерала.
Андрей посмотрел на особиста так, словно этот аманий уже попал в руки Северного Союза.
— Я вас…, — просипел он.
Особист сжался в своём скафандре:
— Я всё делал правильно Андрей Семёнович! Вы были тому свидетелем.
— Конечно, я верю, что на вас нет вины! — прорычал Андрей, стукая кулаком по кнопке открытия воздушного шлюза. Но уже верил в просчёты особиста. Куда он только смотрел? Он же специалист, эксперт в области безопасности иноземных, планетных станций!
Обдуваемый белыми струями дезактивации, он вдруг подумал, что вспылил зря, виня особиста, ведь именно особист провёл «операцию срочной эвакуации» добытого амания, и ещё минуту назад он, Андрей, бесился из-за отправки полупустого корабля…
«Андрей, что с тобой? Ты суетишься… А это плохо», — объяснил он мысленно сам себе, и обернулся к особисту.
Тот был более чем взволнован.
— Я выясню, кто допустил такой промах. Такая безалаберность при проведении загрузки космолёта — это военное преступление! — прорычал он, торопясь пройти сквозь струи дезактивации внутрь. Чуть толкнув Андрея, он пошёл дальше. Не оборачиваясь, заявил. — Я найду предателя…
Вдруг остановившись, осенённый мыслью, заявил, снова не оборачиваясь к Андрею: