Семен Максимович его перебил:
- Дома тебе некогда сказать, и народ кругом. Ты - человек умный, ученый, и я - не дурак. Был ты больной, другое дело. Теперь ты здоров. Я тебе ни о чем напоминать не буду. Понял?
- Понял, отец.
- Почему Варавва в партии, а ты нет?
Семен Максимович так и не глянул на Алешу, повернулся к небу боком, и Алеша увидел, как на спине сложенные руки шевелят длинными темными пальцами. Алеше вдруг до слез стало жаль отца и захотелось поцеловать эти пальцы. Алеша понял, что отец от него требует. Он быстро шагнул в сторону, вытянулся перед лицом Семена Максимовича, сказал громко, прямо, открыто:
- Слушай, отец...
Семен Максимович медленно поднял лицо. Его светло-голубые холодные глаза с спокойным вниманием, не спеша нашли Алешины взволнованные зрачки, прямой уверенной наводкой остановились на них, с терпеливой стариковской силой ожидали.
- Отец! Я, понимаешь, заленился: душой заленился. И... задумался все... лишнее... Я тебе страшно благодарен, что ты мне сказал.
Семен Максимович кивнул головой, снова повернулся боком, произнес сухо:
- Хорошо. Иди по своим делам.
Алеша не смел ослушаться. Его рука хотела вздернуться к козырьку фуражки, он остановил ее на полдороге, быстро повернулся и направился к группам красногвардейцев. По дороге его подмывало оглянуться на отца, но он удержался. А когда подсел к группе Николая Котлярова и посмотрел на то место, где оставил Семена Максимовича, там уже никого не было.
24
За ужином Семен Максимович сказал:
- Вот что, мать. Я не мешался в твои дела, а теперь ты мне скажи, откуда... ты это сало взяла?
Василиса Петровна строго поджала губы, быстро глянула на Алешу, сложила руки на коленях, ответила серьезно:
- Там, нде и все берут: на базаре.
- Своих кбаанов у нас не было, это верно. А только это сало - для рабочего человека - дорогой продукт. За какие деньги ты его купила?
- Это Михаил Антонович ходил в город, принес сало - полфунта.
Капитан не поднял глаз от тарелки, чувствовал, видно, что разговор заведен не для благодарности. Глаза Степана быстро пробежали по лицам, тоже глянули на Алешу.
- Наши заработки теперь... никакие заработки. Не только на сало, а и на хлеб не должно хватать. Это мои... а эти красногвардейцы еще меньше получают. Дело ясное - жить мы должны бедно.
Капитанов нос покраснел и опустился еще ниже. Семен Максимович в упор смотрел на капитана:
- Сколько у вас денег еще осталось, Михаил Антонович?
Семен Максимович вдруг улыбнулся. Но капитана не обрадовала эта улыбка. Он вскочил со стула, одернул гимнастерку, снова сел, захрипел:
- Семен Максимович! Не все на деньги, знаете, меряется. Разве можно ваше отношение оценить деньгами?
Семен Максимович взмахнул вилкой:
- Бросьте. Получается так: наши отношения, ваши деньги. Так?
Капитан вскочил:
- Василиса Петровна! Будьте защитницей! Какие же мои деньги? Я сколько раз хотел, понимаете, все равно, строгий учет, раскладка точная, ни копейки моей лишней не приняли. Ну... сегодня я действительно кусочек сала встретил... купил, так, знаете, для десерта. Для десерта исключительно, Семен Максимович ?
- Скажите, сколько у вас денег?
- Деньги? Да это глупые деньги. Когда выписался еще, набралось... капитанское жалованье, за ранение, отпуск, подьемные, то, другое, а теперь осталось немножко.. ну... несколько сотен рублей.
Капитан замер в ожидании какого угодно приговора над этой суммой.
Семен Максимович осторожно половил вилку на стол, посмотрел на нее и коротким движением руки отодвинул ее дальше.
- Михаил Антонович, ничего не поделаешь, у нас теперь будет плохо. Пища будет совсем... бедная. А у вас деньги, вы можете лучше кормиться. Где-нибудь найдете, вот Степан Иванович вам поможет.
Капитан затих на своем месте, забыв о еде, забыв даже о том, что на него смотрят. Он сидел вполоборота на стуле, смотрел вбок, в одну точку. Потом осторожно, неслышно отодвинул стул, поклонился, как всегда, Василисе Петровне и на носках ушел в чистую комнату. Степан округлил глаза и сказал Семену Максимовичу:
- Отец родной, за что же ты его обидел?
Алеша проделал несколько движений в мускулах лица, грустно прищурился. Семен Максимович посмотрел на Алешу, на Степана, на Василису Петровну, опустившую глаза:
- Не нужно ему у нас приучаться. Все равно не по дороге. А чем я его обидел? С деньгами он найдет себе ласку.
Степан ответил уверенно:
- Не найдет. Ты, Семен Максимович, думаешь, он - офицер, что ли? Вот, ей-богу, тебе говорю: он - как дите, куда он там пойдет? Плакать здесь будет, а не пойдет. Человек жизни никогда не видел, а теперь его приучили...
- К чему?
- Да к жизни ж...
- Нам, Степан Иванович, некогда такими детьми заниматься. А потом и ты скажешь: я - не Степан Колдунов, а ребенок.
Но в этот момент открылась дверь из чистой комнаты и появился капитан. Он молча выложил на стол завернутый в газету пакет. Посмотрел на всех, посмотрел даже на стул, но не сел.
- Семен Максимович, я понимаю. Люди вы не такие, как я, у вас все прямо и честно. Работает, живете. А я человек брошенный. Мысли всякие, думаю, думаю, поверьте мне, голова от мыслей болит. К Василисе Петровне привык, а других... боюсь, Семен Максимович, а может быть, стесняюсь. Вот это плохо, а не деньги. Деньги же... куда-нибудь можно... куда-нибудь деть...
Он замолчал. Семен Максимович сидел, отвернувшись, свесив, по своему обыкновению, пальцы. Степан быстро глянул на него и принял на себя роль председателя:
- Ты говори толком, капитан, какая твоя резолюция! А то - деньги, деньги, ничего и не разберешь. Тебе деньги мешают, что ли? Ты их мне подари.
- Возьми!
- Да и возьму, - начал было Степан, но где-то под столом Алеша что-то с ним проделал, потому что Степан даже подскочил немного и снова овладел добродетельной председательской миной:
- Ты лучше скажи, как ты будешь дальше?
- Я хотел бы работать. Хотя... нравственное право я имею и на отдых годичный отпуск. Только нельзя: вы работаете, а я тут отдыхающий. Работу я найду, мне уже и обещали, Семен Максимович.
Василиса Петровна до сих пор сидела тихо, сложив руки на коленях, опустив глаза, только слабые движения сомкнутых губ выдавали одобрение или осуждение, которое она чувствовала по отношению к тому или другому оратору. Но сейчас она подняла глаза на мужа и заговорила негромко, медлено, чуть-чуть наклонясь вперед в такт своим словам:
- Нет, Семен Максимович, нельзя так делать, нехорошо. Человек он одинокий, трудолюбивый, аккуратный. Он целый день работает. Я только и отдыхать стала, когда он пришел к нам. Он меня отдыхать укладывает после обеда. А когда я после обеда отдыхала? Он хороший человек и не жадный. А что у него деньги, так чем же он виноват? Он будет есть то, что и мы едим. Сала, конечно, не нужно покупать, зачем покупать сало?
Василиса Петровна замолчала, задумалась над своей речью и все продолжала покачиваться в такт своим мыслям: Алеша решительно поднялся, взял со стола пачку денег:
- Идем сюда, капитан! Степан, пожалуйте!
С холодной, хотя и иронической вежливостью он пропустил мимо себя измятого событиями, торопливого капитана и расплывшуюся в улыбке фигуру Степана. Вошел за ними в чистую комнату и плотно прикрыл дверь. Семен Максимович проводил их искрящимся взглядом и кивнул вдогонку:
- Опекуны! Опекуны-то!
Василиса Петровна бросила на мужа быстрый благодарный взгляд и начала убирать со стола.
25
Маруся вошла в кухню, улыбнулась, шепнула подруге:
- Закрывай дверь-то, Варюша, не выстуживай хату.
Потом обратилась к Василисе Петровне, кивнула головой, аккуратно повязанной светло-коричневым платком:
- Здравствуйте, тетенька!
Василиса Петровна поклонилась им:
- Здравствуйте. Варюша одна, а другую как звать?
Черные глаза стрельнули на капитана, месившего тесто на столе:
- Сейчас же насмехаться будут. А сами хлеб месют, как будто женщина. Марусей меня звать.
Капитан повернул к ней голову:
- Ничего нет смешного. маруся - хорошее имя. Капитан бросил тесто, расставил руки, измазанные мукой; Маруся поспешила сама рассказать:
- Ваш сынок Алеша говорит: по глазам видно, что Маруся. Разве видно, тетенька?
- Верно. Посмотрите, Василиса Петровна, правда же видно по глазам.
Василиса Петровна улыбнулась, прямые ее бровки сдвинулись играючи:
- Дайка гляну.
Она внимательно расмотрела черные брови и лукавую пропасть черных зрачков:
- Красивые у тебя глаза, и вдно: Маруся!
Варюша широко открыла рот, засмеялась громко. Маруся склонила набок вбок голову перед Василий Петровной:
- Ой, и они за ними! Веселые все какие здесь живут... люди! А где Алеша?
Из чистой комнат выглянул раньше Степан, поднял брови к самым волосам и губы сложил в трубочку, будто свистеть собрался, пропел удивленно:
- Алеша, погляди, какие к нам девчата красивые пришли?
- Сам ты такой красивый: рыжая борода, и чегой-то тебе ее повыщипывали.
- Да я ее сейчас срезу, милые девушки! Еще чего не нравится, могу тоже срезать, ухо например!
Но девушки увидели Алешу, бросили Степана. Маруся заговорила громко:
- Товарищ Теплов, к тебе пришли, принимай в Красную гвардию.
Степан шлепнулся на табертку и открыл рот, у Василисы Петровны даже глаз зачесался; капитан, как погрузил руки в тесто, так и остался. Девушки заметили общее удивление, Маруся что-то хотела сказать, но не успела: крик поднялся в хате. Степан вскочил с табуретки и закричал громе всех, капитан что-то прохрипел протестующе, и Василиса Петровна произнесла какие-то слова. Только крик Степана оказался сверху:
-- Ха! В Краснужю гвардию! Да что вы, девчата, белены обьелись?
Алеша вытащил из кармана наган:
- Держи, Маруся, револьвер!