После ужина раздвинули столы и пустились в пляс. Вино хоть и слабое, а развязало ноги пацанам. Нашлись танцоры из гостей и даже из глазеющей публики...
Пора и оканчивать вечер. оркестр грянул гопака. Из нашего круга выскочил Петька Романов и по кавказкому обычаю начал вытанцовывать перед Шелгуновым. Ничего не оставалось делать старику, передал он кому-то свою палочку и вспомнил молодость, пристукнул каблуками и пошел в присядку. А Петька после этого уже в настоящем восторге завертелся перед ним, как бесенок.
В три часа четвертого сентября мы построились против дома ТООГПУ в походном порядке: знамя в чехле, на боках баклажки, в стрю санитары. Провожала нас целая колонна наших друзей.
После небольшого митинга на пристани провожающие разошлись, а мы стали ждать теплохода. "Армения" пришла только в девять часов вечера.
По причине бури уже шесть дней не заходили в Сочи теплоходы, и поэтому пассажиров собралось на пристани сверх всякой меры. Перед деревянным помостом, выдвинутым в море, стоит не меньше пятисот человек, все больше туристы, но есть и женщины с ребятами. У каждого не только мешок, но еще и чемодан и какая-нибудь бутылка. "Армения" стоит в двух километрах, блестит и играет огнями, а между нами и "Арменией" болтается по морю широкая нескладная лодка, которую тащит на веревке моторный катерок. В лодку можно посадить не больше сорока человек. Публика начинает давть друг друга еще за час до прибытия парохода, а когда он подошел и остановился на рейде, то из публики уже выматывались последние внутренности и взаимные любезности дошли до последней степени совершенства.
Капитан порта приказал в первую очередь "грузить" коммунаров. Первой лодкой отправили девочек, но когда стали выводить на помост четвертый взвод, публика не выдержала давления сзади, запищала, застонала, закричала, заругалась. Какая-то компактная группа туристов, раздавив несколько детей, вылезла на помост и потребовала от капитана обьяснений: "почему эти беспризорные в первую очередь?" Мы возвратили четвертый взвод на берег и стали ожидать выяснения коньюктуры. На помосте крики и ругань.
Спор был разрешен неожиданным образом. наши музыканты, потеряв терпение, взяли трубы и обрушили на головы туристов... звуки туша. Раз, другой... остановились, прислушались, третий. Капитан порта смеется в лицо туристам, а туристы уходят с помоста. Четвертый взвод пробегает к лодке.
Вот мы и на "Армении". Никаких мест нет, и нам предоставляют кормовую палубу. Тем лучше. Клюшнев разделил ее на пять частей, получилось довольно просторно, еще и проходы останутся.
На краю палубы наши часовые от первого взвода, а снизу на них погляывают те же туристы.
Зашумели винты, поехали.
После полуторасуточного самого счастливого плавания, наполненного солнцем, пением моря, дельфинами, новыми людьми, мы в Одессе. Нас встречают: оркестр пограничников, комсомольцы, чекисты и между ними такое приятное видение: Крейцер смеется в лицо нашему строю на палубе и салютует нашему знамени. После приветствий и парада мы окружили Крейцера.
- Как дела в коммуне?
- Да что дела? - щурится Крейцер на солнце. Без вас там дела нет, а ехать вам некуда, что вы будете делат, а?
- Все равно поедем, а здесь что делать?
- Да и я так думаю, вот я еду в Харьков. А и завод же у вас будет, ай и завод... Станки какие, поломайте только мне...
А мы ломали? Что говорить?
- Ну, ну, это я так...
Дидоренко отвоевал для нашей стоянки какой-то физкультурный зал. В Одессе коммунары прожили девять дней. Обедали в кооперативной столовой. Целый день у коммунаров заполнен маршами и экскурсиями, а по вечерам разговоры только об одном - о коммуне. Из коммуны по-прежнему сообщили, что ехать, некуда, что нет ни спален, ни столовой, ни кухни, ни классов, ни мастерскхи.
Коммунарские собрания собирались бырные и нетерпеливые. Доходили до разговоров неприличных:
- Нечего ждать разрешения Правления. Заказывайте вагоны и едем, чем тут валяться, лучше там валяться...
- Нам сейчас нужно быть в коммуне. Что мы за коммунары, почему мы здесь сидим, когда там прорыв на прорыве?
- Вот возьмем и разбалуемся в Одессе, - шутит Похожай, - что вы тогда будете говорить? Как ту не разбаловаться? Делать нечего, смотреть нечего, гулять надоело, ой, и надоело же, если бы вы знали...
Коммунары угрожали развалом коллектива и другими страхами. Но стоило трубачу заиграть "общий сбор", они быстро и по-прежнему ловко выбегают на улицу и строятся для очередного похода. По улицам проходят с прежним строевым лоском, но ни приветствия, ни тысячные толпы, идущие за коммуной по тротурам, уже не занимают их и не радуют.
Вечером то же самое:
- Вот увидите, пешком будем расходиться в коммуну.
Наконец 14 сентября получили распоряжение Правления:
- Коммуне выезжать в Харьков.
Закричали "ура", подбросили вверх потемневшие тюбетейки и бросились к корзинкам складываться. Маршрутники побежали на вокзал.
22. КОЕ-ЧТО О КОЭФФИЦИЕНТАХ
Поезд с коммунарами прибыл в Харьков 16 сентября в одиннадцать часов утра. На перроне вокзала собралось все Правление во главе с председателем, и пока поезд останавливался, коммунары уже пожимали руки чекистам, перевесившись через окна.
Через полминуты они уже выстраивались на перроне, имея на правом фланге оркестр и знамя.
- К рапорту смирно!
Дежурный командир Васька Камардинов отдал рапорт председателю Правления:
- Коммуна имени Дзержинского прибыла с похода благополучно, коммунаров строю сто пятьдесят один, больных нет, коммунары приветствуют свое Правление и уверены, что они с новыми силами пойдут на новую работу и закончат ее с победой.
Председатель Правления сказал коммунарам:
- Правление поздравляет вас с возвращением. Коммунары, в строительстве коммуны прорыв, вам даже остановиться негде, но Правление знает, что вы быстро приведете коммуну в порядок, своевременно окончите строительство, пустите завод и приступите к выполнению нового промфинплана вместе с новыми товарищами, которых вы примете в свой состав.
Я глянул в лицо нашего строя. Старшие немного суровы, пацаны же, как всегда, радостны и улыбаются - для пацанов нет ничего невозможного на свете: завод пустить? Отчего не пустить? Они пустят...
Через два часа коммунары с развернутым знаменем подошли к коммуне. Уже издали мы видели новые корпуса, вытянувшиеся в одну линию с нашим главным. Они еще в лесах и со всех сторон обставлены бараками и сараями. Впереди, у самой дороги, вытянулась темная гряда - это встречают коммуну строители, наши рабочие и служащие. Соломон Борисович в том же пиджаке стоит впереди, а вокруг него незнакомая нам группа людей - мы догадываемся, что это инженеры. И Соломон Борисович и инженеры держат "под козырек", только Соломон Борисович подчеркнуто лихо и высоко, а инженеры неловко и неуверенно.
Колонна остановилась. Никто нас не приветствовал, и мы ни к кому не обращались с речами. Для того чтобы дать дорогу знамени, толпа раступилась, и мы увидели, что вся площадь перед всеми тремя корпусами завалена мусором, ящиками, бочонками, изрыта ямами и колеями грузовиков; от наших клумб и следа не осталось. Прямо в глаза нашему строю глядят парадные двери и окна фасада, забрызганные известью и обставленные какими-то примостками, распахнутые настежь и искалеченные.
- Под знамя смирно!
Васька повел знамя. Проходя мимо меня, он шепчет:
- Куда знамя?
- Найди где-нибудь...
Я обратился к коммунарам с самым коротким словом:
- Товарищи, я не поздравляю вас с окончанием похода, поход продолжается, но отдых наш окончен. С завтрашнего дня всю волю и весь разум дзержинцев мы должны бросить на большую, тяжелую и длительную работу. Разойдитесь!
Коммунары не разбежались с шумом и смехом, как это они делали всегда. Мне даже показалось, что на некоторую долю минуты строй не потерял положения "смирно". Только постепенно он давал трещины, и коммунары между бочками и ящиками стали пробираться к зданиям коммуны.
В главном здании все комнаты завалены подмостками, отбитой штукатуркой, дранью. Стены кое-где только побелены, большей же частью они изрыганы, исцарапаны, а то и совсем первобытны, пестреют обрешеткой и свежими досками. Бывшие спальни второго этажа расширены в пять просторных аудиторий классов, но все это живет еще в строительном хаосе. Внизу уже готова огромная столовая, осталось только помыть окна и смыть с паркета "вековые" залежи грязи и извести.
Правый корпус - новые спальни коммунаров - как будто готов: в каждом этаже двадцать три спальни, одни маленькие - на четыре кровати, другие побольше - на восемь, а есть и большие - на двенадцать, пятнадцать человек. Но в спальнях нет ещее проводки электричества, еще не покрашены двери, не готов паркет, вовсе не поставлено отопление. Сразу видно, что на строительстве не хватает рабочей силы. Кое-где только можно встретить маляра или паркетчика за работой. И в главном корпусе и в спальнях свободно гуляют ветры, так как стекла в окнах наполовину выбиты, а наружные двери настежь.
Производственный корпус даже и вчерне не готов. Стоят высокие кирпичные стены, и укладываются балки и стропильные фермы крыши, вот и все. Еле-еле намечены контуры баконного второго этажа, но к бетонированию еще и не приступали, только что привезли бетономешалку и устанавливают ее снаружи. Зияют пустые оконные просветы, вместо пола какие-то провалы и спуски здесь потребуется громадная высыпка. Дальний фланг корпуса еще только работается каменщиками и весь перепутан кладками и лесами.
Задний двор коммуны засыпан пирамидами земли и глины, осколками строительного материала, и между всем этим добром восседает возле врытой в землю ванны привезенный Боярчуком Мишка. На фасадной площадке, на фане такого же хаоса, торчат высокими кубами несколько ящиков - это прибывшие недавно станки.
Только что мы распустили строй, подошел к коммуне недлинный кильватер ломовиков, а меня поймал на крыше Соломон Борисович и смущенно зашептал#53.