- Я не пророк, Петр Павлович, я пока только следователь.
- Говорите, следователь, не ломайтесь, - сказала одна из дам.
- В таком случае будет, - ответил Троицкий, круто повернувшись к обществу.
- И победная?
- Надеюсь. Мужики не подведут. Вот... пролетарии...
- Подведут, - закричал Борис и бросил остаток чайной розы к дамским ножкам.
Все засмеялись. Петр Павлович, сидя в качалке, замахал руками на Троицкого:
- Брось, брось! никто не подведет! Да вот же и представитель пролетариата. Алексей Семенович, успокойте, голубчик, старика.
Алексей редко бывал в этом доме, сегодня затащил его Борис на правах однокашника. Алешке всегда казалось, что здесь слишком высокомерно относятся к его бедности. Но иногда и тянуло попасть в этот барский уют, в среду красивых женщин и хороших настроений. Приятно было ощущать близость Нины.
Сегодня Алеше не нравился разговор, и он хотел уйти, но Нина оставила всех остальных гостей, поставила перед ним стакан чаю и печенье, села рядом:
- Уйдете, всю жизнь буду обижаться!
И Алексей сидел и смотрел в стакан, стесняясь своей ситцевой
косоворотки. Вопрос Петра Павловича застал его неподготовленным, он покраснел. Борис закричал:
- Пролетариат подумает!
Следователь один не смеялся и строго смотрел на Алешу:
- Интересно!
Алеша сказал:
- Почему вас интересует пролетариат? А командиры?
Троицкий ответил ему, почти не раздвигая сухих холодных губ:
- Командиры меня тоже интересуют. Но в вопросе о командирах вы, вероятно, менее компетентны.
- То есть в каком смысле командиры? В каком смысле? - Петр Павлович заерзал в качалке. - Официцерский корпус у нас великолепен. Вы согласны, господин Теплов?
Алексей пожал плечами.
- Не согласны?
Алексей смотрел на Троицкого серьезно, но его губы проделали ряд упражнений, которые в любой момент могли перейти в улыбку:
- Я думаю, что наши офицеры... умеют умирать.
- Благодарю вас, - насмешливо сказал следователь.
- Ну и прекрасно! А чего тебе еще нужно? - радостно закричал Борис.
- Какой ты все-таки... повеса, - укоризненно проговорил Петр Павлович. - Что ты говоришь?
Борис с таким вы выражением радостного оживления воззрился на отца, но отец забыл о нем и внимательно обратился к Алеше:
- О, вы не так просто ответили, Алексей Семенович! В ваших словах есть, знаете, такой привкус: вы говорите, умирать умеют, а дальше? Чего они не умеют?
- Я боюсь, что они не умеют побеждать.
- Вы прелесть! - прошептала Нина.
- Вот, вот! - Петр Павлович подскочил в качалке. - Ты слышишь, Виктор?
- Слышу. Только господин Теплов ошибается или... хочет ошибиться. Офицеры умеют и побеждать.
Петр Павлович решительно откачнулся назад и покачал головой:
- Да-а! Если вспомнить прошлую войну, прогноз насчет "побеждать" слабоватый выходит.
Троицкий застегнул верхнююю пуговицу кителя:
- В неудачах японской войны виноват не офицерский корпус, а... вы знаете, кто.
- Двор?
- Не двор, а правительство; впрочем, пускай и двор.
- А Куропаткин, Стессель, Рождественский? Паршивые стратеги.
- Найдутся и хорошие. Во всяком случае, я рад, что господин Теплов признал за офицерами способность умирать. Это очень хорошая способность. У многих ее не бывает.
- Я бы предпочел все-таки, чтобы у офицеров была и способность руководить армией, - сказал Алеша медленно и улыбнулся.
- Как это вы важно говорите: я бы предпочел. Кто вы такой?
Алеша поднялся за столом и одернул рубашку.
- Кто такой я? Если разрешите, - я гражданин той самой великой России, о которой говорил Василий Васильевич.
- Здорово ответил! - закричал Борис. - Честное слово, здорово!
Петр Павлович засмеялся в лицо следователю.
- Срезали следователя, а главное, не ответили насчет пролетариата...
Троицкий нахмурил брови:
- Я надеюсь, и на этот вопрос господин Теплов ответит с таким же достоинством, тем более, я повторяю, что в этом вопросе он более компетентен.
Алеша решил уходить. Он пожал руку Нине, но она задержала его руку и подняла к нему глаза.
- Отвечайте, отвечайте, - сказал она чуть слышно.
У Алеши вдруг стало светло на душе от этой маленькой ласки, и он сказал, подойдя к следователю:
- Виктор Осипович, вы помните забастовку тысяча девятьсот пятого года?
- К чему это? - гордо спросил следователь.
- Пролетариат - это очень большая сила, гораздо, гораздо больше, чем вам кажется.
- Ну?
- Я думаю, что пролетариат не удовлетворится командирами, которые умеют только красиво умирать. Этого будет мало.
Троицкий прищурился:
- И что он сделает с ними?
- Я не пророк, я только студент.
- И я студент, - закричал Борис, - но я предсказываю: будут большие неприятности.
Все засмеялись. Петр Павлович с осуждением посмотрел на сына, пожал руку Алеше и сказал:
- Будем надеяться на лучшее, Алексей Семенович.
Нина спустилась в сад рядом с Алешей. Он с удивлением и радостью посматривал на нее, она молчала, склонив красивую белокурую голову.
- Я незаслуженно пользовался сегодня вашим вниманием, Нина Петровна. Я страшно вам благодарен.
- Приходите чаще, - сказала негромко Нина. - Хорошо?
8
Возвращался Алеша на Кострому около десяти часов вечера. В конце прямой улицы горели огни вокзала, а за ними потухали последние пожары заката. От заката протянулись по небу неряшливые космы облачных следов - ленивой метлой подметал кто-то сегодня небеса.
По узким кирпичным тротуарам пробегала обычная вечерняя толпа. Люди спешили к домам, уставшие, без толку суетливые, без нужды разговорчивые. Трамваи ковыляли с такой же излишней торопливостью и скрывались в неразборчивой перспективе улицы, а их грохот тонул в еще более оглушительном перекате подвод, передвигающихся где-то ближе к вокзалу. Из этого сложного, надоедливого шума как-то случайно и незаметно возник более настойчивый, высокий и упорядоченный звук. С резким треском, подскакивая колесами на булыжниках, проехал извозчик и уничтожил этот звук, но силуэт извозчика был еще хорошо виден, а из-за него уже вырвался строгий и сухой, уверенный барабанный бой. Через несколько секунд он покрыл шум улицы. Люди на тротуарах сбились к краям, заглядывая в даль улицы.
В последних, пыльных сумерках поперек улицы легла однообразно темная полоса, а над ней косой штриховкой расчертился потухающий закат. Кто-то спросил рядом:
- Чего это? Солдаты?
- А кому же больше? Да много, смотри!
- Караул, что ли?
- А кто их разберет, может и караул.
Молодой парень вытянул голову и крикнул:
- Гляди: музыка, а не играет!
- Ну? Музыка? - спросил сзади голос.
- Да, музыка, смотри!
Всмотрелся и Алеша. Он уже видел бледные пятна барабанов и движения рук барабанщиков. Они быстро выплывали из сумерек и проявлялись на фоне темной массы. Один из них, идущий крайним, далеко отбрасывал правую палочку и красивым ловким жестом снова бросал ее на барабан - казалось, что это он выделывает правильную и дробную россыпь, а другие только поддакивают ему дружными звонкими точками. За барабанщиком шел оркестр, спокойно покачивая раструбами бледно-серебрянных труб.
Алексей выдвинулся вперед на мостовую. Крайний барабанщик прошел мимо него, чуть задев его рубаху кончиком палочки. Музыканты оркестра шли вразвалку и поглядывали по сторонам. Глаза Алеши вдруг увидели чуть-чуть искривленный ножик: он ходил взад и вперед над тусклым золотом прямого аккуратного погона. Алексей, наконец, разобрал, что это офицер с обнаженной шашкой. Рядом с ним солдат, а потом снова офицер и снова с шашкой. Солдат до самой мостовой вытянул из-под руки длинное древко, над головой солдата выпрямился в небо узкий сверток. Алеша догадался: это знамя в чехле, вверху оно поблескивало и курчавилось каким-то металлическим орнаментом. За знаменем снова рябенький пояс офицера и грациозные шаги узких сапог, послушные барабанному маршу. А потом бесконечные ряды однообразно-незнакомых лиц, серьезных, с напряженными скулами, шеренги скошенных бескозырок и прижатых к груди прикладов. Лица и груди быстро проплывали, крепко утвержденные на гулкой, усыпляющей череде ударов тяжелых сапог по мостовой. Потом еще офицер и снова ряды прижатых прикладов и чуть скошенных бескозырок над темными неподвижными лицами.
На тротуаре за линией зрителей кто-то спешил куда-то, бросался к плечам смотрящих, снова спешил вперед. Кто-то вскрикнул громко:
- Да что такое? Да ведь это Прянский полк!
- Какой там Прянский? Чего врешь?
Загалдело несколько голосов:
- Конечно, прянцы!
- Чего ору! Чего ору! Ты понимаешь, в чем дело?
- Уже понял: Прянский полк!
Близкие рассмеялись.
- Дурак ты: из лагерей ведь...
- Расказывай: чего это в июле из лагерей?
- Что?
- Из лагерей! Вот так дела! А ну, постой! Скажи, милый, из лагерей?
- Проходящий мимо солдат бросил быстрый взгляд на тротуар:
- А откуда же? Из лагерей.
Бесцеремонный локоть оттолкнул Алешу в сторону и метнулся за солдатом:
- Походом, что ли?
Солдат ничего не ответил, но идущий за ним вдруг улыбнулся широкой, деревенской улыбкой:
- Некогда походом. Поездом.
- Некогда?
На тротуаре задвигались, зашумели сильнее. На Алексея надвинулся чей-то большой нос:
- Вы понимаете? Вы понимаете, к чему?
Алексей заглянулся через барьер сдвинутых плеч. В тесном кругу стоял полный кондуктор с жгутами на плечах, смотрел то на одного, то на другого из слушателей и говорил одними губами, не изменяя набитого мясом лица:
- Тридцать поездов! Тридцать! Через двадцать минут поезд за поездом. И товарные стоят, и пассажирские! На нашей станции два курьерских застряло!
Алексей обошел толпу и направился к вокзалу. Полк еще проходил, но баранов уже не было слышно, и раздавался только стук сапог, то мерный и согласный, то перебиваемый каким-то соседним ритмом. Кто-то высокий пошел рядом с Алексеем и сказал, ища сочувствия: