— Два года крепость строить мне помогал, ратному делу учился. Воевода будет добрый.
— Зовут тебя как?
— Аказ.
Скажи, Аказ, что тебя заставило служить мне?
Мурза Кучак заставил...
Вот как?! Выходит, не своей ты доброй волей...
Не своей. Народу моему совсем тяжело под крымцами живет а, поборами да грабежами совсем изнурили они людей. Мурза Кучак обиду мне нанес, а потом...
— Для того и служить к тебе пришел он, чтобы мурзе тому отомстить,— вмешался в разговор Шигалей.
— Ты, хан, погоди. Я не пойму, как он один, пусть даже у меня послуживши, того Кучака накажет? И какой прок от того его народу?
— Хан не совсем верно сказал,— ответил Аказ.— О мести одному мурзе я только сначала помышлял. Теперь я про всю Горную сторону думаю — насильников надо оттуда выгнать!
— Как?
— Послужу у тебя, к делам ратным попривыкну, а как приспеет время—подниму своих сородичей, поведу их на врагов...
— Как по-твоему, когда такое время приспеет?
— Не раньше, чем твои рати пойдут на Казань.
— Такой мне ответ люб! Стало быть, твой народ заместо помех поможет нам. Уверен ли ты в том?
— За горный народ верное слово скажу — все за мной пойдут.
В шатер вошел стольник.
— Великий государь, столы готовы. Трапеза ждет...
— Сейчас идем. Ну, что ж, Аказ, послужи Москве! Ежели душа к Казани лежит, лучше уходи. С огнем не играй.
Когда Аказ вышел, Василий сказал боярину:
— Шигалей прав: хоть ты и дважды на Казань ходил, а той земли не знаешь. Ведь если черемиса за нас поднимется, Казани не устоять.
— Не устоять, великий государь.
— Пошли к столу. Завтра с утра потешимся медведем, а в понедельник, хан, приводи ко мне этого княжича да митрополита с собой прихвати. О многом поговорить надо. За этим язычником сам глядеть буду — узнаю, что у него на душе.
Среди всех постельничих у государя Санька Кубарь был любимым. Ему чаще других приходилось спать в одной комнате с великим князем, и на охоту Василий брал голько его. Санька красив, ласков, верен и ко всему прочему умен. Рода Санька невысокого, и в царские покои привела его не знатность, а судьба. Дед у Саньки простым дружинником был, потом водил ватагу разбойничью, и звали его Василько Сокол. Бабушка Саньки — сурожского купца дочь Ольга. Говорят, в молодости была красавица несравненная и будто Санька на нее очень схож. В пору властвования Ивана Васильевича Третьего помог Санькин дед государю Руси ордынцев рассеять и иго татарское сбросить, и за то сделал Иван Сокола воеводой. Сокол погиб, а его единственный сын Василий, женатый тоже на дочери купца, умер разом с женой во время мора. Оставили они двоих малышей: Саньку
семи лет да пятилетку Ирину. Отдали их в монастырь на воспитание. Санька пробыл там три года, потом приглянулся царице, и взяла она его теремным мальчиком к себе, где за ловкость и быстроту получил он прозвание Кубарь.
У царицы Санька прослужил семь лет, государыню свою очень любил, и она часто доверяла ему свои горести и тайны. Но семнадцатилетнего Саньку держать у царицы стало неудобно, и Василий Иванович взял его в постельничии. Ныне Санька сестру свою Ирину из монастыря взял, и живет она у бабушки Ольги в дедовых хоромах. Санька кормит их и всячески им помогает. Дай государь, помня дедовы заслуги, бабушке и внучке благоволит.
Сегодня ужин у государя что-то затянулся. Причиной тому — послы из Рима. Велено постели готовить не в шатре, а в башне, и он, изготовив все, ждет.
Загремели ступеньки. Санька распахнул дверь, впустил государя, поставил рындов у дверей и начал раздевать князя. Василий Иванович хмелен, но не сильно. Позволил снять только ферязь, остался в сорочке, расшитой по рукавам и ворогнику шелком. Воротник стоячий из бархата отстегнуть тоже не позволил. Сев на кровать, спросил:
— Саня, тебе брить кого-нибудь приходилось?
— Нет, великий государь. Но дело немудреное, видывал.
Василий потянул Саньку к себе и тихо сказал:
— Тайно сбегай к Шигалею, спроси у него бритву.
Санька, не задумываясь, выскочил из башни и скоро вернулся с бритвой и котелком теплой воды.
— Бороду долой!—тяжело дыша, рубанул князь
Санька в испуге схватился за свою бородку.
— Да не твою — мою!
У Саньки задрожали руки. Уж не с ума ли свихнулся великий князь? Санька, ничего не понимая, глядел на Василия Ивановича.
— Ты што глаза пялишь? Сказано: бороду долой! Делай!
Санька обмакнул пальцы в котелок и начал мочить княжью
бороду.
Через полчаса с великими мучениями и бранью дело было закончено. Государь хоть и стал похож на немчина, но казался моложе, красивее и добрее. Санька вынул из чехла зеркало и подал великому князю. Тот оглядел свое лицо и, перекрестившись, начал умываться из тазика, поданного Санькой. Умывшись, подозвал Саньку ближе и тихо повелел:
— Бороду отсеченную собери и заверни в малый плат. Пойди и шатер князя Глинского и отдай княжне. Жди ее повелений. Ступай.
Княжна Елена, развернув плат, посветлела лицом и сказала:
— Жди меня тут.
Скоро она вышла в мужской ферязи—длиннополом кафтане с воротником выше головы и шапке.
Когда княжна вошла к государю, он сказал Саньке:
— Спать нынче не будем. Иди в сенцы к рындам, без моего зова не входи и ко мне никого не допускай.
И только туг Санька понял все. Он вышел в сенцы. До боли в сердце ему стало жаль царицу. Он понял, что над Соломонией начали сгущаться тучи черной измены и опасности.
Утром царь был хмур и сказал Саньке:
— Нехороший сон мы видели с тобой, Саня, минувшей ночью.
Санька сразу понял намек государя и ответил:
—Я уж и забыл его вовсе. Из головы вон.
— Легко сказать,— со вздохом произнес Василий.— Сон он, вроде бы и сон, а бороды-то всамделе нету.
— Бороды нет,— согласился постельничий.
— Что люди скажут, Саня?
— Воля государя от бога, и кому осуждать ее? Борода — грех невелик. Не было бы больше.
Государь испытующе поглядел на Саньку и ничего не сказал.
Завтракал государь в лесу на большой поляне, куда перенесли его шатер. После завтрака сразу началась охота. Окружив лес огромным кольцом, загонщики сутки сторожили зверя. Как только появился великий князь, они с улюлюканием стали сжимать круг, чтобы выгнать зверя прямо на охотников, которые шли поодаль. Первая попытка была неудачна. Зверю удалось проскользнуть меж загонщиков, и он ушел. По свежим следам началась погоня, а государь с ханом и князьями вернулись к шатру.
Рынды вынесли из шатра кресло, государь сел. Василий начал рассказывать, как римского посла чуть не до смерти перепугал заяц, другие прибавляли всякие подробности, и все раскатисто хохотали. Никто не заметил, как на край поляны выскочил огромный медведь. Он на мгновение остановился, но выбора не было, сзади шли загонщики, и зверь направился к шатрам. Первым медведя заметил стольник и крикнул:
— Глядите, зверь!
Все обернулись. Михайло Глинский выхватил саблю, бросился через поляну наперерез зверю. Оттого, что медведь неожиданно поднялся на задние лапы, князь растерялся и ударил плохо. Сабля чуть рассекла зверю лапу, и он, разъяренный, ухватил Глинского за плечи и голову, стал пригибать его к земле. Князь не мог пустить в ход оружие. Сопротивляясь могучей силе зверя, оперся на саблю, которая под нажимом медленно уходила в землю.
— Ну, что стоите?—крикнул государь.— Спасайте Глинского!
Хан Шигалей схватил пищаль, но Василий крикнул:
— Не смей стрелять! Ты князя убьешь!
И верно: теперь человек и зверь упали на землю и боролись, каждый миг изменяя положение.
— В ножи его!—крикнул Василий, но было уже поздно. До зверя не менее ста шагов, пока добегут...
И тут вперед выскочил Аказ. Он мгновенно выхватил лук, наложил стрелу, прицелился и спустил тетиву. Медведь взревел, обмяк и выпустил князя из своих объятий. Когда к месту схватки подбежал хан, стражники и Аказ, зверь был уже мертв. Стрела вошла под левую лопатку и остановилась в сердце зверя. Глинский, окровавленный, стоял на коленях и все никак не мог подняться.
— Ко мне в шатер его. Обмыть и перевязать,—приказал подошедший государь.
Он взглянул на медведя, потом вытащил стрелу.
— Подойди сюда, молодец,— сказал Василий Иванович Ака- зу.— Если бы не твоя стрела, князю бы несдобровать. Стрелок гораздый ты! Таких еще не видывал я,— разглядывая рану, восхищенно говорил князь.— Где так стрелять научился?
— Охотник я,— скромно ответил Аказ.
— За то, что спас князя Михайлу, жалую тебя сотником к хану Шигалею в полк. Ивашку Булаева сменим. Ему, старому, нора на покой.
— Спасибо, великий государь.— Аказ поклонился.—Про плохое, что говорил вчера, не думай. Криводушных у нас в роду еще не было.
— Ну вот и слава богу. Служи. Отныне Стрелком гораздым буду называть тебя.
Возвращались в Москву с песнями. Ловчие ехали впереди и невсело пели:
Одари нас щедро, царь.
Православный государь.
Не рублем-полтнною.
А полушкой-гривною.
Аказ и хан ехали рядом. Аказ сказал хану тихо:
— Государь племянницу Глинского любит.
— Твои уста говорят глупость. Государь женат,— и хан искоса поглядел на Аказа.
— Я не лгу. Ночью, к лошадям ходил и видел, как она прошла и башню государя и обратно не вернулась.
— У тебя зоркие глаза. Сердце медведя увидел—это хорошо. А племянницу князя ты не мог видеть. Ведь ночь была. Темно. Уразумел?
8!
Аказ, хитро улыбнувшись, кивнул головой...