После степнянок вбежали в белых кафтанах танцовщицы лесов. Но царица подняла руку, обращаясь к Эрви, сказала:
— Вечером пошлю их к тебе. Сейчас дело нас ждет.
Эрви кивнула головой, она поняла, что царице не хочется после родного ей танца смотреть чужой.
— Теперь пиши: «В этот проклятый аллахом день под Казань пришли гяуры, русские, вместе с послами, а изнутри города подняли копья недовольные Сафой мурзы и эмиры и прогнали его из Казани. И стал ханом подданный Москвы Бен-Али, который Шах-Алею младший брат. Бен-Али сейчас правит Казанью мудро и блистательно...»
— Ты только что иное говорила, великая царица? — робко вставила Эрви.
Сююмбике дала знак Яванче, чтобы тот вышел, потом ответила:
— У ногайцев пословица есть: «Кто говорит правду — того изгоняют из девяти государств». А если мы напишем правду, нас и с земли сгонят. Да и могу ли я про своего мужа писать плохое?
Тихо в комнате. Обе женщины молчат. Меж створками окон звенит ошалелая муха. Задумались женщины. Каждая о своем. Первой нарушает молчание царица:
— Скажи, Эрви, Кучак-оглана ты знала ли?
— Алима?
— Да.
— Ты хочешь знать, горячо ли он целует, крепко ли обнимает?
— На твои слова я могла бы разгневаться, потому что думала совсем о другом.
— О другом? И не надо гневаться на бедную Эрви, аллах тому свидетель. Я вижу, что у тебя на сердце.
— Мое сердце принадлежит хану.— В уголках губ царицы улыбка.
— Хан твоего сердца —Алим, и пусть покарает меня всевышний, если я говорю неправду.
— Садись рядом, Эрви, и слушай. Я вырвала тебя из рук мурзы, я успела научить тебя грамоте, я сделала тебя первой подругой моей. Поклянись мне, что все услышанное ты похоронишь в своем сердце навсегда.
— О, мудрая Сююм! Разве ты не видишь: я предана тебе душой и телом. Я вся твоя. Скажи: умри, Эрви, и я умру!
— Ты умница, Эрви. Ты увидела в моей душе то, чего не видел даже сам Алим. Я давно люблю его, и ты поможешь мне в моей любви. Сегодня ночью приведи его ко мне. Евнуха не бойся, он мой.
— Будет сделано, благословенная. Я каждую ночь буду...
— Только сегодня. Завтра тебя, быть может, не будет в Казани.
— Пощади, милосердная, не изгоняй! — Эрви упала на ковер.
113
8 Марш Акпарса
— Поднимись, Эрви. Кто ты сейчас?
— Я твоя раба, о царица.
— А я хочу поднять тебя. Ты будешь женой князя, Эрви.
— Женой князя? — в глазах Эрви испуг, удивление.
— Да. Завтра же поедешь домой к мужу. Он из Москвы бежал. Теперь, наверное, он снова в Нуженале. Пусть правит землями твоими и своими. Пусть берет в руки весь Горный черемисский край. Я ему во всем помогать хочу.
— Мой милый патыр!
— Слезинку на глазах твоих вижу. Любовь к нему не погасла?
Эрви низко склонила голову, плечи ее слегка вздрагивали.
— Не плачь. Он ждет тебя и любит.
Эрви неуверенно покачала головой.
— Узнала я: живет он один. Если бы забыл тебя — женился. Поезжай смело, подарки богатые повезешь ему. Скажешь, что милостью аллаха дарую я ему княжеский титул. А ты княгиней будешь.
— В лесу зачем мне княжеское имя?..
— Сделаешь все как надо — в Казани будете жить. Отсюда черемисами править будете. Поняла?
— Что надо сделать?
— Скажи Аказу: весь Горный край поднимает пусть и знает, что только одна буду его жаловать, и пусть мне одной будет послушен. Если рать московская на Казань пойдет — ее воюет пусть и до нас не допустит.
— А если он не согласится?
— На то и едешь ты. Сделай все, что можешь: пусть народ твой станет стражем на краю моего ханства, пусть Аказ будет тебе послушен. Наши дары тронут его сердце.
— Смогу ли я? — робко заметила Эрви.— У нас в лесах женщин не любят слушать.
— У нас тоже. Однако я заставляю слушать.
— Ты царица.
— А ты будешь княгиней. Отныне Кучак над землей Аказа будет не властен, он в Крым убежал. Силу свою чувствуй. Если что не так — моего совета спрашивай. Мой конник будет приезжать к тебе часто и передавать мои повеления.
— Я не смогу... не буду...
— Тогда забудь о муже, забудь о Нуженале! — сурово произнесла царица. — Аказу мы найдем другую жену. Любая девушка за него пойти будет рада.
— Пощади, великая! Отпусти меня... Я попытаюсь...
— Хорошо, завтра поедешь. Сейчас сходи в дворцовую мечеть и позови сеита.
Тот вошел в покой царицы, чуть заметно склоня голову в знак
приветствия. Жестокий ревнитель веры жил с Сююмбике в дружбе, но всегда сердился, когда видел около нее Эрви. Сеита бесило упрямство язычницы, которая жила рядом с царицей и не хотела поклоняться аллаху.
— Я позвала тебя, святой сеит, для того, чтобы ты принял клятву на Коране,— уважительно произнесла Сююмбике.
— От кого?
— От Эрви.
— Но на Коране клянется только правоверный.
— Твои слова правдивы, святой сеит. Эрви сейчас же примет веру Магомета.
— Нет! Нет! — воскликнула Эрви и прижалась спиной к стене.— Веру своих предков я не предам!
— Тогда вон из дворца! — крикнул сеит.
— Зачем вы мучаете меня? Все эти годы я жила надеждой на возвращение в родные края...
— Твоя надежда сбывается, — мягко произнесла Сююмбике.
— Я потеряю все, если... я потеряю любовь мужа, меня оттолкнет мой отец, меня, словно занозу из тела, вырвут мои сородичи, лучше убейте меня!
— В тебе снова проснулась дикая кровь, — сказал сеит как можно спокойнее. Он по тону Сююмбике понял, что с Эрви надо обходиться мягче и тогда скорее достигнешь цели. — Чем ты платишь за любовь и ласку царицы?
— Я была твоей рабой, великая, во всем повиновалась тебе. Разве я не заслужила твоего доверия? Зачем нужна клятва на Коране? Я и так сделаю все, что ты велишь. Но я должна поехать к Аказу только с чистым сердцем. Иначе — лучше смерть!
— Подай Коран, святой сеит,— строго сказала царица, и сеит развернул священную книгу.— Я тебе повелеваю, Эрви, иди сюда!
— Ну! — крикнул сеит и, ухватив Эрви за руку, потянул к царице.
— Никогда! Лучше умру! — Эрви вырвалась из рук сеита и подбежала к двери. Служитель аллаха бросился за ней.
— Остановись, святой отец, мы не будем насиловать ее — это противно воле аллаха. Прости, что я потревожила тебя зря. Если будешь в городе и увидишь мурзу Чапкуна, пошли его ко мне. Он давно просит Эрви в свой гарем. Скажи, что я дарю ее ему-
Эрви пала перед царицей на колени и, плача, протянула к ней руки:
— Убей меня, госпожа, но только не в гарем! Только не в гарем!— Эрви упала на ковер, содрогаясь от рыданий. Сююмбике подошла к ней, сказала властно:
— Ты поедешь в Нуженал?!
— Поеду.
— И сделаешь все, что я велю?
— Сделаю...
Царица села, кивнула сеиту. Тот подхватил Эрви под руки, подтащил к столику.
— Встань, Эрви!
Эрви поднялась, но тут же упала снова. Ноги не держали ее. Сеит взял со столика священную книгу, поднял руку Эрви, подложил под нее Коран.
— Повторяй за мной. Отныне и до смерти...
— Отныне и до смерти... — надрывно повторила Эрви.
— ...я буду следовать праведному ученью Магомета...
— ...праведному... Магомета...
— …и принимаю веру в аллаха единого и величайшего...
— ...единого и величайшего... — как эхо неслось с ковра.
— ...и клянусь на святой книге...— Сеит глянул на Эрви в ожидании слов, но она молчала.
— Она без чувств, — спокойно заметила Сююмбике.
Сеит перевернул Эрви вверх лицом, приложил Коран к ее губам, к груди, ко лбу и произнес тоном купца в лавке:
— Дело сделано-
— Оставим ее,— сказала царица, поднимаясь.— Теперь она будет покорна нам до смерти...
Ночь сошла на Казань. Вышки минаретов опустели, умолк гомонливый базар, шумевший весь день. Где-то тихо звучал рожок— мелодия лилась печальная, тоскливая. Но вот и она оборвалась, стыдливо замер ее последний звук. Погасли огни в домах, только кое-где мерцают глазки-окна кофеен, не успевших выпустить поздних гостей. Ночью не услышишь скрипа арбы — жители города ушли за высокие заборы своих домов. Даже собаки перестали лаять. Тишина. Изредка процокает по камням запоздалый всадник, иногда бесшумно проплывет чья-то тень по освещенному луной забору, и снова безмолвие.
Еще тише в ханском дворце. У малого входа со стороны Казани появились две фигуры. Страж, дремавший, воспрянул, услыша легкие шаги, насторожился. К нему подбежала женщина, открыла лицо. Страж сразу узнал ее — Эрви.
— Кто второй? — спросил шепотом.
— Евнух. Пусти.
Страж вложил саблю в ножны, шагнул вбок от входа.
Комната с темно-синими сводами — для сна царицы. Но Сююмбике не спит. Она полулежит на широком ложе, перед ней рассыпаны розы. Царица не спеша обрывает лепестки, бросает на ковер. Освещенные трепетным огнем светильников, лепестки на ковре похожи на пятна крови.
На Сююмбике ослепительно яркие одежды. Широкий пояс искрится множеством жемчугов и алмазов. Бирюзой светятся сафьяновые сапожки. Царица ждет возлюбленного. Всякому известны последние минуты перед свиданием. От волнения кипит кровь, бьется в груди сердце.
Но сердце царицы бьется ровно. Алим ей нужен не для любви
Тихо открылись дверцы — показался Алим. Он быстро подошел к краю ковра, опустился на колено.
— Селям-алейкум, великая.
— Живи сто лет, Алим, сын Кучаков.
— Ты звала меня, о вздох моего сердца?
— Звала. Встань и садись рядом со мной.
— Когда я шел сюда, мне сказали, что я любим. Это верно?