Приходите молиться, на молитву вставайте.
Следуйте к счастью—молитва полезнее сна.
Пролом в черепичной крыше был заделан, и ничего не говорило о смерти человека около обители аллаха.
Тело Мырзаная нашли далеко от улуса, на лесной тропке около оврага.
Алим и Хайрулла уехали в Кокшамары, и мало кто знал, что они были в Горной стороне. Пакман о событиях страшной ночи
никому не сказал ни слова. Мырзаная провезли мимо Нуженала и похоронили в родном илеме.
Через день в усадьбе Туги загорелась изба. Пакман, похоронив отца, приехал за сестрой, забрал все имущество и поджег сам. Сгореть избе не дали, пожар быстро потушили. Вскоре на дворе появились Аказ, Ковяж, Янгин и Топейка. Весть об их приезде сразу разлетелась по илемам, до вечера у братьев перебывали все жители Нуженала, а утром приехали из своих лужаев Сарвай и Эшпай. Приезду Аказа рады были все. Даже и те, кто раньше упрекал парня за горячность.
Мырзанай до своей гибели успел выполнить все советы мурзы. Сделал картом Аптулата, вернул Боранчею его усадбу, земли и даже послал хорошего знахаря, чтобы тот полечил старика. Знахарь, правда, ничем не помог больному, Боранчей совсем одряхлел, с ним часто случались припадки безумия, после которых он долго лежал без движения.
Сарвай и Эшпай приехали к Аказу ненадолго. Рассиживаться было некогда: земля ждала пашни, нужно было готовить лошадей, сохи, бороны и семена. Нужно было по-настоящему провести агавайрем, избрать Большого лужавуя, договориться обо всем загодя...
— Говорят, Алим тебя ловить приезжал?—спросил Сарвай.
— Говорят,— уклончиво ответил Аказ.
— Скоро снова приедут?
— Наверно, приедут.
— Мы тебя на агавайреме Большим лужавуем хотим сделать. После этого тронуть тебя не посмеют. Согласен ли ты?
— Если все старейшины скажут, согласен. Только потом в разные стороны пусть не глядят. Пусть слушаются меня.
— Будут слушаться,— заверил Эшпай.— Если кто предавать будет, прижмем.
— На праздник сохи большое моленье надо сделать,—сказал Аптулат.— Со всей Горной стороны людей надо позвать. Тогда все будут знать, как мы жить хотим.
Все с Аптулатом согласились и, поговорив о жертвоприношениях на молении, о других неотложных делах, разъехались по домам.
До агавайрема всего одна неделя осталась.
Утро праздника сохи выдалось по-весеннему теплым и солнечным. Около священной рощи, как зимой, белым-бело. Разную одежду носит человек в будни, но на праздник обязательно наденет все белое. Если шовыр — то как снег, если рубашка — как лебяжье перо, а штаны — цвета инея. Даже кафтан — и тот из белого сукна. Потому и белым-бело около кюсото. Пришло сюда со всея краев множество народа. Сотни костров горят, сотни котлов кипят—жертвенное мясо варится.
По левую сторону рощи — широкое поле. Осторожно обходят это поле люди: здесь стоят лошади, запряженные в сохи, здесь первую борозду проводить будут. Сохи пылают: на каждом — свечи. Все, кто хочет получить урожай, жертвуют свечу восковую.
Лошади — в ярких цветных лоскутках.
Мало-помалу затухают костры. Мясо сварилось, принесены жертвы всем богам, пора начинать пиршество, пора первую борозду делить. Встали около сох карты, сзади них стоят толпой люди, ждут, когда Аптулат молитву скажет.
— Юмо великий и добрый!— восклицает Аптулат, и толпа вторит ему:
— Юмо великий и добрый!
— Когда наступит время весенних работ, о юмо великий и добрый, когда мы, вышедши в поле работать, распахавши, посеем по зернышку, юмо великий и добрый, корни их сделай широкими, стебли крепкими, колосья их, подобно серебряным пуговицам, сделай полными, о юмо великий и добрый!
— Великий и добрый!—эхом вторят вокруг.
— Посеянному хлебу дай теплые дожди, ночную тишину, от холода и града, от бурь и ветров сохрани. Засуху жаркую не пошли, о великий и добрый!..
Аптулат взялся за ручки сохи, и все люди пали на колени. Тронулись лошади — и десятки темных борозд легли вдоль поля.
Снова звучит молитва.
— Когда выпустим скотину, великий наш юмо, сохрани ее от вредных ветров, от глубоких оврагов, от сосущей грязи-тины, от худого глаза и языка, от портящего колдуна, от волков, от медведей и всех хищных зверей, о юмо великий и добрый!
— О добрый!..
— Бесплодный скот сделай плодовитым, тощий сделай жирным, пастбища сделай привольными, всякий скот расплоди. Юмо великий и добрый, всякою скотиной обрадуй нас!
— Обрадуй нас!..
— А теперь с великим юмо вместе жертвы наши разделим, — произнес карт, указывая в сторону рощи.
И началось пиршество.
А когда опустели котлы с мясом, бураки с пивом и когда сгорели свечи, на вершине высокого холма призывно зарокотал барабан. Люди поднимались и шли к холму, садились вокруг вершины, и скоро все были в сборе. Все знали, что сегодня будут избирать лужавуя и главой Горной стороны будет Аказ Тугаев. Вдруг к Эшпаю подбежал Янгин.
— Посмотри туда: шайтан Пакмана принес, и с ним —Атлаш.
— Ну и что? Их тоже звали: Атлаш — старейшина, Пакман — лужавуй.
Лтлаш и Пакман пробрались на вершину холма, присоединились к старейшинам. Атлаш обратился к Аптулату:
— Дай мне сказать сначала.
— Успеешь.
— Я приказ царицы Казани привез.
— Казань нам лужавуев не дает. Мы сами...
— Я о том и хочу сказать.
— Пусть говорит,— заметил Аказ.— Мы узнаем, что хочет Казань, потом свое слово скажем. Говори, Атлаш.
— Люди лесов и гор! Мужчины!—Атлаш поднял руку, и все притихли.— Я только что из Казани, потому и опоздал на моление. Ходил я туда, чтобы рассказать о смерти Мырзыная. Царица Казани, несравненная Сююмбике, спросила меня: «Кто теперь Горный край сможет держать в повиновении, кто верой-правдой будет служить Сафе-Гирею?» И я ответил блистательной царице: «Только один человек может — Аказ Тугаев. Он, я сказал, теперь Москве большой недруг, его теперь от русских защитить надо». И Сююмбике сказала, что Сафа-Гирей Аказу защитой будет. И шлет ему хан свою саблю и званье бея и велит, если народ на то согласен, сделать его главой всей Горной стороны. Я все сказал.
Никто не ожидал от Атлаша таких слов, да и сам Аказ не мог предположить, что хитрый Атлаш так повернет свою речь. Теперь выходит, что Аказу деваться некуда. И выходит, что ярый недруг Аказа Атлаш сам предложил его в Большие лужавуи. «Это, конечно, хитрость не Атлаша, это Сююмбике его к своим рукам прибрать задумала. «Ну подожди, Атлаш,— подумал Аказ, поднимаясь на вершину холма,— я тебя сейчас обрадую». Он встал перед старейшинами, люди, зашумевшие при последних словах Атлаша, умолкли.
— Много лет я не видел вас, родные мои, и говорю вам: «Здравствуйте!»
— Будь здоров, Аказ!
— Живи сто лет!
— Старейшины просили меня принять тамгу Большого лужа- вуя, и я им дал согласие. А вы хотите ли?
— Тебя хотим, Аказ!
— Ты достойный сын Туги!
— Бери тамгу!
На вершину выскочил Сарвай и крикнул:
— Кто хочет Аказа — встаньте!
Как море, колыхнулась толпа, вставая.
— Спасибо за честь,— сказал Аказ и поклонился народу.
Сарвай выхватил из рук Атлаша саблю, поднес Аказу.
— Прости меня, старый Сарвай, но саблю я не приму. И званье бея не приму тоже. Мы Казани слово дали платить ясак и не
заводить свое войско. И скажите мне: разве мы не платим ясак?
— Платим!!
— Разве мы имеем войско?
— Нет войска!
— Стало быть, мы держим свое слово, и Казань пусть не притесняет нас. Под сапогом хана быть не хотим. Может, кто не так думает?
— Так думаем!
— Все так думаем!
— Все-е-е!
— А теперь гуляйте, песни пойте, пляшите. Пусть праздник сохи будет веселым!—сказал Аказ и спустился с холма.
К нему подошел Атлаш и, пожав руку, шепнул на ухо:
— Скоро жди гостью. Сююмбике сказала, что Эрви отпустит домой. Она сохранила ее для тебя, подругой своей сделала.
Аказ ничего не ответил, спустился вниз. Прошел мимо Пакмана, тот гневно сверкнул глазами, отвернулся.
На другой день Аказ снова собрал старейшин. Сказал им:
— У моего отца лужай небольшой был, и то забот ему хватало, а теперь вон сколько земли прибавилось. Надумал я три лужая создать.
— Я вот что хочу сказать вам,— как бы в лад Аказу произнес Атлаш.— Когда-то лужаи совсем маленькие были у нас. И то управлять ими было нелегко. А теперь мы на Аказа какую ношу взвалили! Сколько лужаев под его руку отдали! Теперь ему самому землю пахать будет некогда, скотину выхаживать как успеть? Теперь ему помогать надо. Подумайте как?
Молчат старики, поглядывают на богачей: что они скажут? А те уж обдумали давно, как с Аказом говорить.
— Принял ты званье бея или не принял — ты все равно бей,— сказал Атлаш.— И потому порядки бейские заводить надо. Дань с людей брать: хлебом, мясом, работой. Хорошо ли будет, если наш Большой лужавуй сам землю пахать будет, коров пасти, дом себе делать! Нехорошо! Ему о лужае думать будет некогда. Надо зерно Акубею давать, мясо давать, людей посылать, чтобы кудо новое построить, девок пригнать, чтобы коноплю толкли. Да мало ли на что ему работники понадобятся? Правильно я говорю старики?
Старики согласно кивают головами. Атлаш ухмыляется и думает про себя: «Раньше Аказ бедных защищал. Теперь его самого на их спину посадим. На лужавуя глядя, и мы бейские порядки заведем. Хорошо будем жить, хорошо!»
Аказ сказал старикам:
— Не о дани сейчас речь. А земли у меня, верно,— много. Если обрабатывать ее поможете, спасибо скажу. И дом новый построить