— Су.
Санька приподнял ее и поднес кувшин к губам. Девушка жадно начала пить, изредка поворачивая в сторону Саньки черные, как смородины, глаза.
— Как тебя зовут?—тихо и нежно спросил Санька, когда вода была вся выпита.
— Бельмим.
— А-а, не понимаешь.— Санька ткнул себя в грудь,— Саня. А ты?
— Мин?
— Да, да — син.
— Гази...
— Ты меня не бойся, Гази.
Девушка кивнула головой в знак того, что поняла и закрыла глаза.
— Что же мне делать с тобой, Гази, не скажешь ли?—как бы про себя произнес Санька, когда девушка вновь поглядела на него.— В Казань я тебя отправить не могу.
Гази испуганно встрепенулась и закричала:
— Казанга кирякмы! Не нада Казань!
Она что-то заговорила быстро и умоляюще, но видя, что Санька не понимает ее, показала на нож, висевший у пояса, потом на свою грудь.
— Ты что, девка, очумела? Разве рука у меня поднимется убить тебя? Со мной пойдем. Отпущу тебя на все четыре стороны.
Гази поднялась, оперлась на Санькино плечо, и они тихо пошли по подкопу.
Взглянув на девушку при дневном свете, Санька увидел, как красива Гази. Над черными задумчивыми глазами брови вразлет. Лицо круглое, смугловатое, через маленький, чуть приоткрытый рот виднеется цепочка белых зубов. А на подбородке -- ямочка. Взмахнув ресницами, Гази внимательно поглядела на Саньку, как бы тревожно спрашивая: «А дальше что?»
— Ну, — вздохнув, промолвил Санька, — пора. Иди куда глаза глядят. Держать тебя я не волен.
Гази по голосу поняла Саньку, заплакала и, выкрикивая неведомые ему слова, подбежала, уцепилась за плечи, приникла к груди.
Санька гладил ее по голове и говорил:
— Ну, куда я с тобой? Разве тебе на войне место? И опять же как отпустить тебя одну? Людишки тут кругом озверелые, испакостят, разорвут. Эх, горемышная.
С превеликими осторожностями привел Санька девушку в свою землянку, накормил, напоил и уложил спать.
Через час в землянку спустился князь Серебряный.
— Мы за упокой о нем молились, а он живой вернулся да и трофей с собой приволок, — улыбнулся воевода. — Государь Иван Васильевич о подвиге твоем узнал, а узнавши, повелел тебя наградить. Вот тебе золото из царской казны,— воевода положил на стол фунтовый кошель.
Князь подошел к девушке и долго глядел на нее. Потом сказал:
— Да... жалко, что басурманка. А то бы хорошей женой была тебе, тысяцкий воевода.
— Только куда я с ней-то?
— Завтра посылаем людей во Свияжск за кормами — поезжай и ты. Там пристроишь ее где-нибудь...
Снова потянулись многотрудные дни войны. Только стал замечать Санька, что Гази у него из ума не идет. Днем ли, ночью ли — все о ней думы. В иные дни так защемит сердце, что взял бы и умчался во Свияжск.
Над Муралеевой башней взметнулся оранжево-красный шелковый плат. Ближним к стене ратникам было видно, как татарин махал длинным шестом, на котором привязан был цветной шелк, и что-то закричал по-своему. Со стен перестали стрелять, ратники, разинув рты, смотрели на яркое пятно, плясавшее на утреннем небе, и думали: «Уж не сдаваться ли казанцы хотят?».
Но открылись сразу все ворота города, выплюнули по полу-
тысяче воинов — и конных, и пеших, и бросились татары на осаждающих.
И за спиной у русских вог:к— тревожные крики. Отражают ратники татарские вылазки, посматривают назад. Во втором кольце тоже бой идет: налетел сзади Япанча со своими наездниками, сечет наших ратников нещадно.
Не прошло и четверти часа, как все многотысячное войско на ноги поднялось, и уж все опьянены боем. Затрубили трубы, вздымая тучи пыли, носились по полю боя конники, шумели знамена. И пошла сила на силу, броня на броню, сабля на меч, пешии на конного. Все смешалось в водовороте страшной сечи.
Только к вечеру утихло поле вокруг Казани. Убежали за ворота озлобленные казанцы, ускакали в леса всадники Япанчи. Богатый урожай на этот раз сняла смерть с поля боя. Усталые воины хоронили товарищей, лечили свои раны.
С этого дня пошло. Чуть не каждый день полощется над башней багряно-красное знамя. Стоит только появиться ему над крепостью — сейчас же начнется вылазка из города, налетят со стороны Арского поля воины Япанчи, а от галичской дороги наездники Евуша. И снова закипит сеча.
Ратники Акпарса и воины Горбатого-Шуйского напрасно рыскали по лесам. Япанча встречи с ними избегал. Пока они гонялись за одним отрядом, два других налетали на осаждающих в самом неожиданном месте.
Войска каждый день несли от этих налетов большой урон. Полку правой руки и большому полку доставалось больнее всех. За короткий срок одной трети ратников как не бывало.
Государь спокою не дает главному воеводе Старицкому, воевода грызет Горбатого-Шуйского, а тот Акпарсу твердит все время:
— Думай, думай, как Япанчу изловить. Он твоего племени, ты повадки его должен знать, слабинку у него выискивай. Помни: государь гневается, да и рать на глазах тает.
Стал Акпарс вспоминать все погони за Япанчой, все его уловки. И один случай пришел на ум: как-то догоняя Япанчу, Акпар- совы всадники растянулись, но, почуяв слабину, решили спешно выскочить из леса. И тогда Япанча сразу повернул назад.
Хорошая думка пришла в голову Акпарсу. Поделился он ею с воеводой, тот мыслишку похвалил, и стали они готовить Япанче западню. Выбрали поляну, Акпарс спрятал перед поляной в лесу свой полк, войско князя Горбатого-Шуйского встало в стороне около озера. Топейке дали под начало сотню всадников.
Засека Япанчи расположена в лесу подковой. Перед ней лес вырублен и сложен высокими валками. Пока до валка через вырубленное место бежишь, сразят тебя стрелой. Дорога одна, а кругом густой непролазный лес, и выбить Япанчу из засеки нельзя.
ЗЛІ
Топейка добрался до выруба, расставил всадников за деревья и давай про Япанчу и его людей обидные песни петь. Слушает Япанча, зубами от злости скрежещет. И люди его от обиды зеленеют. Всадники Топейковы тоже не молчат—разные нехорошие слова про Япанчу выкрикивают.
Терпели-терпели засечники насмешки, не вынесли — выскочили на валки, бросились через выруб на обидчиков. Топейка махнул рукой, запели стрелы — и остались смельчаки лежать на открытом месте мертвыми. Тут уж сам Япанча от злобы голову потерял — вскочил на коня, поднял своих людей и вынесся через проход впереди войска с поднятой саблей.
Топейкины всадники повернули лошадей и — удирать.
— Стой, вонючий козел!—кричит Япанча, размахивая саблей. Скачут насмешники что есть духу, за ними с гиком и завыванием— джигиты Япанчи. Сам Япанча на сивом жеребце впереди. Еще немного — и захлестнет Топейкову сотню лавина япанчинцев. «Вот на поляне я тебя и прикончу»,— думает Япанча и выносится из леса на простор.
Но что это? Круто свернули Топейкины всадники вправо, и нет их на поляне, а прямо из леса мчится на Япанчу с копьем наперевес сам Акпарс. Не успел Япанча повернуть коня, ударилось копье прямо в грудь, выгнулось и снова распрямилось. Вылетел Япанча из седла, его же всадники промчались по изувеченному телу своего мурзы.
Выскочил полк Акпарса на поляну — и зашумел в лесу ветер битвы. Дрожит земля, звенят сабли, ржут кони. Стон, крики, вопли разносятся по поляне.
Весть о гибели Япанчи разнеслась по засекам. Его люди скачут на поляну тысяча за тысячей — теперь Акпарсовым воинам несдобровать.
Дрогнул полк Акпарса, тесно стало на поляне от засечных воинов. И уже хотели они насладиться жаждой мщения за смерть своего предводителя, хотели петь песню победы, как вдруг увидели: мчатся от озера русские конные ряд за рядом и не видно им конца. Повернули коней, но нет пути назад — вся дорога ощетинилась русскими мечами, копьями, застлан лес дымом пищальных выстрелов. И сами засеки заняты русскими.
Остался один путь: бросить коней и разбежаться по лесам в разные стороны, чтобы больше никогда не поднимать на московитов оружие. ’! не стало войска Япанчи, опустели близкие к Казани засеки.
Евуш, узнав о гибели друга, испугался так сильно, что бежал до арского острога со своими войсками без оглядки, там укрылся за бревенчатым частоколом крепко-накрепко и стал в тревоге ждать, что будет.
На второй день одумался. Вывел своих воинов ночью в лес и велел умереть, но русских к Арску не допускать.
Узнав о разгроме Япанчи, царь похвалил Акпарса, но гут же спросил:
— А Евуш где?
— В арском остроге сидит. Теперь сюда нос не сунет.
— Так ему татары сидеть и позволят! Силенку подкопит — опять на нас пойдет. Надобно его оттуда выкурить. Передай воеводе Александру Борисовичу, чтобы он в осаду не вставал, а снова вместе с твоими воинами шел бы и дело бы вершил полностью.
— Так будет, государь,—ответил Акпарс, и уже на следующее утро его полк выступил в сторону Арска.
От Казани до Арска около пятидесяти верст, кругом Арска леса, сам острог стоит на холме. Воины вступили в приострожные леса, когда начало смеркаться. Впереди полка версты на три шла ертаульная тысяча Янгина. Акпарс строго-настрого приказал ертаульцам при встрече с недругом в бой не вступать, а сразу, известив полк, отступать, как положено всегда делать ертаулу.
Но Янгин всегда и все делал по-своему. Так и тут. Наткнувшись на засеку, он навалился всей своей силой на препятствие, встреченное в пути. Частично перебив, а частично рассеяв защитников засеки, Янгин принялся ловить разбежавшихся стрелков.