повелел привести еще сотню девушек для гарема. Зачем тебе они?
— Это не твоего ума дело.
— Я думал, ты поумнел. Даже младенец понял бы, что сотня отнятых у чермышей девок — это сотня илемов, где тебя будут ненавидеть. С кем же ты будешь защищать ханство, когда русские пошлют на нас рать?
— Скоро сюда придет ногайская орда, и я сверну всех недо- вольных в бараний рог!
— Безумец! Еще вчера я знал, что Астрахань пала и орды уже нет. Сегодня мне донесли, что русские рати на лодках вошли в Каму и плывут на Вятку. Небольшой отдых после астраханской войны — и они двинут силу на нас. Кого ты выведешь им навстречу, о доблестный воитель и победоносный хан? Свой многочисленный гарем или твоих зажравшихся слуг?
— Видит аллах, я не знал, что Астрахань пала! — воскликнул Али-Акрам. — Надо звать моего верного нуратдина и думать о войне... А девок я верну обратно.
— Но вернешь ли доверие чермышей?
— Все в руках аллаха.
— Ты часто вспоминаешь всевышнего в час опасности. Раньше я что-то не слышал твоих молитв.
Вошел Мамич-Берды.
— Что ни час, то плохая весть, — сказал он и присел на лежанку, не обращая внимания на хана.— Алим Кучаков убить Акпарса не смог. Его самого растерзали. Я лишился лучшего друга.
— Зачем нужна была смерть Акпарса?—спросил Али-Акрам.
— Прости, мой хан, я не заметил тебя. Я давно хотел посоветоваться с тобой. Но ты не нашел нужным принять меня.
— Сейчас мы готовы выслушать тебя, — надменно произнес хан и выпятил грудь. — Говори.
Пришла пора менять место. Кокшамары нам гибель сулят.
Раньше мы ждали врага с правого берега Волги, и здесь было хорошо. Теперь же русские на Вятке, за нашей спиной. Кто их задержит, если они пойдут на нас? Берег Кокшаги не укреплен, луговые чермыши того и гляди сами ударят нам в спину. Если русские пойдут на нас с Вятки, им преградой встанет Волга. А здесь земля ровная, как стол.
— Если бы Акпарс умер, нам легче было бы занять Горную сторону, — сказал сеит. — Много раз вставал он на нашем пути, и я начинаю бояться его...
В дни яровой жатвы разнесся слух: Мамич-Берды занял Чалым.
Акпарс немедленно отправился в Свияжск — предаваться своему горю, когда беда грозит всему народу, было нельзя.
В Свияжске Акпарса ждали князья Петр Шуйский и Василий Серебряный, приехавший из Казани.
Долго судили-рядили князья, а выходило одно: с Мамич-Берды воевать одному горному полку. Из казанской рати ни одного воина отымать было нельзя — вокруг бродило много разбитых ногайских татар, да крымский хан того и гляди на Казань своих всадников бросит.
Из Свияжска отрывать ратников и того страшнее — мурза Уссейн-сеит нагрянуть может.
Порешили дать горному полку шесть пушек, снабдить каждого воина пищалью да и тронуться на Чалым.
В Чалыме уже готовились к встрече. Мамич-Берды стянул к Чалыму лучшие свои сотни, состоящие из татар и ногайцев.
8 августа горный полк подошел к Чалыму и, разделившись на четыре части, стал обходить возвышенность со всех сторон.
Ночью началась гроза с сильным ветром. Лес гудел, стонали деревья. Ветер пригибал травы к земле, словно стлал постель для воинов, которые падут в завтрашней битве. Молнии рвали небо, озаряя все вокруг тревожным светом, раскаты грома сотрясали воздух, будто хотели обрушить небосвод на землю. Потом хлынул дождь. Под бешеными порывами ветра его косые струи хлестали землю, деревья, людей. Все вымокли до нитки, отсырело в бочках пушечное зелье, вымокли запасные факелы, а фитили — хоть выжимай. Наутро Санька прибежал к Акпарсу в шатер, сказал:
— Ежели с утра битву начнем, пушки наши будут молчать. Все сыро. Надо подождать денек, обсушиться.
— Сам знаю, что надо. Только Мамич-Берды не дурак. Он обсушиться не даст. Счастье наше, если утром на нас не бросится.
Дождь перестал только па рассвете. И не успела обсохнуть земля, как предутреннюю тишь раскололи тревожные звуки боевых труб. Со стороны Чалыма, рассыпавшись по всей горе, со свистом, гиканьем и завываньем мчались всадники. Впереди, размахивая саблей, летел на вороном коне Мамич-Берды.
Расположенные на опушке леса воины с пищалями положили оружие на треноги, приготовились к залпу.
— Фити-и-ль!
Но отсыревший порох на полках не загорался, и залп вышел жидким — всего несколько хлопков. Воины, отбросив пищали в сторону, схватились за привычные им луки со стрелами. Но было поздно. Передняя ногайская сотня врезалась в ряды защитников.
Санька мигом посадил своих пушкарей на коней (пушки все равно стрелять не могли) и бросился в самую середину сечи.
Акпарс повел тысячу всадников наперерез волне татар, которая катилась от Чалыма вслед за ногайцами.
Алим-Акрам с двумя тысячами джигитов спустился вниз по горе с другой стороны Чалыма и схватился с воинами Топейки и Ковяжа. Пакман налетел на Акпарсову тысячу.
Все смешалось вокруг, и трудно было понять, на чьей стороне перевес: тут валится с седла навзничь убитый всадник, там с горы катится на ребре железный щит, здесь встает на дыбы пораженный в грудь конь.
Гнутся, трещат и ломаются копья. Свистят стрелы. Сыплют искрами, ударяясь друг о друга, сабли. Поет, крутясь, праща, ржут кони.
Смерчем налетел Акпарс на врагов, расколол лавину татарских всадников пополам, выскочил к самому Чалыму. Повернув коня, снова бросился в самую гущу боя. До самого черенка покрылась кровью сабля, брошен иссеченный шит, Акпарсу подали другой.
Но увлекся Акпарс, больно глубоко вклинился в ряды врагов, остался лишь с горсткой телохранителей. Вот погиб от сабли один из них, упал другой... Не замечает ничего Акпарс, рубит саблей во все стороны. Не видит, что с правой стороны выпустил Мамич свежую сотню, и она должна решить исход битвы. Мчится конная лавина, всадники легли на гривы коней, склонили пики — несутся прямо на Акпарса.
Не видит Акпарс высокого ногайца, что, склонившись над гривой коня, мчится за ним с копьем наперевес. Ударить копьем в спину — на это ногайцы большие мастера. Такие удары смертельны. Вся сила человека и разбега лошади вкладывается в этот удар. Уже совсем догнал ногаец Акпарса, сильнее пришпорил коня, поднял острие копья. Еще миг — и случится страшное!
То ли услышал Акпарс за собой топот коня, то ли сердцем почуял опасность, обернулся... и резко приник к шее коня. Копье со страшной силой ударило в левое плечо, пробило кольчугу... Акпарс упал на землю, тяжело охнул. Мир осеннего дня померк, покрылся темнотой.
Бой все еще продолжался. Справа от Чалыма ногайцы торжествовали победу, а там, где к илему подступает лес, воины, ведомые Топейкой, откололи от врагов добрую сотню, загнали их в лес и взяли в плен. Было похоже, что пленные сами захотели этого, и молодой сотник Алтыш признался, что их Мамич заставил воевать насильно. Отведя пленных к пушкарям, Топейка помчался на поле боя. Вдруг видит, мчится ему навстречу Акпарсов конь без седока, золоченое седло, подарок царя, подвернулось под живот лошади.
«С Акпарсом беда!» — подумал Топейка и огрел своего коня плеткой. Конь вынес его на бугор как раз в тот момент, когда ногаец, ударивший Акпарса, проскочил мимо него вторично и, нагнувшись до земли, ловко подхватил окровавленное тело Акпарса, бросил поперек коня.
Вырвав из ножен саблю, Топейка гаркнул:
— Ребятушки! Выручай Акпарса! — И бросился за ногайцем.
408
Десяток воинов кинулись за ним...
Никто в пылу битвы не заметил, как солнце поднялось на небосклоне, обогрело землю.
Никто, кроме Саньки.
Пока вокруг холма кипела сеча, Санька незаметно отделил своих пушкарей, оттянул их к наряду. А там сторожевые высушили фитили, проветрили зелье, забили ядра в пушки.
И больно кстати. Санька сунул в руки пушкарей факелы, растолкал к пушчонкам. Вот уж и дымят факелы, а крайний пушкарь, закрыв правый глаз и скривив губу, держит прицел. Несется свежая сотня, стелются над всадниками волосяные бунчуки. Еще миг — и сомнут ногайцы Акпарсовых воинов.
Первое ядро ударило в переднюю лошадь, переломило ей ноги, покатилось дальше, круша все на пути. За первым второе, третье. Ногайцы взвыли. Задние не могли остановить неистовой скачки, кони падали в кучу, всадники пулями вылетали из седел, обрывая стремена.
Пушки за бугром ухали не переставая — для разогретых стволов сыроватый порох еще лучше идет. Следующее ядро угодило в средину сотни, расхлестнуло лавину на две части. Дрогнули ногайцы, повернули коней...
...Мчатся патыры на выручку Акпарса, а им наперерез — конники Мамич-Берды. Они уже узнали, кто попал в их руки, легко отрезали погоню и, пока шла сеча, вывезли пленного с поля боя. Узнали Санькины пушкари о пленении Акпарса — все как один бросились на выручку. Ковяжева сотня тоже примчалась на это место. Все сбились в одну кучу и не заметили, как обошли их слева ногайцы, справа — всадники Мамич-Берды. Какой уж тут бой — лишь бы живыми вырваться.
Так бесславно и горько кончился бой под Чалымом.
Хан Али-Акрам победу над Акпарсом решил отпраздновать в Кокшамарах. Что это за столица — Чалым? Дворца нет, живет Мамич в какой-то вонючей избе, гарема нет, посуды — тоже. Не будет же хан жрать мясо прямо из казана, как простой воин! Да и все равно в Чалыме делать нечего — тут Мамич-Берды один справится со всем. И хан приказал собираться ногайцам в Кокшамары, позвал Мамич-Берды, сказал: