Наконец он овладеет всем существом твоим, и ты забудешь обо всём, и отправишься в путь, который может оборваться только со взмахом крыла Азраила над безумной твоей головой…
О Град, основанный сказочным царём Шаддадом из рода бану Ад! Все слышали о тебе, но только самые смелые видели тебя, только немногие вступили на площади твои, только избранным удалось вернуться и рассказать миру о чуде твоём.
Лучшие искали тебя и не находили.
Ибн-Рушд, всё постигший, и Аль-Фараби, мудрейший, называли тебя аль-Мадина аль-Фадиля — Добродетельный Град…
Чистые Братья, чающие прихода Махди, стремились в аль-Мадина аль-Руханийя — Духовный Град…
Ибн-Сина, Исцелитель, считал, что это аль-Мадина аль-Адиля — Справедливый Град…
Ибн-Баджа, Серебряный, говорил, что Многоколонный Ирем есть аль-Мадина аль-Камиля — Град Совершенный…
Был в городе Сане один поэт, таинственно сгинувший Аль-Хазред. Он сам в Иреме побывал и касыду о том написал:
С тех самых пор, как стали дороги тянуться к моим ногам,
Населённую четверть мира я обошёл, упрям,
Пока не услышал песню у развалин Афрасиаба,
Которую провыл мне сам преславный Скрытый Имам:
«Попутчика не пробуй искать — никто с тобой не пойдёт.
Продай астролябию моряку — он с руками её оторвёт.
Карту порви, чтобы впредь она никого уже не смутила.
Пожалей, отпусти верблюда — он домой дорогу найдёт.
Теперь ты можешь свинину жрать, можешь лакать вино —
Тому, кто взялся Ирем искать, ничего не запрещено.
Или ты отрёкся от мира, или мир от тебя отрёкся —
Ты услышал огненных демонов, а другим того не дано.
Не думая, не колеблясь, устремляйся на этот вой,
Проруби себе дорогу в толпе, стену пробей головой —
Только тогда, быть может, перед тобой предстанут
Трое вожатых на выбор — безумец, дитя, слепой.
Трое вожатых, но к цели выведет лишь один.
Сегодня это ребёнок, завтра — слюнявый кретин,
Послезавтра поверь слепому, а если не угадаешь —
Самум твоё дыхание выпьет, высушит плоть хамсин.
Но, допустим, тебе повезло, и ты стоишь, поражён,
И видишь, как из бархана прорезается к небу он —
Город, где тысяче шейхов служат тысяча джиннов
И тысяча пери кружатся меж тысячи колонн.
Но воздержись от движенья, не торопись шагнуть:
Тысяча стражей незримых тебе преграждают путь.
И, если в душе твоей скрыто хоть пол-кирата страха —
Полюбуйся, рыдая, вернись домой и всё поскорей забудь.
Но если твоё желанье любого страха сильней,
Скорей прикоснись рукою к плоти священных камней.
Пусть уничтожит сразу, а если не уничтожит —
Вселенная пред тобою. Действуй, бери, владей…
— Да, — сказал бенедиктинец, выслушав сбивчивые и вдохновенные речи спутника. — Один армянский купец (звали его Эдуардо, сын Геворка) в Константинополе рассказывал мне об этом чуде, которому не стоится на одном месте. Там, мол, исполняются любые людские желания. Ты туда как — за вдохновением стремишься или сильно разбогатеть собрался?
— Как можно! — возмутился Отец Учащегося. — Разве не сказал тебе твой глупый армянин, разве не разъяснил поэт, что войти в Ирем дано лишь тем, чьи помыслы свободны от корысти и тщеславия? Есть, конечно, пословица — «Одна щепка из Ирема стоит дороже каравана с чёрным деревом», но ведь это иносказание. Сокровища Ирема не в золоте и самоцветах…
— А я вообще дал обет нищеты, — брат Маркольфо пожал плечами, как уж в путах получилось. — И с тщеславием у нас в ордене ох как строго… Что же тебе, истинному сыну Сасана, там понадобилось? И считается ли там за порок простое любопытство?
— Любопытство там не порок, но всего лишь большое свинство. А моя цель воистину возвышенна и благородна. Я хочу воскресить одного человека…
— Кого? Небось красавицу какую?
— Не угадал. Великого табиба. Это долгая история…
— Так ведь перед нами вся жизнь, до самого конца! — пугающе бодро воскликнул монах.
…Судьба, судьба — дитя на болотной тропе!
В ожидании парабеллума
В жизни время идёт совсем не так, как в кино. Или даже в романах. Там события должны происходить постепенно, чтобы зритель или читатель мог их смену уловить и всё понять; паузы же делаются небольшими, а то и вовсе не делаются. Ну, так принято. Условность искусства. Как художники — пишут на плоском холсте, а потом говорят о глубине картины.
В жизни всё навыворот. Скажем, бывают такие совпадения, которые ни один уважающий себя писатель в книжку не вставит, а если вставит, то тут же и получит пятoк горячих. Потом, в произведениях всё должно быть как-то смыслово нагружено, а в жизни с этим как-то туго; вот я многозначительно иду за мороженым и долго выбираю из ста, потому что Ирочка любит фруктовые, но без шоколада, а Лёвушка — чтобы размер был покрупнее; и что бы это значило? Наконец, события в жизни — в отличие от событий в кино — склонны идти косяком: то их слишком много, то вообще нет. В общем, Бог — отвратительный драматург.
Я это к чему? К тому, что мы уже неделю сидим на попе. Примчались, можно сказать, пешим драпом и сильно разогревшись от трения об воздух, тут же, как с куста, спикировали на нас Крис с доном Фелипе, я думал, сейчас мы возьмём с какого-нибудь тайного склада волшебный компас, волшебный ключ и волшебный отбойный молоток — и пойдём вызволять из темницы родителей и присных.
И что? Вот уже неделю сидим на попе.
Правда, дзед, который успел послужить и в американской морской пехоте, говорит, что вся армейская жизнь укладывается в девиз: “Run&Wait” — «Беги и жди». А жизнь сейчас почти армейская. Мы прибежали, теперь ждём. Я согласен, да, такова жизнь.
Но такая — она раздражает.
Поганец опять принялся за записку. Я забыл сказать: он её перевёл. В первый же день. С иврита. Звучало это так:
С радостью великой получил известие о рождении сына твоего что он здоров и цел..
… и слава города Эмауса и всей Иудеи. Я желаю им богатства и сча…
Эту весть добрую услышал от Финогена врача греческого …
Живем в эпоху интересную наиболее поэтому не повредит спросить, что думают о нас…
… день родились пророк один и праведник один!
У пророка нет дома в отечестве). Иногда он похож на кустарник на одинокой горе, и…
Иногда он является как демон с тремя ртами, испускающими огонь
…солнце и ангел лика луны. По одной пылинке он воссоздаст весь этот…
…океан. Он готов пройти грязь и пытки чтобы спасти этот весь…
…око ангела не уследит за ним. И даже тысячи мудрецов и толкователей не см…
Есть ли сегодня кто-нибудь, кто достиг высоты такой же? Существовал ли в прошлом?
Праведник похож на светлое зеркало, красота и уродство разделяются сами рядом с ним. Весь мир…
…сам открыт всем. Не ограничивает себя ничем и каждое мгновение преодолевает…
…и всегда заставляют людей терять покой жизни. Но скажи мне куда уходили древние…
Когда меч сверкающий в руке твоей ты караешь или даруешь жизнь не по желанию железа но по…
…уходит и в жизни откроешь смерть и в смерти найдёшь жизнь. Но когда попал в это…
Теперь поганец присмотрелся к буковкам и говорит, что это не древний иврит, а вовсе даже арамейский. У этих языков один и тот же шрифт, только арамейские буковки ещё и со всякими там точечками над и по сторонам, с добавочными крючочками и вообще. Если учесть, что ни в том, ни в другом языке не пишут гласных, а эти древние ещё вдобавок не разделяли слов пробелами (видимо, экономя дорогой пергамент) — то один и тот же набор значков можно прочитать сорока шестью различными способами. Если учесть, что все строки оборваны примерно на середине — количество вариантов прочтения возрастает до ста сорока шести. А если учесть ещё, что многие буквы полустёрты, и непонятно, есть у них крючочки и точечки или нет — то добавьте к ста сорока шести ещё нолик. Сзади. Пять из них поганец уже сварганил и тужится над шестым.
Я уже говорил, что считаю библиологию в частности и историографию вообще разновидностью гадания на кофейной гуще (причём кофе берётся, как правило, желудёвый)? Если не говорил, то вот — говорю.
Продолжаю ломать голову. Почему отец отправил именно эту записку? В ней обозначено место, где он находится? Я пытаюсь донести эту мысль до поганца, он отмахивается. У него уже девять теорий того, что произошло, и вот-вот появится десятая, самая гениальная.
Везде, как вы понимаете, разоблачается сионистский заговор.
Не с кем посоветоваться, не с кем. Советуюсь с Ирочкой. Толку — ноль. Ходим с ней гулять.
В Москве нехорошо. Что ни день, то пожары и даже взрывы — причём это не диверсии, каждый день выступают московские менты и пожарные и твердят, твердят: не диверсии, не теракты, возгорание такое-то и такое-то вызвано естественными причинами (или природными, или по неосторожности, или как-то ещё), без паники — и будьте аккуратными, будьте бдительными… Но при этом «все жандармы на углах, все войска на ногах, а нет покоя ни в светлый день, ни в тёмную ночь». Кроме шуток: иногда мне кажется, что сюда согнали всех ментов по крайней мере с европейской части России. Их больше, чем нормальных людей.
Они боятся. Они знают что-то такое, чего не знаем мы все — и боятся.
Дора Хасановна — старуха страшная, модная и умная. У неё седые волосы, стянутые сзади в стильную косичку: от темени к шее, — серьга в ухе и кожаные галифе, в которых она гоняет на зелёном «сузуки», похожем на хищного кузнечика. Я таких старух ещё не видел и, надеюсь, больше не увижу. Дзед от неё в восторге. Так вот, Хасановна сказала, что несколько лет назад из-под Москвы вывезли какую-то чёртову прорву — несколько сот эшелонов! — термита, заложенного там ещё при Сталине. Чтобы, когда подойдёт Гитлер, спалить его вместе с Москвой на хрен (это не она сказала, это