Урон III батальона был огромен. В частности, в плен попала вся санитарная часть, включая батальонного врача Василия Тимченко и сестру-хелферин Злату Четыркину. Ее судьба неизвестна, а Тимченко смог через год освободиться из болгарского плена и выехать в Мюнхен. Известно, что врач был среди пленных, захваченных в тот день 4-м батальоном XV партизанской бригады[828].
В течение следующих дней люди Трескина в числе остальных прорвавшихся безостановочно (и днем, и ночью) шли по горам с целью выйти к долине Ибра. Отсутствовала еда, многие раненые не выдерживали и стрелялись. Вероятнее всего, с собой покончил и командир 10-й роты гауптман Николай Голеевский (точно установить причину его смерти не удалось). Физическое истощение привело к тому, что по ночам многих мучили галлюцинации: «представлялось, что двигаешься по какому-то древнему храму, принимая вековые стволы деревьев за колонны, то вдруг все кругом «исчезало» и погружаешься в какое-то небытие». Завершился переход 20 октября выходом к занятому немецкими войсками Брусу[829].
14 октября советскими и партизанскими частями был взят и Крушевац, чему предшествовали события, наглядно показывающие всю запутанность политической ситуации в Сербии. Четники Расинско-топлицкой группы корпусов под командованием Драгутина Кесеровича решили воспользоваться немногочисленностью немецкого гарнизона и накануне неожиданно потребовали его капитуляции. Заняв город до прихода Красной армии (с которой они одновременно вступили в контакт) и доказав свою антинемецкую ориентацию, они рассчитывали вести собственную политическую игру, в чем им должен был помочь американский офицер связи при штабе Кесеровича лейтенант Элсфорд Крамер. К равногорцам присоединилась городская СДС. Но ультиматум был отвергнут, и утром 14 октября началась срочная эвакуация немецких войск.
5-я и 7-я роты 5-го полка выдвинулись на Кральево, сопровождая гужевой обоз «Принца Ойгена» из 50 подвод. Лейтенант Александр Политанский вспоминал, что у казармы СДС они были остановлены потребовавшими капитуляции стражниками. Командир 5-й роты обер-лейтенант Николай Протопопов смог отвлечь внимание сербов переговорами, а отправленный в обход взвод лейтенанта Юрия Драценко быстрой атакой захватил здание, взяв в заложники командира стражи. Забрав пулемет и легкий итальянский миномет, русские продолжили движение.
На выезде из города были встречены немецкие танки, командиру которых было сообщено о произошедшем. Позже он прислал на усиление одну машину, экипаж которой сообщил, что танкистам также предложили сдаться, на что те ответили огнем, нанесшим равногорцам тяжелый урон. В районе Стопаньи был обнаружен подорванный поезд и окопавшиеся рядом четники, открывшие огонь по шуцкоровцам. В скоротечном бою нападавшие были разбиты, в том числе благодаря помощи танка, который расстрелял несколько домов, заставив сдаться укрывшихся в них повстанцев. Потери русских составили пять человек ранеными, были освобождены около 80 пленных[830].
Олег Плескачев вспоминал: «Вдруг во главе колонны послышались выстрелы и крики, заставившие нас рассыпаться в цепь. Выстрелы перешли в перестрелку, а крики в команду:
– Примкнуть штыки! Примкнуть штыки!
С винтовками наперевес прочесываем сливовую рощу («шливар»). В поле зрения попадает опрокинутый паровоз, перевернутые вагоны и… разбросанные вокруг трупы солдат. А на опушке рощи видны окопчики с засевшими в них нашими коварными «союзниками» – сербами-четниками. Встречают нас жидким огнем, а мы с налету берем их в штыки. Ни выстрела – бьем прикладами, слышны лишь стоны да тяжелое дыхание со свистом вырывающееся из груди.
Не выдержав рукопашного боя, четники бегут, бросая оружие, и исчезают в ближайшей роще. Нас окликают по-русски. На лужайке с радостными лицами сидят и лежат солдаты».
Среди погибших и освобожденных пленных были и немцы, и шуцкоровцы, некоторые были ранены. Позже на марше произошел эпизод, когда пленные четники пытались воспользоваться возникшей суматохой из-за того, что увиденный в небе собственный истребитель был принят за советский, и совершить побег. Удалось это далеко не всем: многие были убиты перекрестным огнем до того, как достигли посадок кукурузы, где они, в довершение, были обстреляны истребителем, который улетел, приветственно покачав крыльями пехоте[831].
Всего в братской могиле у Стопаньи были похоронены семь погибших при нападении на поезд солдат. Согласно докладу Кесеровича, потери четников в этом бою только убитыми составили 21 человек, включая начальника штаба Расинского корпуса капитана I класса Божидара Божовича [832]. Колонна прибыла в Кральево ранним утром 15 октября, в то время как 6-я рота вышла из окружения к Рашке только спустя пять дней.
В самом Крушеваце, благодаря появлению танков, большая часть немецкого гарнизона благополучно покинула город, хотя четникам удалось захватить некоторое количество пленных и большие трофеи с военных складов. Но после прибытия советских частей ситуация с самого начала пошла не так, как рассчитывали равногорцы. Кесерович вспоминал комментарий одного из красноармейцев, разглядывавших символику четников, примерно звучавший как: «Ё… твою мать монархистскую, это нужно разоружить и зарезать [вероятно «перерезать» – А.С.]». Последующие переговоры в гостинице «Париж», на которых он требовал передать город под контроль англо-американских войск, закончились задержанием лейтенанта Крамера (позже переданного американской миссии в Софии) и бегством через черный ход самого четницкого воеводы. В это же время по городу красноармейцы и партизаны, не мешкая и действуя предельно жестко, разоружали и арестовывали его людей – всего 52-й дивизией было захвачено 1390 равногорцев и 386 немцев[833].
Среди пленных были и русские, вероятно, из числа отставших от своих или оставшихся в городе дезертиров (одного из них упоминает Плескачев). Лейтенант Крамер в своем официальном докладе писал, что в тот же вечер видел промаршировавшую мимо него группу пленных шуцкоровцев, а затем слышал выстрелы, доносившиеся с той стороны, куда их отвели[834].
К этому времени Драголюбом Михайловичем был издан приказ всем силам ЮАвО отступать из Сербии в Боснию. Предписывалось по возможности взаимодействовать с Красной армией и ни в коем случае не вступать с ней в конфликт[835]. Соединение колонн произошло на высотах в районе Чачака. При этом немецким командованием четники продолжали считаться, по крайней мере, нейтральной, если не союзной силой. Но это было не так: равногорцами был получен приказ их командующего в Сербии Мирослава Трифуновича всеми силами атаковать и захватить город. Насколько можно судить, не все командиры отступающих были настроены вступать в борьбу и, согласно докладу поручника Стевана Войновича, в нападении 16 октября участвовали лишь Южно-моравская группа корпусов (1500 человек) и штабная рота IV группы ударных корпусов майора Драгослава Рачича. Им удалось захватить немецкие опорные пункты в окрестностях города, но на этом успехи закончились[836].
В тот день в полном составе и без сопротивления были взяты в плен 1-я и 2-я роты 2-го полка, как уже писалось выше, переброшенные в район из Белграда. Первая из них размещалась в селе Коневичи юго-восточнее города, а другая – за мостом в 1,5 км северо-восточнее его. Точные потери нам установить не удалось, но известны имена 33 пропавших без вести из их состава (включая гауптмана Николая Бреннеке, лейтенанта Василия Кутузова и военного чиновника Владимира Рыбушкина)[837].
Часть пленных (обер-лейтенант Алексей Кубаркин, солдаты и унтер-офицеры Дмитрий Ляшенко, Евгений Андреев, Александр Жилин и другие) впоследствии смогла бежать и присоединиться к своим. Один из них, молодой радист 1-й роты Юрий Доманский[838], в своих воспоминаниях объясняет, почему подразделение сдалось так легко: по его словам, село было заполнено четниками еще до их нападения («куда ни глянешь, всюду торчат бородищи»). При захвате он успел сжечь радиошифры. Доманский точно называет номер штаба равногорского соединения – «110» (Южно-моравская группа корпусов) и вспоминает, что по приказу его командира (майора Младена Младеновича) за попытку побега были расстреляны ротный фельдфебель и еще один пленный[839].
Накануне в Чачак прибыли I батальон и штаб 4-го полка. Замещавший командира 1-й роты лейтенант
Алексей Рышков вспоминал: «Я проснулся от толчка, кто-то меня будил. Открыв глаза, я увидел перед собой наклоненное лицо офицера для связи, кричавшего: «Schnell! SchnęII/»[840]
Не прошло и нескольких минут, как рота, поднятая по тревоге, бежала вдоль улицы. На ходу хауптман объяснил мне, что четники разоружают 2-ю роту 2-го полка, полковника Бреннеке. Когда мы перебежали по мосту через речку, отделявшую Чачак от села Любичево [правильно – Любич – А.С.], с той стороны застучали автоматы, но хауптман не остановился, он только чуть присел и побежал еще быстрее. Я бежал за ним. […] Вдали по склону горы, сплошь покрытой высоким кустарником, по узкой тропинке уходили четники, уводя с собой нашу роту. Нам было видно, как хвост колонны скрывается за поворотом.
Несколько очередей из пулемета заставило их рассыпаться, но только пара вьючных лошадей, принадлежавших раньше роте, вернулась домой. В это время открылась дверь вагона и оттуда выглянула испуганная физиономия продовольственного унтер-офицера, звали его Гришей, фамилии не помню. На радостях освобождения он стал раздавать нам продукты»