Хрущев и Маленков были связаны с Берией, крепко подружились, были на даче Берии завсегдатаями, упивались там до бесчувствия и оставались ночевать.
Разумеется, не только пристрастие к спиртному и шикарные застолья привлекали их к такому близкому общению, здесь решались политические и хозяйственные дела: Маленков, как секретарь ЦК, возглавлял всю работу с кадрами. А Хрущев, как первый секретарь Московского горкома, держал в руках все столичные дела.
Вот и собралась в критический момент эта тройка и по-свойски, как и полагается заговорщикам, решила, кому кем быть и как держать власть в своих руках».
На этот счет у меня есть документальное подтверждение. Я познакомился с Сухановым, начальником секретариата Маленкова. Он работал на этой должности 18 лет! Был настолько доверенным человеком, что хранил печати ЦК, факсимиле Маленкова, по своему усмотрению заверял документы, им самим же подготовленные.
Суханов мне рассказал о «тайной вечере» троицы и в подтверждение ее хранил в своем сейфе записи, которые делал Маленков при распределении ими должностей: Хрущева сделают Первым секретарем ЦК КПСС, Маленкова — Председателем Совета Министров СССР, Берию — его замом и одновременно министром внутренних дел, с которым объединяется КГБ.
Берия был невысокого мнения о своих сообщниках, он считал, что недалекий Никита Сергеевич будет послушной марионеткой в его руках (в чем, кстати, очень просчитался); Маленков, безвольный и покорный (его звали между собой «Маланья»), тоже будет безропотно подчиняться. Ну и самый весомый аргумент единовластия Берии — сосредоточенные в его руках карательные органы, которые много лет по прихоти Берии отправляли на тот свет тысячи чем-то неугодных ему людей.
На этом же сговоре троицей было намечено ликвидировать предпринятое Сталиным расширение количества членов ЦК и созданный им Президиум ЦК в 25 членов. Они решили вернуться к старой иерархии: создать единый Президиум (как прежнее Политбюро), малочисленный и управляемый, в который вернуть исключенных, по предложению Сталина на XIX съезде, Молотова и Микояна.
Все это надо было провернуть срочно, пока еще Сталин дышал, опираясь на его авторитетное имя, оформить официально, что заговорщики и осуществили на Пленуме 5 марта, где присутствовал Баграмян, многие другие военачальники, партийные и государственные деятели, не подозревая о закулисных интригах.
Руководители партии и правительства выносят гроб с телом И. В. Сталина из Дома союзов
После Пленума Баграмян остался в Москве на похороны Сталина.
6 марта 1953 года гроб с телом Сталина был установлен в Колонном зале Дома союзов.
Три дня продолжалось прощание народа со своим вождем. Тысячи людей шли поклониться человеку, который сделал для них и для Родины так много великих дел.
Желающих увидеть Сталина было много, переполнились все улицы, прилегающие к Колонному залу. Милиция и воины не могли сдерживать напор людской массы. Были даже погибшие в давке. Ехали в Москву со всех концов страны. Чтобы прекратить приток людей, было отменено прибытие в столицу пассажирских поездов и электричек. Но люди шли в город пешком, весь центр Москвы был переполнен, стояли сутками, только бы попасть в траурный зал.
9 марта состоялись похороны на Красной площади. Митинг. Выступили Маленков, Берия, Молотов. Прозрачный саркофаг установили в Мавзолее, рядом с Лениным.
Баграмяна в группе маршалов провели в Колонный зал, в какие-то боковые двери. Он постоял в почетном карауле у гроба вождя. Позднее я его спросил:
— О чем вы думали в те минуты?
Иван Христофорович сказал:
— Я его очень уважал. Вспоминал о встречах с ним, — помолчав, доверительно добавил: — Я с опасением думал, как мы будем жить без него? События последних лет показали — ничего хорошего без его твердой руки нас не ждет.
Иван Христофорович не ошибся: страну и народ подстерегали большие перемены — радостные и печальные. Впрочем, история всегда складывается из таких контрастов.
Лично генерала армии Баграмяна ждала новость, которую он не знал, как воспринимать: вроде бы повышение, но с другой стороны, жалко было расставаться с Прибалтийским военным округом, боевыми друзьями, с которыми и в мирные дни так славно потрудился. Новая должность называлась «Главный инспектор Министерства обороны СССР».
Главный инспектор и заместитель министра
Ярким солнечным маем встретила Москва Баграмяна. Особенно празднично распахнулась Фрунзенская набережная Москвы-реки, где находилось одно из величественных зданий Министерства обороны. Напротив, за рекой, раскинулся и блестел свежей весенней листвой Парк культуры им. Горького. В Москве-реке серебрились солнечные зайчики и отражались в сотнях окон строгого военного здания. Этот огромный дом построили недавно. Широкая лестница, почти во весь фасад центрального корпуса, вела к массивным, с бронзовыми ручками дверям, похожим на ворота. Два девятиэтажных крыла и весь комплекс были отделаны плитками светло-кофейного цвета. Освещенное солнцем здание казалось легким и не обременяло просторную набережную.
Неподалеку, тоже на берегу реки, виднелся огромный серый дом, так называемый правительственный, в котором слева расположился кинотеатр «Ударник», справа — Театр эстрады. В нем Ивану Христофоровичу выделили большую, удобную квартиру. После работы — пять минут на машине по набережной, по Каменному мосту через реку — и вот серый дом, где ждут его Тамара Амаяковна, дочка Маргарита и сын Мовсес.
Наконец в Москве собралась вся семья
Прежде чем войти в дом, Баграмян некоторое время постоял на лестнице, полюбовался красивым сочетанием домов, Москвы-реки, зелени парка и голубым небом над этой прелестью. Пишу так подробно о здании, в котором предстояло работать Ивану Христофоровичу, потому что в те дни я приходил сюда каждый день. Управление войсковой разведки, в котором я служил, перевели в правое крыло в 1952 году, сразу после окончания внутренней отделки. В этот дом переехали многие управления и отделы Министерства обороны из разбросанных по Москве военных учреждений.
Так что все время пребывания Баграмяна в должности главного инспектора я находился рядом, только на другом этаже этого огромного лабиринта коридоров, кабинетов начальства, служебных комнат подчиненных, залов для заседаний, холлов, экспедиций, секретных комнат и даже торговых киосков разного назначения.
В общем, это был целый город, и не случайно его прозвали «Пентагон». Кстати, в «Пентагоне» США я бывал. Он действительно настоящий подземный и надземный город. Мне там рассказывали о его грандиозных размерах пару анекдотов.
Один лейтенант прибыл из провинции с донесением и так долго ходил по кабинетам и начальникам запутанного Пентагона, что вышел из него только через три месяца, но уже в звании подполковника.
А одна посетительница вдруг начала рожать в одном из холлов. Ее упрекали: «Мадам, как вы решились в таком положении прийти в Пентагон?» Она оправдывалась: «Господа, когда я пришла сюда, я еще не была беременна!»
Наш «Пентагон» был, конечно, поменьше, хотя я не знаю, что у него скрывается в подземной части.
В общем, в те годы я не только работал рядом с Иваном Христофоровичем, но даже участвовал в инспекторских выездах в военные округа. В штате инспекции были специалисты всех родов войск: общевойсковики, летчики, моряки, ракетчики, артиллеристы, танкисты. Но не было отдела, который проверял бы подготовку разведывательных частей и подразделений. А инспектировать их надо, как всех. Из этого затруднения выходили, включая офицеров нашего разведуправления в группы проверяющих при выезде в войска. Я бывал в таких группах до приезда Баграмяна неоднократно. Но с ним выезжать в войска мне не пришлось, в 1954-м, в год его прибытия в инспекцию, я убыл в Ташкент, получив назначение на должность заместителя начальника Военного училища им. Ленина, в котором учился в 1939–1940 годах и был арестован перед выпуском в апреле 1941 года (надеюсь, читателям известна моя тюремная, лагерная и штрафная эпопея).
Но вернемся к приезду Баграмяна в Москву. Иван Христофорович со свойственной ему добросовестностью при исполнении любых приказов и поручений стал основательно готовиться к новым должностным обязанностям. Как командующий округом он проводил инспекторские проверки в своих войсках, знал тонкости строевых смотров, контрольных стрельб, боевых тревог, учений и прочие детали инспектирования.
Однако теперь предстояло проводить инспекции на всеармейском, можно сказать, государственном уровне и поэтому следовало разобраться во всех особенностях этой ответственной службы. Баграмян поручил подготовить для него литературу по истории службы инспекции, не только в советские годы, но и в дореволюционные времена, Положение о работе инспекции, утвержденное Министерством, и несколько актов об инспекторских проверках войск за последние годы.
Все это Иван Христофорович детально проштудировал с карандашом в руке, сделал необходимые выписки. Кое о чем расспросил старых работников инспекции. И через некоторое время имел полное представление о том, чем и как ему предстояло заниматься на новом месте службы.
Я не располагаю записями Ивана Христофоровича, но, зная, что он читал и с чем знакомился, могу предположить, какой объем информации он для себя освоил. И поскольку нам предстоит вникать в работу Баграмяна как главного инспектора, считаю необходимым и полезным познакомить читателей, хотя бы коротко, с тем, что он познал об истории инспекции.
В Российской армии, в военном министерстве в 1721 году была учреждена должность генерала-инспектора и двух инспекторов, которые должны были два раза в год, весной и осенью, инспектировать войска. Генерал-инспектор подчинялся непосредственно военному министру. Должность эта просуществовала до 1917 года.
В РККА с апреля 1918 года создана Высшая военная инспекция. Было разработано и утверждено ВЦИК Положение, штаты и функции инспекции. С января 1922 года она стала называться Инспекцией Красной Армии и Красного флота. В апреле 1924 года преобразована в Инспекторат РККА. В годы Великой Отечественной войны она не функционировала. В 1946 году образована Главная инспекция Вооруженных сил СССР во главе с заместителем министра, главным инспектором.