а совместно с концерном Дегусса технологии производства металлического урана для ядерных реакторов; он руководил запуском сначала небольшой промышленной установки, а затем обогатительной фабрики, где получали высокочистую окись урана.), с группой инженеров-химиков; профессор Доппель – близкий сотрудник проф. Гейзенберга, одного из основных руководителей работ по котлу с тяжелой водой. Все эти специалисты будут использованы для работ по проблеме урана». И это только начало.
Немецкий физик М. Фольмер
Немецкий физик М. Арденне
Немецкий физик Н. Риль. Фото 1949 г.
Профессор Герц
К 1946 году в СССР находилось 70 немцев, связанных с ядерной тематикой. Кроме этого, для нужд Лаборатории № 2 из Германии вывезли частный научно-исследовательский институт Арденне и физическую лабораторию компании «Сименс», химические лаборатории концернов «Филипс», «И. Г. Фарбениндустри» и других предприятий. Стоит отметить, что лаборатории и НИИ вывозились полностью, со всем оборудованием, материалами и библиотеками – забирали даже мебель.
Первый отечественный ядерный реактор заработал не в Озерске, а в Москве. Он назывался Ф-1, и пустил его Курчатов на территории самой Лаборатории № 2. Реактор, который в те годы называли просто атомным котлом, находился на глубине семи метров под зданием, специально спроектированном для Лаборатории архитектором А. В. Щусевым. Строительство объекта вел, как водится, НКВД – отчеты строителей ежедневно ложились на стол Берии, докладывавшему обо всем Сталину. По завершении постройку с подземным входом назвали просто – монтажные мастерские. Секретность была строжайшей. Даже в шифровках котел называли электролизером, а уран – кремнием. Сотрудникам предписывалось лишний раз даже не обсуждать строительство.
Сборку самого реактора начали в ноябре 1946 года, и 25 декабря И. В. Курчатов пустил котел, дав ему поработать около четырех часов. Вечером, сразу после окончания эксперимента, ученый позвонил Лаврентию Павловичу и сообщил об успешном пуске и работе первого в СССР атомного реактора. Берия ответил, что завтра утром приедет в Лабораторию.
В начале девятого утра машина зам. председателя Совета Министров СССР въехала на территорию научного центра. Берия с Курчатовым и несколькими учеными во шли в зал, где стоял котел, и Берия сказал своему спутнику: «Повторите эксперимент для меня». Вновь ученый запустил реактор, и Берия увидел, как начали расти показатели счетчика радиации. Реактор заглушили, и довольный Лаврентий Павлович отправился в Кремль докладывать вождю о первом значимом успехе в ядерной проблеме.
Чертеж здания для размещения первого ядерного реактора Ф-1
Запуск «Ф-1» на «Маяке» стал вторым этапом выполнения ядерной программы СССР, а строительство заводов, комбинатов, электростанций и т. д., то, с чем мы уже познакомились, – вошло в третий период.
Советский ядерный реактор Ф-1
Получив оружейный плутоний в нужном количестве, ученые и инженера приступили к следующей части программы – сборке атомной бомбы.
Ее назвали РДС-1. В документах она проходила как «изделие 501», но все знали ее как РДС-1. Расшифровывалось это довольно просто – Реактивный Двигатель Специальный Первый. Это уже потом в народе аббревиатуру расшифровывали и «Россия делает сама», и «Россия для Сталина!», и «Реактивный двигатель Сталина». История с названием была следующей. Уже после испытания Берия, помня донесения из Америки, спросил у Курчатова: «А бомбу как-то назвали? Нужно дать ей имя». Академик ответил, что имя уже дал К. И. Щелкин: «Россия делает сама». Лаврентий Павлович поддержал такое название. А начальник канцелярии Берии и секретарь Специального комитета Василий Алексеевич Махнеев придумал другой вариант названия бомбы: «Реактивный Двигатель Сталина», но маршал остановился на первоначальном. После того как бомба была готова, стали готовиться к ее испытанию – последнему этапу программы создания ядерного оружия. После успеха на полигоне можно было идти дальше – строить бомбы и совершенствовать их разрушительную мощь. Ну и для мирного атома применение тоже имелось.
Первая советская атомная бомба
Наземный взрыв нового смертельного оружия решили провести в Казахстане в 170 километрах от Семипалатинска. На Учебном полигоне № 2 Министерства обороны СССР довольно быстро построили необходимые для этого сооружения – испытательную башню высотой 37,5 метра, а на необходимом расстоянии – блиндажи-лаборатории за земляными валами. Доставкой РДС-1 на полигон руководил А. П. Завенягин, лично сопровождавший «груз № 1» на протяжении всего маршрута. Доктор технических наук А. А. Бриш рассказывал: «Медленно ехали мы по узкоколейке – мы ведь везли заряд. С нами был плутониевый заряд, поэтому мы были так осторожны. Ехали Харитон, Завенягин, кстати, ехали ночью. За несколько километров до „точки“ (полигона. – А. Г.) появился заместитель Берии, он присоединился к нам 21 августа. А. П. Завенягин, И. В. Курчатов и Ю. Б. Харитон были уже на месте. 22 августа 1949 года на полигоне провели генеральную репетицию взрыва».
Участник испытания В. И. Алферов вспоминал: «Вблизи стальной башни соорудили спецздание, в котором собиралась бомба, его назвали ДАФ – по первым буквам фамилий Духова, Алферова, Флерова. Сборка была разбита на три этапа: I этап – сердцевина бомбы, этим занимался Духов, потом II этап – подключение автоматики и III этап – устройство инициирования. Происходила сборка так: Духов и два исполнителя все делали своими руками – ради секретности больше никого не подпускали. При этом велся особый журнал, Харитон тщательно читал инструкцию, исполнитель делал все буквально в соответствии с инструкцией, Харитон подходил посмотреть – так ли все? – и снова читал инструкцию. Потом Харитон докладывал Курчатову, тот при ходил и расписывался в том журнале, и все продолжалось.
Такую процедуру придумал сам Курчатов: несмотря на всю его демократичность, он любил, чтобы ответственные моменты фиксировались в писаных документах – „писдокументах“, как называл их он сам и его окружение. При сборке двух полусфер были сделаны замеры штангенциркулем и сличение с чертежом. Тут вдруг обнаружилась та самая фаска, которую забыли внести в чертеж, сработало коварство „писдокумента“, Харитон побелел, однако Духов не растерялся и говорит: „Смотрите, в чертеже написано: острые края кромки притупить“. Но тут возник Завенягин: „Затупить, мол, это не фаску сделать, фаска – это когда 0,2 мм и больше“. Позвали Курчатова, тот не без юмора говорит Зельдовичу: „Яша, рассчитай – будет прорыв волны из-за фаски?“. Зельдович все понял и пошел „рассчитывать“. Через несколько минут приносит и показывает Курчатову совершенно чистый лист. Тот взглянул и дает команду – продолжать сборку!».
Уже ночью, с 26-го на 27-е число, на стол руководства легли акты о готовности всех узлов бомбы, Курчатов и Завенягин утверждают время проведения испытания – 8 часов утра, 29 августа 1949 года.
К. И. Щелкин
В три часа ночи в центр бомбы поместили поршень нейтронного инициатора, и через час «Изделие 501» медленно подняли на высоту 30 метров. Берия, Курчатов, остальные ученые, инженеры, охрана покинули помещение, а последним, вышедший из башни К. И. Щелкин, опломбировал вход внутрь нее. С поля эвакуировали весь личный состав, охранявший территорию, последними, уже после 6 часов, место покинули офицеры МГБ.
На командном пункте собрались военные, правительство и ученые. Курчатов находится перед пультом, рядом с ним – Берия. Тишина, все ждут решающего мгновения. Вдруг раздается голос Берии: «А ничего у вас, Игорь Васильевич, не получится!». Курчатов, не поворачивая головы в сторону заместителя председателя Совета Министров, отвечает: «Что вы, Лаврентий Павлович! Обязательно получится». Начался отсчет времени… пуск! Вспышка на горизонте, и Курчатов выбегает из укрытия на земляной вал и кричит, широко расставив руки: «Она! Она! Она!». Приближается ударная волна, Флеров, схватив руководителя проекта за руку, насильно уводит его в укрытие и закрывает дверь. Берия подошел к Курчатову и, крепко обняв его, многозначительно вымолвил: «Было бы большое несчастье, если бы не вышло».
Мощность взрыва составила 18 килотонн, немногим больше, чем у американского аналога.
Руководители СССР в Кремле
Дождавшись официального отчета об испытании, составленного и подписанного К. И. Щелкиным, Берия отправился на аэродром и улетел докладывать Сталину об успехе.
Награды посыпались на участников проекта неимоверные. Берии 29 октября 1949 года вождь присудил Сталинскую премию I степени с формулировкой: «За организацию дела производства атомной энергии и успешное завершение испытания атомного оружия». Курчатов и Берия стали единственными в стране обладателями звания «Почетного гражданина СССР», им даже вручили «Грамоту почетного гражданина Советского Союза». Деньгами Лаврентий Павлович получил 150 тысяч рублей.
П. Н. Куксенко
Работа Специального комитета при Совете Министров СССР не ограничивалась вопросами ядерного оружия. Кроме создания атомной бомбы, подведомственные комитету научные и производственные организации занимались ракетной техникой, электроникой и сопутствующими им направлениям. Об эффективности Спецкомитета говорит тот факт, что в короткий срок в стране появились не только атомное и термоядерное оружие, но и, например, система С-25 «Беркут» – оборонительный зенитно-ракетный комплекс, развернутый вокруг Москвы.
Зенитно-ракетный комплекс С-25
Работа над системой «Беркут» началась с анализа и изучения немецких разработок ракет, способных сбивать самолеты, и радиолокационных технологий. НИИ-88 стало основным учреждением, проводившим работу с ракетами, кроме того, к исследованиям привлекли и самих немецких ученых и конструкторов, вывезенных из Германии после 1945 года. В основе первых советских ракет Р-101 и Р-105 лежали немецкие разработки «Schmetterling» и «Wasserfall». В 1950 году все работы по созданию ракетно-зенитного комплекса вокруг Москвы передали в специальное бюро, а главными конструкторами в нем власти назначили С. Л. Берию, сына маршала, и П. Н. Куксенко. Кстати, название системы «Беркут» происходит от начальных букв фамилий ее авторов. После многочисленных испытаний систему С-25 «Беркут», способную сбивать бомбардировщики на высоте 7 километров, приняли на вооружение. Сооружение кольца ПВО вокруг Москвы началось летом 1953 года и завершилось спустя пять лет. Два кольца обороны состояли из 56 полков. Хрущев назвал их «московским частоколом».