— Не можем. Боеприпасов в обрез. Предупредите — вести только прицельный огонь.
— Может, прибегнем к глубокому обходному маневру?
— На флангах действуют отряды Ивана Каширина и Николая Томина. По замыслу главкома они наносят вспомогательные удары.
Блюхер взглянул на часы:
— Пора. Чей батальон пойдет головным?
— Первый. Бусяцкого.
Павлищев, подтянутый, свежевыбритый, написал приказание, подозвал связного:
— Передайте командиру первого батальона Бусяцкому. Об исполнении доложите мне.
Блюхер еще раз осмотрел огромную каменистую гряду, прикрывающую Верхнеуральск, подумал с болью и горечью: «Трудно атаковать в лоб пулеметы. Многие лягут на этой окаянной горе. И даже если возьмем ее, врага не победим. Местные казаки говорят, что за Верхнеуральском генерал Ханжин собрал восемь кавалерийских и два пехотных полка».
Подбежал связной, доложил:
— Приказание передал. Комбат Бусяцкий вызывает ротных. Просит поддержать огнем артиллерии.
— У нас мало снарядов, — хмурясь, сказал Блюхер. — И путь еще очень далек. Одна надежда на штыки и «ура».
Павлищев нашел нужным заметить:
— Артиллерийский пот спасает пехотную кровь. Никакое «ура» не заглушит пулеметы.
Блюхер промолчал — командир полка Павлищев прав.
Развернутый в цепь первый батальон быстро поднялся и двинулся к темно–коричневой горе. Бежали, подбадривая себя испытанным русским «ура». У каменистого, жесткого подножия Извоза атакующих встретили прицельным пулеметным и ружейным огнем. В частой, свирепой пальбе заглохло «ура».
Без команды, разрозненными группками первый батальон отошел на исходные позиции.
Павлищев вытер мокрое лицо:
— Я сам поведу второй батальон.
Он легко, уверенно поднял батальон в атаку, бывший подполковник Иван Павлищев. Он что‑то кричал, но голоса не было слышно: оглушительно били винтовки, торопливо глотали ленты пулеметы. Извоз–гора стала сизой от порохового дыма.
Бойцы 1–го Уральского двигались широкой цепью, пригнувшись к знойной земле и вскинув винтовки. И только на флангах пулеметчики вели огонь по вражеским позициям.
Блюхер видел, как, выбросив вперед руки, падали лицом на жесткую землю бойцы, но цепь не замечала потерь, катилась неудержимо вперед. И вот она достигла подножия горы и медленно, упорно поползла вверх.
«Хорошо идут, очень хорошо, — радовался Блюхер. — Только бы зацепиться за высоту, а там можно подбросить подкрепление». Извоз–гора зашевелилась. Затихли пулеметы и винтовки. Казачья лавина ринулась в контратаку. Их было в четыре раза больше. Сама гора помогала им. Они обрушились на поредевший батальон уральцев и сбросили в лощину.
К Блюхеру торопливо подошел Павлищев. Его лицо было темным от пота и пыли. Тяжело дыша, сказал:
— Нужно вводить весь полк. Пробиваться на узком участке. Атака должна быть непрерывной.
— Согласен. Пусть бойцы отдохнут. Сейчас выяснится обстановка у Каширина и Томина.
Связной главкома привез приказание — фланговые отряды ведут ожесточенный бой, необходимо продолжать атаки всеми силами и взять гору Извоз.
Блюхер передал Павлищеву, жадно пившему воду:
— Сейчас прикажу челябинской батарее выпустить шесть снарядов по пулеметным позициям противника. Это подбодрит боевиков. Как только ударят орудия, поднимайте весь полк в атаку.
И вот снаряды взметнули комья земли и осколки гранита на гребне горы. Еще не осело облако пыли и дыма, а цепи уральцев уже пересекли поляну и ринулись на высоту.
Враги опрокинули первую цепь. Накатилась вторая, за ней третья, и в смертном рукопашном бою уральцы захватили гору Извоз. Первым вышел к Верхнеуральску батальон Д. Д. Бусяцкого.
Успехом увенчалось наступление Троицкого отряда Николая Томина. Троичане вышли на Миасский тракт. И на правом фланге верхнеуральцы прорвали позиции противника и отбросили его на высоты за городом.
Победа не радовала Блюхера. Много убитых и раненых. Самого главнокомандующего Николая Дмитриевича Каширина увезли в Белорецк на повозке — пуля пробила ногу.
В штабе, допросив пленных, Блюхер выяснил, что противник сосредоточил за Верхнеуральском восемь кавалерийских и два пехотных полка[14]. Их готовит к наступлению командир Уральского корпуса опытный и смелый генерал Ханжин, специально приехавший для ликвидации «каширинского войска».
И еще пленные показали, что 25 июля красные оставили Екатеринбург. Эту тяжелую весть подтверждали также захваченные документы и газеты.
Вечером заместитель главкома Иван Каширин собрал командиров на совещание. Выступления были краткими. С горечью говорили о понесенных потерях и о том, что бойцам розданы все патроны. Осталось их полсотни на винтовку и штук триста на пулемет. Упрекали друг друга, почему не выяснили обстановку, пошли на город, в который входить нельзя — попадешь в капкан. И только бывший хорунжий Енборисов и его друг Каюков не унывали, перебивали ехидными репликами, шутили, смеялись.
Совет командиров решил: в Верхнеуральск не входить, оставить занятые позиции, отойти в Белорецк и там выработать новый план боевых действий.
Командир Верхнеуральского пехотного полка Каюков подошел к Ивану Каширину, сказал озабоченно:
— Время темное, я проскачу, проверю службу на позициях. Все ли в порядке.
— Если что заметишь, сразу доложи. Соблазн большой, как бы к женам да детишкам не укатили казаки.
— Да что вы, Иван Дмитриевич. Если замечу — собственной рукой распылю.
Вместе с Каюковым вышел Енборисов. Взяв две сотни казаков, они поскакали к переднему краю. У проселочной дороги, ведущей к белоказакам, Енборисов и Каюков вырвались вперед. Кавалеристы придержали коней. Каюков обернулся, махнул рукой, крикнул:
— А ну, станичники, кто к женам и матерям — за мной! — И зло огрел коня плетью.
Дрогнули казачьи сердца. Пятьдесят всадников пришпорили коней и понеслись вслед за Каюковым и Енборисовым. А остальные постояли у дороги и повернули назад к штабу.
Узнав об измене, Иван Каширин решил ускорить отход на Белорецк и разослал связных по отрядам. Своему адъютанту Михаилу Дмитриевичу Голубых приказал:
— Сворачивай канцелярию и вези в Белорецк. Увидишь Блюхера и Томина, передай — отход будет прикрывать Верхнеуральский стрелковый. Я буду с ними…
Вскочил на коня. Ускакал…
В арьергард Каширин поставил 6–ю роту. Ротному Иванчикову сказал:
— Примешь атакующих на себя. Бейся до последнего. Лучше потерять полсотни, чем пять тысяч. Понял?
— Понятнее и не скажешь, — кивнул головой Иванчиков.
— Держи всех в полной боевой. Этот гад Каюков все выболтает. В любую минуту могут сунуться.
— Привычные. Не проспим…
Белоказаки навалились на рассвете.
Иванчиков развернул роту в цепь, приказал:
— Бачурин! На середину тракта. Без команды не стрелять.
Евлампий Бачурин легко снял пулемет с телеги, попросил номерного расчета:
— Неси весь запасец… А подводчику накажи — пусть удирает от греха подальше…
Привычно и ловко вставил ленту, лег на живот, раскинув ноги, и плотно поставил локти. Прищурив глаза, осмотрел лощину. Пожалел, что белые идут редкой цепью и часто припадают к земле. Много патронов сожжешь впустую. А ротный не спешит, ждет, когда подойдут ближе. Вот уже слышно, как ругаются, грозят беляки. Пора, пожалуй, пора.
Залп гулко прокатился по лесу. Тревожно заржали кони. Бачурин наметанным глазом определил: не тот прицел взяли стрелки, недолет. Не нажимая на рукоятки, повел тело пулемета слева направо, приговаривая:
— Приколачивай гадов, приколачивай…
Три с половиной года провел Евлампий Бачурин на германском фронте. Четырежды был ранен. Пулеметное дело освоил прочно. И сейчас вел огонь не спеша, прореживая цепь атакующих, привычно кричал товарищам:
— Приколачивай вражье племя, приколачивай!..
И стрелки–верхнеуральцы хладнокровно и сноровисто брали атакующих на мушку, зря патронов не жгли — в обозе не возьмешь, ушли подводы на Белорецк.
Казаки не выдержали, залегли, поползли к лесу.
Бачурин плюнул на кожух. Слюна зашипела. Хотелось пить. Пулеметчик поднес фляжку к губам, но раздумал и напоил пулемет. Услышал тревожный голос:
— Смотри, Евлаха, снова вылезли.
— Снаряжай ленты, приколачивай, приколачивай…
Номерной заглянул в шапку, предупредил:
— На ленту, от силы на полторы осталось. Ты поскромнее, Евлаша, это самое… приколачивай… занять‑то негде.
И снова Бачурин повел огонь. Очереди были короткими: три–четыре патрона. Радовался, когда замечал — падают и не встают.
Стрелки скупо поддерживали пулеметчика — кончались патроны.
Отбили атаку. Белоказаки отошли в лес. Командир атакующих понял: лобовой атакой пулемет не возьмешь— и послал полсотни казаков в обход позиции.
Всего лишь до взвода шло на Бачурина. Это были опытные вояки, меткие стрелки. Пули звонили о щит «максима», пули хлестали по тракту, высвистывали: «Пригнись!»
Бачурин расстрелял ленту, поторопил товарища:
— А ну давай живей… Ползут, гадюки, конца края нет.
Номерной не отозвался.
Пулеметчик оглянулся, увидел: на лбу и на спине друга багровые пятна… Взял ленту. Встретил бегущих длинной очередью. Передние упали. Задние скатились с дороги. Швырнули несколько гранат. Они не долетели — взорвались на тракте.
Бачурин услышал:
— Сдавайся — не тронем.
— Попробуй возьми! — И пулеметчик не спеша повел тело пулемета слева направо. Лента кончилась. Бачурин торопливо разобрал замок и разбросал его части. Вытащил гранату.
— Ну что, взяли, гады! — И лег на горячий пулемет. И когда белоказаки подбежали вплотную, вырвал чеку гранаты. Взрыв прогремел суровым салютом.
Так вошел в бессмертие бывший сапожник, солдат большевик Евлампий Бачурин.
2 августа 1918 года в особняке управляющего Белорецким заводом собрались командиры полков. Спорили долго, жарко. Наметили новый план прорыва к Красной Армии. Вместо раненого Николая Каширина главнокомандующим выбрали Василия Блюхера.