Темная октябрьская ночь прервала преследование врага.
Весь день Блюхер руководил сражением. Весть о гибели Юшкевича приглушила радость победы. Адольф Казимирович был любимцем начдива, гордостью 51–й Московской дивизии. Сколько верст прошли вместе по огневым военным дорогам! Скромным командиром конвойной команды начал службу в только что сформированной дивизии большевик Адольф Юшкевич. А на Каховском плацдарме он уже водил в атаки два кавалерийских полка. Уничтожал батальоны и полки врангелевской гвардии. У него было больше всех побед и больше всех трофеев и пленных.
Поздно вечером Блюхер примчался в Натальино и вызвал военкома И. И. Елсукова.
Всегда веселый, разговорчивый, находчивый, Елсуков в этот раз никак не мог рассказать о гибели друга — мешали слезы.
— Не уберегли! Какого человека не уберегли, —с болью и горечью сказал Блюхер и наглухо закрыл лицо ладонями.
— Вместе были. Меня не зацепило, а его прямо изрешетили. Подумать только, двадцать две пули, — чуть слышно произнес Елсуков. — Может, и я виноват. Крикнул офицерам: «Сдавайтесь!» А они подпустили и грохнули залпом, гады. Теперь я их в плен брать не буду.
— А вот это лишнее, — сердито оборвал Блюхер. — Среди пленных сплошь насильно мобилизованные. Многие из тех, кого захватил Юшкевич, служат у нас преданно и честно. Возьми себя в руки, комиссар.
У могилы боевого друга, у приспущенных алых знамен начдив Блюхер прочел приказ, венчающий жизненный путь литовского крестьянина, храбрейшего командира Адольфа Казимировича Юшкевича.
— «Преждевременная смерть вырвала из наших рядов одного из лучших бойцов Революции. Весть о его кончине острой болью глубокого сожаления отозвалась в сердцах красноармейцев не только пятьдесят первого конного полка, но и всей дивизии.
Три года товарищ Юшкевич в рядах Красной Армии с удивительным пренебрежением к опасности боролся за неприкосновенность священных прав трудящихся классов. Энергичный, на редкость бесстрашный, он во всех опасных местах всегда и неизменно был впереди полка, наводя страх и ужас на неприятеля…
Спи спокойно, товарищ! На твоей могиле мы обещаем докончить то великое дело освобождения обездоленных и угнетенных, за которое так геройски, так само-’ отверженно ты отдал свою молодую жизнь»[49].
А на следующий день бойцы 51–й Московской стрелковой дивизии отомстили врагам за гибель своего любимца.
Сбивая с укрепленных рубежей вражеские полки, бригады дивизии выполнили приказ Блюхера и вышли к Черному морю.
Спасая 2–й армейский корпус от гибели, главнокомандующий Врангель приказал генералу Витковскому не жалеть лошадей и форсированным маршем отойти в Крым.
Атакующие полки выбились из сил. За два дня боев они прошли более 80 верст.
Блюхер знал об этом и все‑таки принял решение на плечах отступающих ворваться в Крым.
Ударная огневая, 152–я и кавалерийская бригады в сумеречной темноте двинулись на город Перекоп.
С небольшой высоты 9.3 начдив Блюхер видел, как озарился желтыми вспышками орудий Турецкий вал. Земля глухо загудела от разрывов.
Ударная огневая оправдала свое название. Она прорвала три линии обороны и пробилась в горящий город.
И тогда противник обрушил на маленький город сокрушительный огонь из 180 орудий. Неся большие потери, полки отошли на исходные позиции. Врангелевцы заняли Перекоп. Всего на час. Дружной атакой полков 152–й и Ударной огневой бригад белогвардейцы были выбиты из города Перекопа.
Всю ночь шел бой. Части прорвались к Турецкому валу. Командир 6–й роты коммунист Петр Иванов прошел три линии проволочных заграждений и зацепился за Турецкий вал. Горстка храбрецов была сбита огнем броневиков и пулеметов.
Днем полки несколько раз бросались к укрепленным позициям, но, попав под жесточайший, губительный огонь, откатывались назад.
Блюхер убедился, что усилиями одной 51–й Московской дивизии Перекопа не возьмешь, и приказал отвести части назад —из зоны ружейно–пулеметного огня.
По установившейся привычке начдив всесторонне изучил причины неудачи штурма. Пехота действовала хорошо, но не могла преодолеть стену инженерных укреплений. Ей должна была помочь артиллерия, но враги сбивали орудия с позиций, как только они открывали огонь. Здесь все выверено, все пристреляно. Надо просить артиллерию крупного калибра.
Поздно вечером 30 октября Блюхер направил командарму Корку донесение, в котором рассказал, почему не удалось с ходу взять перекопские укрепления. Начдив заканчивал донесение выводами: «Оставлять части 152–й и Ударной огневой бригад, совершившие длинный марш, голодных, раздетых теперь в районе, где нет ни населенного пункта и даже возможности подвезти им продовольствие, невозможно. Считаю нужным отвести части для приготовления к новому удару по хорде от хут. Преображенка — высота 9.3 — Перво–Константиновка, где и нужно закрепиться, на что и прошу вашего разрешения, а также прошу усилить меня артиллерией и довести ее до состояния возможности борьбы с артиллерией противника, его пулеметами, инженерными сооружениями»[50].
Командарм согласился с предложениями Блюхера отвести части, но удовлетворить просьбу об усилении штурмующей дивизии тяжелой артиллерией не мог, так как она застряла в пути из‑за разрухи железных дорог в прифронтовой полосе.
За ожесточенным сражением с армией Врангеля напряженно следила вся страна. Организатор боевых побед Советского государства В. И. Ленин еще 16 октября 1920 года направил телеграмму в Реввоенсовет Южного фронта — М. В. Фрунзе, в которой предостерег от чрезмерного оптимизма и указал: «Готовьтесь обстоятельнее, проверьте — изучены ли все переходы вброд для взятия Крыма»[51].
Выполняя это указание, Фрунзе приказал командарму А. И. Корку немедленно занять все северное побережье Сиваша и произвести рекогносцировку имеющихся бродов.
Приказ дошел до непосредственных исполнителей. Начдив Блюхер отдал распоряжение комбригу Б. В. Круглову произвести разведку, отыскать броды, приготовиться к форсированию Сиваша, а также проверить возможность обхода укрепленных позиций по Перекопскому заливу.
Комбриг Иван Боряев получил указание оборудовать в районе Преображении и Перво–Константиновки учебные опорные пункты и в предельно короткий срок научить бойцов преодолевать многорядные проволочные препятствия. Заготовить лестницы, а также маты из соломы и камыша.
В штабе остались связисты и дежурные. Сон одолевал их, и они часто выходили на улицу освежиться. Р4ачдив сидел за столом и упорно думал о перекопских укреплениях. Их создавали под руководством лучших английских и французских инженеров. Работами руководил крупнейший фортификатор генерал Фок. На одиннадцать километров протянулся Турецкий вал. Его прикрывает ров глубиной до десяти метров и шириной вдвое больше. И вся эта гряда плотно опутана колючей проволокой и сплошь покрыта пулеметными гнездами и артиллерийскими позициями. Как преодолеть эту «стену смерти»? Многие из участников вчерашнего штурма считают Турецкий вал неприступным. Многие, но не все. Командир 6–й роты 456–го полка Петр Иванов был на Турецком валу. Он многое увидел. С ним надо поговорить.
И Блюхер приказал командиру полка Федору Рязанову немедленно разыскать Иванова и прислать его в штаб.
Иванов пришел к утру. Полы его шинели были разодраны в клочья. На руках запеклись глубокие кровавые ссадины.
— Садитесь, товарищ Иванов, — указал на табуретку Блюхер. — Расскажите, как выглядит этот окаянный вал.
Густой румянец залил щеки командира роты:
— Виноват, товарищ начдив, рассматривать‑то вроде и некогда было. Крепко они нас поколотили. Да ведь и нехитрое дело. Они сверху видят все и лупят наверняка.
— А вы постарайтесь припомнить. Для пользы дела, понимаете?
Иванов снял папаху, покосился на портсигар, лежащий на столе. Блюхер уловил его взгляд, открыл портсигар, предложил:
— Берите. Не стесняйтесь.
— С превеликим удовольствием, — обрадовался Иванов. — Худо у нас там, на передовых‑то, товарищ начдив. Лежим на голой мерзлой земле. Без еды и курева. Костра не разведешь, кипяточку не согреешь. Называется, Крым, а холоднее, чем у нас в Ярославской губернии.
— Вот как! Оказывается, мы земляки.
— В Рыбинске наш полк формировался. Земляков‑то совсем немного в наличности осталось. Весь Урал и Сибирь прошли, косая не тронула, а здесь густо полегли. Крепкий орешек попался. Перед самым Турецким валом две линии окопов с колючей проволокой. Мы их прошли, как на крыльях перелетели. А вот третья линия и есть самая главная беда. Она по самой верхушке тянется. Перед валом по стене проволочный забор в пять рядов. И во рву полоса колючки пропущена. Откуда они только проволоки набрали, гады?!
— От союзников. Французы и англичане снабжают. А как вы прошли все эти запоры–заборы?
— По–разному. В одном месте снаряды помогли, порвали колючку. В другом гранатами проход проделали. А на самой верхушке перемахнули по мертвым товарищам. Я начальник маленький и старших поносить не имею полного права, но все‑таки выскажусь, как думаю. Если бы по моим следам пошли другие роты, всех беляки не успели бы порешить. И тогда мы бы зацепились за вал и устроили белым поминанье. Воевать тогда легко, когда по твоим пятам друзья–побратимы идут и в крутую минуту не оставляют в беде. А по частям разбить, понятно, нетрудно, да еще с такой вышки…
Блюхер прищурил глаза, задумчиво повторил:
— Идут по пятам… Не оставляют в беде. А ведь это очень дельно сказано. Идут по пятам. Непрерывно, волна за волной. Первая пробила проходы, вторая ворвалась в окопы, третья пошла еще дальше. Рвет оборону на всю глубину. Правильно, товарищ Иванов, на большое дело навели.
Блюхер открыл ящик стола, из коробки достал часы, передал Иванову:
— Носи, земляк, не простые, правительственные. От самого ВЦИКа. Да ты что, вроде и не рад. Зеваешь…