В 21:00 того же дня противник снова нанес удар и опрокинул позиции на правом фланге дивизии „Челере“. Силы атакующих оценивались в 3 батальона при поддержке интенсивного артиллерийского и минометного огня. С наступлением темноты русские продвинулись дальше, охватывая фланг и заходя в тыл дивизии. Наши части были вынуждены отступить к Ягодному на высоту 186,1.
Действия русских 24 августа ослабили нашу оборону и уменьшили возможность маневров между секторами. Утром 25 августа неприятель атаковал рубежи у Ягодного, где держали позиции берсальеры и пехотинцы из 53-го полка. Удары наносились с северо-запада, с севера и с северо-востока. Сказывалось подавляющее численное превосходство атакующих. Русские ворвались в населенный пункт, прорвав передовую линию обороны артиллерии, и далеко проникли в долину между реками Кривая и Цуцкан.
Вся связь прервалась. Наступил кризис командования. Отступление стало неизбежным. Подразделения 54-го пехотного полка пытались сдержать неприятеля на восточном склоне долины Цуцкан, прикрывая отступление чернорубашечников и остатков II батальона из 54-го полка, полностью лишенных боеприпасов. Полк „Новара“ получил приказ сгруппироваться, пересечь долину и противостоять неприятелю, обеспечивая защиту группе конной артиллерии. В III группе артиллерии осталось целым только одно орудие. Орудия из остальных групп артиллеристы 17-го полка дивизии „Сфорцеска“, лишенные горючего и лошадей, тащили вручную!
25 августа, ближе к полудню, кавалерийскому полку „Савойя“ приказали действовать с высоты 213,5 по направлению на юг, чтобы создать угрозу на левом фланге атакующей колонны русских. Одновременно я попросил провести аналогичный маневр командование XVII немецкого корпуса в случае, если противник продвинется за Большой и отрежет нам пути отхода на Горбатовский. Но полк „Савойя“ не смог выполнить свою задачу, так как русские уже прорвались в долину со стороны Ягодного и продолжали успешно двигаться вперед. Полк не смог сделать ничего другого, как спешиться и совместно с пехотинцами 54-го полка занять оборону на правом фланге, стараясь замедлить неприятельское наступление. Позднее к ним присоединились кавалеристы из полка „Новара“.
XVII немецкий корпус, командование которого я попросил о поддержке, продемонстрировал в течение всей битвы недостаточное чувство товарищества и солидарности, необходимые в бою независимо от того, какой нации союзники. Их поведение достойно осуждения. Это тот самый армейский корпус, ради которого наша дивизия „Челере“ была обескровлена у Серафимовича. Наши войска находились в отчаянном положении между Чеботаревским и Большим, вражеская атака против дивизии „Сфорцеска“ расколола позиции в нашей обороне, русские преследовали нас во время всего трудного отступления вдоль долины реки Цуцкан, – и в это время нам отказали в помощи.
Ситуация осложнилась еще больше с потерей Чеботаревского. Боеспособность частей за шесть дней непрерывных боев сильно упала, войска просто истощились без отдыха. В долине Цуцкан возникла серьезная проблема, потому что XVII немецкому корпусу не удалось вовремя соединиться с нашим правым флангом, появилась брешь в линии соприкосновения, ликвидировать которую собственными силами мы не могли из-за полного отсутствия резервов. Инициатива на территории между Ягодным и Большим полностью перешла в руки русских. Весь тыл между реками Кривая и Цуцкан остался практически беззащитным, и неприятель мог создать хороший плацдарм для атаки на Горбатовский – важный дорожный узел, открывающий свободный доступ на всем южном направлении по течению Кривой, с возможным охватом и окружением с юга оборонительных позиций у Ягодного и всего правого фланга 8-й армии.
Понятно, что следовало принять срочные меры, чтобы не допустить такое неблагоприятное развитие ситуации. Но мои настойчивые просьбы, обращенные к командованию XVII немецкого корпуса не дали результатов, хотя я просил у них немного: восстановить тактическое соприкосновение с моим правым флангом и содействовать в задержке неприятеля вдоль линии разделения, проходящей между нашими корпусами. Бездействовать было нельзя, поэтому я принял решение выровнять фланг обороны своими силами.
25 августа в 14:15 я приказал дивизии „Сфорцеска“ отойти из долины Цуцкан на гребни высот у реки Кривая и организовать новую линию обороны в районе Горбатовского. Такие меры помогли создать более сокращенный оборонительный рубеж с хорошо укрепленными флангами и подготовить позиции для начала контратаки против неприятеля на правом фланге, как только прибудут новые подкрепления.
Для понимания дальнейшего хода событий следует рассмотреть некоторые подробности относительно прохождения и выполнения моих вышеупомянутых приказов.
Майор Фелмер, немецкий офицер связи при XXXV армейском корпусе, был обязан постоянно информировать свое командование о любых происходящих событиях. Обычно сообщения передавал лично для меня по телефону из штаба 8-й армии генерал Малагутти. Все телефонные сообщения подтверждались копиями приказов в штабе армии, где их утверждали. Итак, майор Фелмер представил мне решение командования Группы армий „Б“, которое явно переоценивало ситуацию, не видя причин для отступления из долины Цуцкан. Я ответил, что мои приказы уже утверждены командованием 8-й армии, и добавил, что я руководствовался складывающейся оперативной обстановкой, стремясь предотвратить негативные последствия русского наступления. Тем временем, на наше счастье, активность неприятеля снизилась, поскольку русские, очевидно, решили сделать передышку для подготовки серии атак в долине Цуцкан. Это обстоятельство означало, что намеченное перемещение на новую линию обороны между Ягодным и Горбатовским может сопровождаться серией трудностей, поэтому ночью следовало активизировать наблюдение. К тому же необходимо было срочно обеспечить связь с правым флангом 8-й армии, что позволяло осуществить только создание новых оборонительных рубежей у Горбатовского, автоматически усиливающих фланги армейского корпуса.
В сложившейся ситуации я не мог принять другого решения, так как не располагал силами для обороны сразу двух долин, а со стороны командования XVII немецкого корпуса продолжалось полное отсутствие даже простого сотрудничества. Поэтому я направил рапорт, где еще раз ясно изложил свой план и попросил частично пересмотреть решения относительно диспозиции армейского корпуса. Обстановка на передовой не допускала промедления, и я подтвердил для дивизии „Сфорцеска“ приказ упорядочить линию обороны у населенного пункта Горбатовский, а также послал ей на помощь различные подразделения, оставшиеся в моем распоряжении: противотанковая рота с 47-мм орудиями, рота берсальеров-мотоциклистов.
Полк „Новара“ в это время поддерживал прикрытие долины Цуцкан в районе Большого, где и должен был соединиться любой ценой с 79-й дивизией из XVII немецкого корпуса. Но этого не произошло.
Я еще раз проинформировал майора Фелмера о сложившейся обстановке. В ответ он поблагодарил меня от имени своего командования и объявил, что в этой ситуации предпринятые меры являются лучшим, что можно было сделать в целом и конкретно в интересах XVII немецкого корпуса.
Командование 8-й армии одобрило отход из долины Цуцкан дивизии „Сфорцеска“ для создания нового оборонительного рубежа у Горбатовского. Сначала я получил соответствующее подтверждение по телефону от оперативного офицера подполковника Бонцани, а затем и сам бюллетень в 18:30 того же дня.
Как только мы провели реорганизацию линии обороны и приняли контрмеры для выправления критической ситуации на фронте, ночью, 25 августа, через штаб 8-й армии я получил следующий приказ Группы армий „Б“:
„1) никто не имеет права отходить назад с занимаемых позиций; всякий, кто отдаст подобный приказ, подлежит самому суровому наказанию;
2) разграничением справа 8-й итальянской армии будет дорога Боковская – Еланское; войска, дислоцируемые за ней, переходят в распоряжение XVII немецкого корпуса. По поводу резервов вопрос решается“.
26 августа в 8:30 от командования 8-й армии я получил новое сообщение, полностью дублирующее предыдущий приказ:
«Непосредственно переходят в распоряжение XVII корпуса все части, расположенные между действительной линией разграничения 8-й и 6-й армии и дорогой Боковская – Еланское. Это касается дивизий „Сфорцеска“ и „Челере“, а кроме того, подразделений армии, итальянского армейского корпуса и 179-го немецкого пехотного полка. Задача XVII корпуса – по приказу командования 6-й армии препятствовать продвижению неприятеля в направлении Перелазовское – Боковская и остановить любой ценой отступление дивизии „Сфорцеска“».
Было очевидно, что внезапное вмешательство немецкого командования отнимало из рук итальянских генералов все управление оборонительной битвы и говорило о шокирующем высокомерии и самонадеянности немцев. Получалось, что достаточно мастерства одного немецкого генерала, чтобы все вернуть на прежнее место и, прежде всего, «остановить» отступление нашей дивизии. За год кампании я много раз был свидетелем грубого вмешательства немецкого командования в дела румынских и венгерских частей. Например, в январе, когда шла битва вокруг Изюма, в одной из румынских дивизий внезапно заменили командира на немецкого генерала. Однако, я не верил, что немцы могут применить эту их потрясающе грубую и скотскую систему по отношению к итальянской армии.
Что касается меня, как командира, и, прежде всего, как итальянца, не могу смириться с таким несправедливым обвинением в адрес моей дивизии, тем более выполняющей приказ, направленный на защиту позиций 8-й и 6-й армий в условиях угрожающего наступления.
В тот же день, 26 августа, я передал в штаб 8-й армии свой протест против недопустимого поведения немецких союзников: «Я воздержусь от рассмотрения с точки зрения здравого смысла тактического хода группы армий „Б“ – переподчинить сектор дивизии „Сфорцеска“ командованию XVII немецкого армейского корпуса, что говорит, безусловно, об общей эгоистичной оценке всех моих войск, которые, исполняя мои приказы, вели тяжелейшую, храбрейшую и кровопролитную борьбу в течение шести дней с превосходящим неприятелем, не получая никакой помощи извне. От имени мертвых и живых, как их командир, как прямой свидетель и как итальянец, я должен выразить гордый протест против гнусных суждений о том, что отступление моих героических частей было добровольным и что достаточно немецкого командира для того, чтобы восстановить положение. Прошу личной встречи с Вашим Превосходительством. Генерал МЕССЕ