Свои дополнительные наблюдения я представил уже по возвращению из России в ноябре 1942 года. Они носили более широкий характер и касались германской военной политики в рамках всего Восточного фронта. Ее недостатки вызвали уже более серьезные военно-стратегические последствия, подвергнув сомнениям миф о непобедимости и изначальном идеологическом превосходстве немцев. Итак, обо всем по порядку.
На Украине, в районе Дона, в бассейне Волги и на Кавказе сказывалась нехватка полномочий для образования полноценных местных правительств и обещаний о региональной автономии, чтобы хоть как-то оправдать свои завоевания так называемой „войной за свободу“ и что-то противопоставить интенсивной неприятельской пропаганде на тему „агрессии фашистских государств“.
„Немецкий солдат должен показывать населению, что германское превосходство будет как следствие освобождения от коммунистического ярма!“ – это слова из приказа, выпущенного Верховным командованием вместе с циркуляром в апреле 1942 года. Но что ждет освобожденные народы – дальше в нем не говорилось. В качестве полумер предпринимались различные попытки заигрывания с местными националистами и сепаратистами, хотя особого вклада в ход развития военных событий их сопротивление не внесло. Было разрешено формирование отрядов с включением в их состав кавказцев, туркестанцев, казаков, татар, армян, грузин, но их создание умышленно сдерживалось, так как уточнялась политика Рейха на будущее этих народов. В целом для России не исключался вариант возвращения царских традиций, которые, возможно, еще не полностью умерли в душе у части русского населения.
Военные успехи, несмотря на свою важность и обширные территориальные завоевания, не затрагивали, таким образом, моральные и политические основы сопротивления Советского Союза. Кроме того, постоянные насилия и грабежи, систематическое расхищение буквально всего, что попадалось (от последних продуктов питания в деревнях до предметов искусства), – все это вызывало возмущение даже у той части населения, которая первоначально воспринимала немцев, как освободителей, и лояльно относилась к оккупационным войскам.
Один засекреченный циркуляр от 9 апреля 1942 года из Министерства восточных территорий прямо подталкивал к физическому насилию, говоря, что таким должно быть „обычное поведение немцев на оккупированных восточных территориях“. Другой циркуляр от 10 мая 1942 года Верховного командования Вооруженных сил Германии наоборот предписывал немецкому солдату принимать соответствующие меры для защиты гражданских рабочих и женщин, воздерживаться от взыскания возмещения убытков с населения из-за террористических актов, совершенных Красной Армией.
Такая непоследовательность в приказах не могла способствовать четкой линии поведения немецкого солдата на оккупированных территориях. К тому же немцы изначально неверно оценили моральный облик своего врага, считая, что русские послушны и готовы к добровольному сотрудничеству, а их формулировка „нового порядка“ никак не соответствовала образу освободителя народов: „Немецкий солдат в России, как ни на какой другой оккупированной территории Европы, должен пресекать любые стихийные настроения, выполняя приказы командира. Население восточных территорий должно знать, кто их хозяин! Твердость должна стать нормой власти!“
Становится понятно, что немцы хотели использовать завоеванные территории только для своего личного обогащения. Среди гражданского населения ходила в обращении фраза: „Сталин оставил только одну корову в хлеву – Гитлер пришел и за ней!“ Эта поговорка очень точно характеризовала действительность. Тяжелым разочарованием для крестьянства стала несостоятельность планов по распределению земли. Активные бои и постоянно перемещающаяся линия фронта привели к полному упадку сельского хозяйства и окончательно разорили деревню.
Осенью 1942 года тревожные тенденции появились и в немецкой армии. Слепая вера солдат в своих командиров начинала улетучиваться. Верховное командование немедленно отреагировало усилением дисциплины, что отразилось в циркулярах и приказах для фронта. Поведение немцев по отношению к союзникам немного изменилось, хотя все еще было заметно некоторое превосходство. Привожу свои личные наблюдения:
„Рассматривая итальянцев, немцы демонстрировали некоторое чувство зависти и ревности из-за симпатий, возникших по отношению к нам у представителей местного населения.
Наши действия всегда несли в себе чувства справедливости и гуманизма, что соответствовало нашей расе. Поэтому мирные жители не могли остаться равнодушными и сразу оценили и поняли разницу между нами, итальянцами, и остальными союзниками – немцами, румынами и венграми. Хочу отметить почти полное отсутствие партизанского движения и саботажа на территориях, контролируемых нашей юриспруденцией, хотя на расстоянии нескольких километров, где находились другие оккупационные войска, ситуация была совершенно иной. Там, где находилась хотя бы одна итальянская часть, Италия сразу завоевывала известность и престиж, несмотря на вражескую пропаганду. Русское население стало теперь отличать итальянцев от других союзников, оценивая нашу доброту и великодушие. В этой войне мы, итальянцы, стояли на позициях гуманизма, выражая ценности высокой цивилизации.
Об этом росте престижа нашей страны германцы были осведомлены, что вызывало их раздражение и злость. Где только можно, они вмешивались, пытаясь вбить клин между итальянскими войсками и населением. Другие факты, которые германцы демонстративно не принимали благосклонно, – это стихийное выражение сердечных чувств к итальянцам и румынам, возникающих каждый раз при встрече с частями этих стран, что нашло свое отражение в докладах офицеров других союзных войск“.
Не было того, кто бы не видел важности этих обстоятельств и объективно не поддерживал бы их. Понятие „преступная война“ в то время еще даже не формулировалось, однако, мои настоятельные требования по отношению к человеческим чувствам, проявляемым моими солдатами, не могли не вызывать подозрения у немцев, хотя я старался обезопасить своих подчиненных как мог.
Вот что происходило тогда на Восточном фронте:
1. Вся политика кампании на Восточном фронте базировалась на антибольшевистских позициях.
2. Германия не имела цель заменить большевистский режим другими режимами, а старалась оставить за собой всю Восточную Европу в качестве зоны непосредственного экономического влияния.
3. Обращение с населением и военнопленными, а также эксплуатация местных ресурсов (часто безрассудная) были подкреплены непосредственными директивами высших военных, политических и экономических органов, поставленных во главе правительств и администраций оккупированных территорий.
4. Немецкое руководство продолжало демонстрировать излишнюю суровость в своих приказах, а также преждевременность и неподготовленность в политическом отношении.
5. Поведение немцев в отношении союзников было всегда предсказуемо – на первом месте всегда стояли германские интересы, исполняющиеся с усердием и в приоритетном порядке.
6. Германия не вызывала доброжелательности и симпатий, а также дух сотрудничества у мирного населения.
Такая военная политика на Восточном фронте и методы ее реализации не давали результатов и основывались только на военных успехах, которых до сих пор добивались немцы. Чтобы поставить точку в этом обзоре и продолжить повествование о К. С. И. Р., необходимо полностью оценить окружающую обстановку того времени. Здесь я сделаю ссылку на информацию, полученную от немцев, от военнопленных и дезертиров.
Исходные положения директив немецкого Верховного командования являются важными и многочисленными материалами, но в них не содержалось никакого намека на обеспечение гуманных условий для жизни, и не просматривалась единая линия проведения политики. Узаконивался даже не политический характер (о человеческом отношении не говорилось вообще), а, прежде всего, система радикальных мер, применяемых в первое время и основывающихся на массовых расстрелах и терроре, способствующих смерти от голода, мороза и эпидемий. Все это служило для русских только стимулом сражаться до последней возможности, избегая пленения любой ценой.
Позже немецкое Верховное командование пыталось реализовать программу улучшения условий жизни в концентрационных лагерях, где скопилась большая часть военнопленных, захваченных на первом этапе наступательных операций. Они находились в тяжелейшем положении, а улучшить их существование было просто нереально. Например, в июле-августе 1942 года в лагере Миллерово насчитывалось свыше 30 тысяч военнопленных. Обеспечить питанием такую массу немецкое командование было просто не в состоянии, так же, как и выполнить все обещания, сделанные для перебежчиков на листовках, сбрасываемых с самолетов. Перебежчики, которые приходили в надежде на достойное обхождение и оплачиваемую работу, чаще всего перемешивались с обычными военнопленными.
Один циркуляр немецкого Верховного командования от 21 августа 1942 года содержал материал, являющийся красноречивым доказательством этому. Там были перечислены районы, где содержались дезертировавшие советские военнопленные, а также дословно приводились слова одного русского пленного летчика, изложившего свое пребывание в плену после двух недель, проведенных в трех различных концентрационных лагерях: „Я не верил тому, что рассказывали комиссары, но то, что я видел и вижу в плену, невозможно описать, и мне после этого просто не хочется жить“. Далее в циркуляре говорилось о необходимости выполнения обещаний, распространяемых посредством пропаганды.
Следующий циркуляр от 1 сентября 1942 года констатировал, что „даже летом военнопленные мучились от голода“. Говорилось о распространении чувства недовольства, источником которого являются телесные наказания, о трудностях в организации питания, так как руководство, поставленное во главе продовольственного снабжения, не намеревается улучшать ситуацию с военнопленными. Кроме того, не было никакой разницы между пленными и перебежчиками, хотя эти два потока следовало разделить. Во многих лагерях придерживались мнения, что перебежчики не заслужили преимущества в обращении и заслуживают презрения. Голод и эпидемии косили советских военнопленных целыми рядами, что приводило к политическим и моральным последствиям, воздействующим на население и на неприятельские войска.