– А где ты мясо взяла? – спросил Тота.
– К вашей комендантше на проходную спустилась. К тому же мне кое-что по-женски нужно было.
– Зачем? Так нельзя!
– Почему?! Мы с ней так, кое-что обтерли, а то ментам всё сольет.
– При чем тут менты?! – возмутился Болотаев. – И что это за жаргон?
– Простите, – глубоко выдохнула Дада, – я постараюсь более так не говорить и не поступать.
– Да уж, постарайся.
Хорошо покушав, Тота раздобрел:
– Вечером пойдем, надо тебе одежду купить.
– А можно я сама пойду?
– Ну а сможешь? – как гора с плеч. – Москва другой стала.
– Завтра разберусь. – За этот день Дада во всех отношениях преобразилась, и она уже справляется. – Тота, а вас теперь девушки не донимают?.. И кровать лишь одна. Неужто постарели?
– «Постарел», – обиделся Болотаев. – Ты не знаешь, что вокруг нас, чеченцев, творится. Здесь прессуют, в Чечне ещё хуже. За мать боюсь.
– А я в ваших глазах не чеченка? – неожиданно перебила Дада.
– Э-э, – замялся Тота. – Ну, почему… Давай спать. Тебе надо отдохнуть. – Он постарался уйти от ответа. Теперь их отношения носили совсем иной характер – меж ними был человечек.
Это обескураживало Болотаева.
– Так. Ты ложись на кровать, а я – на полу.
– Нет, – твердит Дада и во множественном числе говорит: – Нам удобнее и теплее у батареи, на полу.
– Я кровать к батарее подвину.
– Не надо… Мы втроем спокойно поместимся.
– А третий кто? – удивился Тота. – А-а. А сколько месяцев? – вдруг вырвалось у него, и он сам от этого вопроса смутился. И она оскорбилась, покраснела, а потом засмеялась: – Посчитайте сами!.. Но не надо так сильно переживать. Вы мне и так очень многое сделали, и я вам обузой не буду. Я уеду на Север.
– Давай спать, – теперь Тота её перебил.
– Давайте… Мы на зоне привыкли спать на очень узкой скамейке. Так что ложитесь, и вы нас даже не услышите.
Почти что так оно и получилось. Наутро Тота проснулся от заманчивых ароматов.
– Вот тебе деньги, – после отличного завтрака Болотаев дал ей триста долларов. – В валюте разбираешься?
– Только в этом на зоне и интерес.
– Тогда здесь рядом, на Ленинградке, торговый центр. Найди модуль 24 или 32, назови моё имя. Я им много помогал, может, и тебе они помогут.
– Это чеченцы?
– Нет… Впрочем, какая разница? – возмутился Тота.
– А как мне представиться? Невестой можно?
– Уже с животом? – злится Болотаев.
– Ладно, не волнуйтесь… не пойду я в ваши модули и ваш центр. Тут подсказали, есть китайская барахолка. Там всё дешево.
– Как знаешь. – Болотаев торопится. – Ключи оставишь на проходной. У меня – лекции.
В этот день Тота припозднился, были дела, а Дады в общежитии нет. Он уже стал волноваться, даже в темень окна вглядывался и хотел выйти, как услышал в коридоре шум. С морозной улицы, вся румяная и довольная, ввалилась Дада с какими-то баулами.
– Ну как я вам?! – Первым делом она закружилась перед хозяином. За эти пару дней она сильно преобразилась. Главное – блеск в глазах. – Вам нравится? – даже закокетничала Дада.
– Конечно! – признался Тота. – А что так припозднилась?
– Менты – сволочи. По одежке вычислили. Дважды задерживали, обыскивали.
– Да ты что? А это? – От испуга Болотаев даже позабыл название.
– Заточку? Ха-ха-ха! Я ведь её давно выкинула.
– Фу! Слава Богу, – облегченно вздохнул Болотаев. – А как ты от них избавилась?
– По одежке вычислили. Прямо в метро остановили. А как мою справку увидели да узнали, что я чеченка, то…
– А как они узнали, что ты чеченка? – перебил Тота.
– Имя у вас странное, спрашивают, чье? Я сказала. Неправильно сделала?
– Ну, – пожал плечами Болотаев. – Просто ныне к чеченцам отношение плёвое. Мы для них сплошь бандиты и террористы.
– А ко мне всегда было отношение плёвое, мне не привыкать. – Она сделала паузу и с неким укором глянула на Тоту. – А что, такую чеченку не воспринимаете?
– Нет-нет, – стушевался он. – Ну и что было дальше?
– Обыскали карманы, составили протокол.
– А доллары?
– Доллары не нашли. Этому меня научили… Всё равно долго держали, ждали ответ на запрос и просто издевались.
– Они не видели твое положение?
– Конечно, видели… А когда выпустили, я поняла, что по времени, да и вообще… в метро в таком виде. В общем, двинулась к вашему центру. По пути у обменника стала менять валюту – вот тут вновь меня задержали. Может, пасли.
– И что?
– Сто обменяла, половину отобрали. Зато в модуле, как ваше имя назвала, вот! – Она вновь любуется своими покупками. – Всё почти бесплатно отдали. Как я вам?
– Отлично!
– А ещё я магнитофон купила, японский. – Она достала небольшую коробочку. – А у вас есть чеченские записи? Будем лезгинку танцевать!
– Ага! – усмехнулся Тота. – В твоем-то положении как раз лезгинку и танцевать… Я устал. Давай ужинать и спать.
Настроение Дады вмиг испортилось.
– Я завтра уеду, – резко бросила она.
– И куда? – спросил Тота, но вместо ответа раздался резкий стук в дверь.
Двое милиционеров, двое – в гражданском и комендантша вошли в комнату.
– Ввиду террористической угрозы проверка документов.
Паспорт Болотаева, бегло осмотрев, вернули, а вот справку Иноземцевой изучали, словно она была написана на незнакомом им языке.
– Придется, гражданка, с нами пройтись в отделение.
– О чём вы говорите? Вы разве не видите её состояние? – возмутился докторант. – Я не позволю. Это издевательство и нарушение прав человека!
– Мы – на службе.
– Она беременна!
– Мы защищаем спокойствие наших детей.
– А она и её плод не наши? – вскипел Болотаев. Он побледнел, сжал кулаки. – Я не позволю!
– Вызовите наряд! – последовал жесткий приказ.
– Ой-ой! – вдруг простонала Дада, обхватив живот, она села на кровать, потом со стоном сползла на пол.
– Ей плохо! Схватки! Скорей скорую! – крикнула комендантша, бросаясь к беременной.
Более всех испугался Болотаев, представив, что Иноземцева тут же родит. Проверяющие попятились в коридор. О чём-то там побубнили и ушли. Приехала «скорая помощь». Сказали, что схватки были ложными, мол, такое бывает. В целом состояние беременной нормальное. Зато Болотаев чувствовал себя вовсе не нормально. От свалившейся на голову проблемы он не знал, что делать и как быть. Всю ночь не спал. А рано утром вновь явились участковый и наряд милиции. Попросили не только Иноземцеву, но и Болотаева проследовать в отделение милиции для того, чтобы взять отпечатки пальцев и фото в архив.
– Я доцент. У меня с утра лекции! – возмущался Болотаев. – Я здесь живу десять лет. Меня все знают.
– С Чечней и чеченцами у нас отныне особые отношения, – был сдержанный вердикт. – А вот кем гражданка Иноземцева вам приходится? – Вопрос уже был задан в отделении.
– Жена! – с вызовом ответил Тота.
– А где вы её пропишете? – Болотаев молчит, а ему напоминают. – Кстати, у вас временная прописка и через год она закончится.
Болотаев продолжает молчать, а сотрудник милиции говорит:
– Гражданка Иноземцева, вы в течение трех дней должны были стать на учет.
– Не смогла по состоянию здоровья, гражданин начальник.
– Тем не менее закон есть закон.
– Я исправлюсь… Может, вы меня пропишете и паспорт выдадите?
– А где вас прописать? – строг милиционер. – С вашей биографией… Москва – не отстойник.
– Что вы хотите сказать? – злобно процедил Болотаев.
– Всё! Всё нормально, – вмешалась Дада. – Я проездом в Москве. Закон не преступала.
– А мы и не позволим, – перебил её сотрудник. – И молчи, пока я не задам вопрос. Поняла?
– Как вы смеете?! – вскочил Болотаев. – С женщиной?! – Он ещё что-то хотел сказать, но Дада почти силой усадила его обратно и говорит, вроде бы только Тоте, но чтобы слышали все:
– Москва, конечно, не отстойник, но вся страна параша. И живут не по законам, а по понятиям… И нам не привыкать. Так что держитесь, доцент, – подбодрила она Болотаева.
Эта унизительная процедура продолжалась долго. Когда вернулись в общежитие, морально раздавленный Болотаев без сил повалился на кровать. Потом выдал:
– Я отсюда уеду… В Европу. Эти оскорбления невыносимы.
– Тота, простите, – говорит Дада. – Это из-за меня. Но я не разделяю вашу печаль. Наоборот, это самый счастливый день в моей жизни! Вы опять назвали меня женой.
– А что я ещё мог сказать? – вскочил Тота. – С этим пузом!.. Запомни, я в жены возьму только девственницу! И настоящую чеченку! Понятно?!
Долгая пауза. Тишина. Оба застыли. Первое движение совершила Дада. По обыкновению, она со всеми, особенно с Тотой, пыталась предстать со здоровой стороны лица, а тут она демонстративно села так, чтобы Тота видел её изуродованный профиль, и видно, как изнутри кипит, часто дышит, нервно сжимает руки.
Тота уже пожалел, хотел сказать, что погорячился, что он не то ляпнул и так далее. Но в этот момент случилось совсем неожиданное. Дада вдруг зашлась смехом. И не каким-то там нервным, истеричным с надрывом, а так, как только она могла смеяться, когда ей было действительно очень хорошо, как в то время, когда он приехал к ней на зону.
– Ой, Тотик, ой! Рассмешили!.. Ну вы, Тотик, даете?! Девственник девственницу захотел! Возжелали. Ой-ой-ой! Ха-ха-ха!
– А что?! – возмутился Болотаев, встал в позу, как будто вот-вот выдаст яркое па лезгинки. – Только так и будет! – постановил он.
– Будет, будет, – сквозь смех выдала Дада. – Только вы об этом более никому не говорите.
– А что?! – ещё более повысил голос Тота.
– Ничего. – Её голос вмиг стал жестким. Она опустила голову, обхватила её обеими руками и, нарушив тишину, прошептала: – Простите… Я нарушила ваш покой. Я завтра уеду.
– Куда уедешь? – Голос Тоты стал металлическим.
– На Север…
– И кто тебя там ждет?.. Такую. – Снова тишина.
Тота подошёл к ней, тронул за плечо: