– У вас жесткая мужская хватка… Думаю, что это очень достойная цель и вы её достигнете. Поэтому хочу исправиться и говорю «до свидания».
Оставшись наедине, Тота тут же забыл о своих мечтах открыть счет в швейцарском банке. Он лишь думал о том, рассчитался ли этот господин за кофе, или это придется сделать ему. С досадой думал и о своих ста долларах, пропавших при закрытии счета.
К удивлению Тоты, эта встреча оказала на него огромное влияние. Масса удручающих впечатлений и даже каких-то маний и сновидений стали преследовать его. И так получилось, что именно в этот период его пригласили на чеченскую свадьбу, и, конечно же, Тота должен был станцевать. И не просто станцевать, чтобы украсить торжество, но и показать пример классической лезгинки и заодно получить удовольствие и просто встряску от искрометного танца. А танцевать он умел и знал, что все будут в восторге от его танца. И он станет кумиром, хотя бы на час!.. Но нет! Он не смог танцевать. Танцами он не заработает на жизнь, не расплатится с долгами. И будучи, как многие творческие личности, очень суеверным, Тота решил, что все его беды из-за того, что он связался с этой непутевой Дадой.
…Позже, гораздо позже, вспоминая этот кошмарный период своей жизни, Тота понял, что все его беды были связаны с событиями на его Родине. Там, как болезненный гнойный нарыв, до предела накалялась обстановка, которая сулила лишь одно – войну. К ней призывали, готовились, вели. От этого боль в душе. От этого притеснения со всех сторон, потому что в России кризис, виноват враг – Чечня и чеченцы. Тота морально разбит и деморализован, и даже мать во время очередного телефонного разговора говорит:
– Что-то не нравится мне твое настроение. Что с тобой? Возьми себя в руки.
– Я за вас волнуюсь! – выдал Тота.
– За кого «нас»? – удивилась мать.
– За тебя. За тебя, – исправился Тота и следом. – Давай, как многие, уедем в Европу.
– Никуда я не уеду, – как всегда, жестко твердит мать, – и никто тебя в Европе не ждет, и никому ты там не нужен…
Но оказалось, что нужен. Как-то на кафедре Болотаев обнаружил на столе записку: «Звонила Ибмас. Просила выйти на связь». Телефон и номер гостиницы.
Тота тотчас позвонил.
– О Тота! Добрый день! – неунывающий голос Амёлы. – Мы можем встретиться?
– Конечно! – с ходу соглашается Болотаев, а сам мучительно размышляет, у кого бы попросить в долг, ведь на встречу надо идти в самую дорогую гостиницу «Метрополь», куда пригласила Ибмас на деловой ужин. Но чеченец Тота не позволит, чтобы за него заплатила женщина. Тем более что она – гостья. Однако Ибмас, как только они расположились в ресторане гостиницы, сообщила:
– Здесь за всё заплачено… Я перешла в другой банк.
– Я знаю. Встречался с Мюллером.
– О! Да? Ваш счет закрыли?.. Думаю, они поторопились. Мюллер – мой коллега, хороший парень. На меня ворчал?
– Нет, – соврал Тота.
– Ну, у нас в Европе – демократия, полная свобода слова, литературы и каждый имеет право говорить и делать то, что он хочет… Хотя мой переход в другой банк не одобряли. Очень маленький, но влиятельный банк предложил мне бóльшую зарплату. Я сообщила об этом управлению своего банка, но они никак не отреагировали. И я ушла. Я бедная, одинокая женщина, на руках у меня больная мать, и, естественно, я перешла туда, где мне больше платят. Разве я не права?
– Права, – согласился Тота, а следом согласился и с мнением, что она не такая, как все, ибо европейка стала выдавать следующие тезисы:
– Чрезмерная свобода личности, которую так провозглашают на Западе, безусловно, порождает эгоизм, что погубит человечество.
Следующая её мысль была не менее интересной:
– Толерантность – хорошо, но никто ещё не отменял естественный отбор и конкуренцию. – Говоря о жизни в Европе, она затронула вопрос об отношениях полов и нравах. – Конечно, каждый имеет право жить как хочет, но ведь нельзя это пропагандировать, навязывать, культивировать, хотя бы потому, что это ведет к импотенции и деградации строя и общества…
Чем больше они общались, тем более Болотаев поражался ею, особенно когда она сообщила:
– Боссы старого банка хотели меня проучить, дабы и остальным не повадно было. Но я была готова к этому. И у них ничего не вышло.
– А вы не боитесь?
– Нет. Потому что всё по-честному… Я думаю, что мой коллега сказал вам, что я увела клиентов. Я никого не увела, это они за мной пошли.
– Мюллер сказал, – оживился Тота, – что вы умеете договариваться с русскими.
Ибмас пожала плечами, а Тота выдал свою версию:
– Может, оттого, что очень хорошо говорите по-русски. Где вы научились?
– У меня мать советская немка, – сообщила она. – Кстати, почему я встретилась с вами? Моя мать почему-то очень интересуется Кавказом и особенно чеченцами. Недавно я ей сказала, что был у меня клиент-чеченец, она очень заинтересовалась и попросила, чтобы я через вас получила какие-либо книги о чеченцах. Словом, чеченские книги, литературу. Вы мне можете их достать?
Всё что угодно ожидал Тота от этой встречи, но не поиск чеченских книг, к тому же в Москве. Это было непросто, к тому же Ибмас попросила это сделать до её отъезда, ведь это просьба матери.
Вновь она назначила встречу в «Метрополе». Вновь Болотаеву не совсем комфортно даже входить в это здание, тем более что охранники с особым пристрастием осматривали содержимое его пакета с книгами. А узнав, что это книги о чеченцах, то вовсе не хотели впускать, но, когда он сказал, кто его пригласил, отношение к нему сразу же изменилось.
Ровно в обозначенное время в холле появилась Амёла Ибмас. Не только Болотаев, но, наверное, все присутствующие обратили на неё внимание. Ранее, даже в Большой театр, она одевалась очень простенько и блекло. А ныне этот строгий, темно-синий деловой костюм на её высокой, крепкой фигуре выглядел роскошно. И сама она излучала силу и уверенность.
– О! Господин Болотаев. – Она, как всегда, протянула руку. – Я хотела предупредить вас. Простите, но мне надо ещё минут десять – пятнадцать поговорить с клиентом. Вы не могли бы подождать?
– Конечно. Конечно, – согласился Тота.
– Спасибо. – Она очень мило улыбалась. – Вы будете кофе, чай?
– Нет, нет. Спасибо, – отказался гость, но Ибмас, перейдя на английский, сказала:
– Портье, принесите, пожалуйста, нашему гостю кофе и воду.
Кофе был в очень маленькой кружечке, всего пара глотков.
«Всё здесь показушное», – подумал Тота, но, когда он попробовал напиток, понял, что до этого он, оказывается, аромата настоящего кофе и не знал.
Болотаев ещё пребывал под впечатлением этого вкуса, когда в холле вновь появились Амёла Ибмас и довольно крепкий, зрелый, по всему видно, очень обеспеченный, вальяжный мужчина.
– Позвольте представить моего знакомого, – неожиданно для Болотаева сказала Ибмас. – Тота Болотаев. Крупный ученый, финансист, в области нефти.
– Очень приятно. Голубев Рудольф Александрович.
– Как видите, ваш коллега, – рекомендовала Ибмас. – Тота, дайте визитку.
– Нет с собою, – ещё более замешкался Болотаев.
– Вот моя. – Голубев протянул свою визитку, а Амёла говорит:
– Я думаю, что у вас будет взаимовыгодное сотрудничество.
Попрощавшись с Голубевым, Ибмас пригласила Болотаева в кафе и там первым делом строго заявила:
– Хочу предупредить, что по неписаным правилам знакомить клиентов, даже бывших, запрещено. И я такое делаю впервые.
– А зачем? – перебил её Тота, но она резко сменила тему:
– О-о! Какие книги! Так много! Как я их отвезу?
– Ну, выберите.
– Нет-нет. Всё отвезу. Мама очень обрадуется… Я вам рассказывала. Мама чеченцев любит. Кстати, говорит, что очень-очень друг другу помогаете. Это правда?
– Ну, – пожал плечами Тота, вспоминая, как его, и не раз, бывало, пинали чеченцы в Чечне.
Однако реноме надо поддержать, и он артистично выдал:
– Конечно!
В этой паре изначально вожжи правления были в руках Ибмас, и она, прощаясь, повелела:
– Так. У вас визитка есть, завтра же позвоните Голубеву.
Болотаев не позвонил, потому что оказалось, что Голубев – председатель совета директоров акционерного общества «Сибнефтегаз» – это одна из крупнейших новых нефтяных кампаний России. И Болотаев не по слухам и газетным статьям, а по данным отчетности знает, какие там вращаются деньги. А визитка – это знак вежливости и не более. Однако буквально через день позвонила Ибмас:
– Тота, вы не позвонили Голубеву? Завтра в десять утра он вас ждет.
Это прозвучало как приказ, но это и надежда, и спасение. Зарплата доцента Болотаева в пересчете на валюту – двенадцать долларов в месяц. А преподает он ради комнаты в общежитии, ради прописки в Москве и какого-то статуса, что вот-вот он защитит докторскую диссертацию и тогда его оклад удвоится.
Конечно, это смешно. Но так люди жили, и Болотаев жил и, может, выжил бы, если бы не долги, кругом долги. Поэтому, а выбора не было, оказавшись на следующий день в центре Москвы – здесь находился офис «Сибнефтегаза», – Тота был просто потрясен от вида и масштаба здания (здесь пару лет назад находился известный академический государственный музей), охраны и припаркованных иномарок.
Нет, в такое здание обшарпанного доцента в свитере не пустят. Пришлось вернуться в общагу, надеть лучший, то есть единственный, костюм.
Голубев его принял. Правда, любезность, что была в холле «Метрополя», напрочь отсутствовала. С тоном одолжения, а как иначе, Голубев сразу же отправил Болотаева к заместителю гендиректора компании, некому Бердукидзе.
Услышав грузинскую фамилию, Тота обрадовался. Однако, хотя кабинет Бердукидзе был гораздо скромнее, чем у Голубева, сам кавказец был совсем строг, холоден и даже, как показалось Тоте, высокомерен.
– Вы окончили институт культуры? – был почему-то вопрос. И если бы этот грузин сказал следом «в Тбилиси», то это ещё можно было понять, но он следом спросил: – Артист?
– Хореограф, – не без досады процедил Тота, и, пытаясь хоть как-то выправить ситуацию, он по-грузински сказал пару фраз. От этого возникла ещё большая напряженность.