А наследство у неё оказалось внушительным – не только дача и две большие квартиры, но и коллекция дорогих картин, драгоценностей. Я наотрез отказалась… Хотя мы нищие. Всю жизнь в казенных домах. А теперь, к счастью, вот доченька выросла. Вся в делах. Теперь полегче. Мы арендуем очень хорошую квартиру. Дочка славная. У меня на старости лет всё есть. Вот только одного я боюсь: по работе ей очень часто приходится летать в Россию.
– Да не бойтесь, – попытался её успокоить Тота. – Россия нынче не та.
– Да? – Она по-старчески мило улыбнулась, но потом её лицо вновь стало печальным. – Я слежу за ситуацией в России и вижу, что не всё так радужно, как вы думаете.
– Почему?
– Да хотя бы потому, что Сталина до сих пор по доброму вспоминают.
– Это есть, – согласился Болотаев и спросил: – А дочка так хорошо знает русский язык от вас?
– Да. Я всю жизнь думала, что Россия по-европейски изменится и мы вернемся в Россию… Я должна была поехать в Россию. Сколько раз пыталась и билеты покупала не раз. Но в последний момент страх сковывал меня, и я отказывалась от поездки. До сих пор мне снятся страшные сны про детский дом. На всю жизнь вселили в меня этот страх. И избавится от него не могу. Вот такое было крепкое и стойкое советское воспитание. Взращивали «цыпленков» – рабов.
У неё вновь увлажнились глаза. Посмотрела в окно.
– Ой, а вон и доченька идёт. – Она строго глянула на Болотаева. – Вы только ей ничего не говорите. Она ничего не знает. А я заболталась. Я ведь вас по делу позвала. Вы ведь прислали мне книги, а среди них «Седой Кавказ». Вы читали этот роман?
– Нет, – честно признался Тота.
– А автора знаете?
– Нет, но могу найти. А что?
– Там в романе главные герои – Самбиевы.
– Про вашего Самбиева?
– Да нет. Совсем иное, но фамилия…
– Может, совпадение?
– Да, – согласилась Елизавета и, видя, что Амёла уже совсем близко, заторопилась. – У меня к вам очень большая просьба. Даже две. Пожалуйста!
– Говорите.
– Первая – Самбиев Лёма был из селения Самашки – Рога Оленя. Знаете такое село? Прошу вас, наведите справки о нем.
– Обещаю. А второе?
– Ни слова дочке. Прошу вас! – И вдруг совсем неожиданно: – Вышла бы она замуж, пока я…
– А что не выходит? – усмехнулся Тота. – Ведь такая красавица, и женихи небось есть.
– Да вроде есть, – подтвердила мать. – Но у неё характер. И работа. Всё хочет заработать – дом, квартиру, кредит погасить… – В это время Амёла уже вошла в кафе, а её мать осторожно тронула руку Болотаева. – Вы ведь схороните мой рассказ? А мою просьбу?
– Обещаю, – твердо сказал Болотаев.
– О! – подошла Амёла. В отличие от потухшей матери дочка кипит. – Так! А вы ничего не заказали на обед? Но теперь поздно, – командовала она. – Болотаев, я хочу вас познакомить с одним очень влиятельным и деловым человеком из Узбекистана… Мама, ты поговорила с Тотой? А о чём вы говорили?! – с полуиронией говорила она. – Небось опять про чеченцев и ссылку… Пойдёмте.
К недовольству Тоты, за кафе расплатилась Ибмас. Потом они вышли на центральный плац Цюриха, сели на трамвай. Ехали долго, почти до окраины города.
– Вот здесь мы живём, – сообщила Амёла. – Давайте зайдем. Мама, ты приглашаешь?
– Конечно. Выпьем чай. Покажу старые фотографии.
Тота почему-то всегда представлял, да и вела Амёла себя так, будто она очень обеспеченная девушка. А то, что он увидел… Оказывается, они арендовали на краю Цюриха очень маленькую, даже миниатюрную, квартирку, общей площадью не более двадцати квадратных метров. В которой один диван, один стол и даже не развернуться.
Болотаев даже не понял, где и как Амёла очень быстро успела переодеться. И когда они вышли и ехали на какие-то переговоры и во время переговоров, Тота почему-то всё думал об их незавидном, мрачном жилье с единственным небольшим оконцем, от которого обе Ибмас, и мать, и дочь, были просто в восторге. А Тота удрученно думал о том, что если они восхищаются этой съемной квартиркой, то какова была и где протекала их жизнь до этого?
А следом ещё вопрос: а не лучше ли бесконечные просторы России, чем эта ужасная стесненность Швейцарии? Ответ Ибмас, особенно матери, известен. Вот что значит свобода! Однако у Болотаева мнение иное, и многое он не может понять, оценить. Поэтому и во время переговоров в другом, уже более респектабельном кафе, точнее, ресторане он ещё пребывал в некоей рассеянности и, когда новый деловой партнер по хлопку из Узбекистана, устно заключив сделку, удалился, Амёла, приводя его в реальность, спросила:
– Ну что, господин Болотаев, как вам его условия? Вы довольны?
– Я? – как бы очнулся Тота. – Доволен. Однако у меня тоже есть одно условие.
– Какое?
– Прибыль со сделки делим пополам – вам и мне.
– Ха-ха-ха! – засмеялась Ибмас. – Да вы что? Серьезно? Тогда и я скажу вам серьезно. – Она стала очень строгой. – Я получаю только зарплату. Это раз. Да, я помогаю своим клиентам, и поэтому у меня их много. Я, конечно же, рискую, порою действую на грани, но никогда не переступаю черту инструкций. Это два. И третье – никаких денег. Ни от кого и ни за что. Только то, во что мою работу оценивает банк. А иначе в порошок сотрут и глазом не моргнут. А я фактически в одиночестве. Понятно?
– Э-э, кажется, понятно. Но, – тут Тота замялся. – Неужели вы со всеми клиентами, как и со мной, возитесь?
– Нет, – строго ответила Ибмас. – Я вам уже говорила. За вас, как за чеченца, хлопочет мать. А я в свою очередь всё согласовываю с банком.
– Даже то, когда мы идем в Большой театр?
– Даже то, что вы пытались взять мою руку во время представления и этим отвлекли моё внимание.
– Не может быть! – изумился Тота.
– Хотите верьте, хотите – нет, – засмеялась Ибмас. – Кстати, чтобы вы более не беспокоились. К Новому году истекает мой контракт с этим банком. Я попросила, чтобы в разы увеличили мою зарплату.
– А если?
– Есть другие банки в Швейцарии, – усмехнулась она, – и другие фирмы… А вы лучше скажите, о чём с мамой говорили?
– О том, – нашелся Тота, – что вы могли бы осчастливить её внуками.
– Не от кого, – засмеялась она, как-то по-новому глянула на Болотаева, а затем, погрустнев, сказала: – Вы ведь видели, как и где мы живём? Но скоро всё, я надеюсь, изменится. Я пашу. Мечтаю, чтобы мать хотя бы на старости лет достойную жизнь повидала.
Это на воле люди привыкли каждый день бельё и рубашки менять. А вот в неволе неделями, а то и более в одной и той же робе приходится жить, и поэтому когда наступает время смены белья, то ощущаешь такое удовольствие очищения, словно праздник. А для Болотаева это ещё и очередное исследование. По маркировке он пытается определить, где же это изделие изготовлено? Ведь и он в какой-то период занялся производством спецодежды для всех отраслей – от нефтяников и врачей до военных и заключенных…
Однако всё по порядку. А порядок был такой. Как только Тота вернулся из Цюриха, он первым делом должен был заняться просьбой Елизаветы Ибмас – разузнать всё о некоем Лёме Самбиеве из села Самашки.
Самому ехать в Чечню было несподручно: просто не было денег, да и если бы поехал, он бы всё возложил на друга-таксиста, который всё и всех в республике вроде знал. По телефону Тота передал просьбу и вскоре получил ответ: у стариков выяснили, что Лёма Самбиев – сирота. Был в детдоме. Потом сидел и якобы там в тюрьме и умер. Близких родственников нет, дальние, может, есть, но и они остались в Казахстане. Словом, на запрос Елизаветы удовлетворительного ответа нет. Но до чего мать Амёлы боялась России, она даже свой телефон не дала Болотаеву и дочери запретила что-либо говорить, а как в таком случае информацию донести? Да тут вновь в Москве объявилась Амёла.
– Вы хотите матери что-либо передать? – с ходу ошарашила она Болотаева. – Знаю, что она ищет какого-то своего друга-чеченца. Впрочем, она уже давно получила официальную информацию, что его уже нет. Но она продолжает его искать.
– А кого она ищет? – спросил Тота.
– Разве она вам не сказала?
– Просила вам не говорить.
– Знаю, – хладнокровна Амёла. – А каков ваш ответ маме? Вижу, что отрицательный. Бедная мама, – она тяжело вздохнула, – всю жизнь она его ищет и ждёт. Всю жизнь.
– Как она?
– Плохо. Так боюсь за неё… Вдруг что.
Болотаев даже не ожидал, что такая напористая и твердая мадам Ибмас может обмякнуть, заплакать, а так и случилось, и он не знал, как её успокоить, и ляпнул:
– Вам надо замуж…Э, и мать так хочет.
– А за кого?! – Это было сказано так резко, что Тота встрепенулся. – Извините, – после паузы уже привычным голосом продолжила она. – Всё непросто, господин Болотаев. – Она перешла на деловой тон. – Давайте о деле. Хлопок уже в России. Вот вам телефон. Зовут Хайдар.
Когда через несколько дней Тота приехал на комбинат в Подольск, его чуть ли не с оркестром приветствовали. Однако Тота знал свою роль и знал, что эта лафа с левым хлопком может в любой момент закончиться.
Тем не менее не важно, какими средствами, но вроде он решил поставленную задачу и не только Бердукидзе при личной встрече, но даже Рудольф Голубев выразил благодарность и премию – пять тысяч долларов.
После такого поощрения, хотя бы для приличия, Тота посчитал нужным ознакомиться с организационно-технологическим процессом текстильного комбината, раз он числится, точнее, уже работает замом, а заодно надо бы воочию увидеть этот хлопок и его производные. Последнее – чистое, белое, широкое полотно изумительной ткани – ситца, – где стоит марка ГОСТа – 100 % хлопок, просто поражает, и Болотаев интересуется у директора:
– А дальше что?
– Будем продавать ткань.
– Кому, зачем?
– Швейным комбинатам – они будут шить бельё, одежду…
– Будем шить мы, – перебил Болотаев.
– Как мы будем шить?
– Шить будут они. Но по нашим договорам, по нашему заказу и для наших потребителей.