Со времени последней встречи в Швейцарии он Амёлу не видел и не слышал, хотя очень часто вспоминал и хотел позвонить, но всякие дела, а потом – неожиданный статус семейного человека, потом война, а он в докторантуре и должен мотаться по нефтяным месторождениям Сибири, Крайнего Севера и даже острова Сахалин. И в общем, он отошёл, точнее, его отторгли от круга обеспеченных и влиятельных людей, где вращается Амёла Ибмас и где вращаются большие деньги, но с последними, то есть с деньгами, у Болотаева в очередной раз проблемы… И надо было и сейчас, на этом корпоративе, к ней подойти, но вокруг неё всё время люди.
Она сама подошла.
– Добрый день, Тота. Пойдёмте покурим, – то ли приказала, то ли предложила она.
Тота никогда не курил, но теперь взял у неё сигарету.
– А ты что, начала курить? – его первый вопрос.
– Как вышла замуж.
– Ты замужем?
– Вы показали пример, – жёстко сказала она. – И я попыталась найти своё счастье.
«А мне отказала», – хотел было сказать Тота, но вырвалось иное:
– Поздравляю!
– Уже развелась.
Долгая пауза.
– Как мама? – Тота нарушил молчание.
– Неважно… А как ваша мать? У вас уже два ребёнка? Мальчик и девочка? Поздравляю…
В это время к ним подошёл босс, который раньше всех решил покинуть корпоратив.
– Дорогая Амёла, – он по-дружески поцеловал её, – я очень благодарен, что вы приехали и украсили наш праздник… А всё благодаря тебе, дорогой Тота. И тебе спасибо, что нас не забыл. Может, вернешься? Давай после Нового года заходи.
– Спасибо, но я в докторантуре.
– Слышал, слышал. Ты ведь по-прежнему нефтью занимаешься?
– Да. Месторождениями.
– Очень нужное дело. Заходи.
После ухода босса тамадой стал Бердукидзе, и он пригласил Амёлу и Тоту за свой стол и, будучи изрядно подшофе, между прочим, сказал:
– Зачем вы, чеченцы, с такой державой, с Россией, воюете? Разве Россию можно победить?
Болотаев не знал, что ответить, в то время как Амёла в этом же тоне заявила:
– В отличие от нас с вами – бездетных – у Тоты уже двое детей, и, значит, он победил. – Она встала. – Спасибо за приглашение. Ещё раз с Новым годом!
– Я тебя провожу. – Тота тоже вскочил.
– Нет. Я здесь живу.
Чуть позже Тота выяснил её номер и прямо из фойе гостиницы позвонил.
– Я уже сплю.
– Можно я хотя бы завтра провожу тебя в аэропорт? Мне надо поговорить с тобой.
– Нет! Не беспокойте меня более и сами не беспокойтесь.
– Маме Елизавете передайте привет, – автоматически он перешёл на вы.
– Спасибо, передам. Прощайте. – Гудки.
После новогодних праздников Тота Болотаев в корпорацию не пошёл и даже не позвонил. У него был запланирован ряд командировок по нефтяным месторождениям. Зато в Швейцарию он несколько раз звонил, хотел поговорить с Амёлой – не получилось. А вот Амёла вдруг сама вышла на связь. Разговор сугубо деловой, сухой:
– Скажите, пожалуйста, вы руководитель проекта «Укртурбосервис»?
– Какого проекта? – удивился Болотаев.
– Всё понятно. Простите. До свидания.
– Амёла! – крикнул в трубку Тота. Гудки.
Только он положил трубку, как вновь звонок.
– Тота, привет. Надо срочно повидаться, – говорит Бердукидзе.
– Я должен ехать в аэропорт. У меня скоро рейс в Уренгой.
– По докторской? Впрочем, это даже лучше. А если вдруг Амёла позвонит по поводу некого проекта, скажи, что ты участвуешь. Понятно?
– Понятно. Но она только что звонила и спросила про какой-то «Укртурбосервис».
– И что ты сказал?
– Сказал как есть.
– Вот ты баран. – Следом мат, гудки.
Как понял Болотаев, наверное, корпорация вновь затеяла какую-то аферу. Нужна была помощь Амёлы Ибмас, и ей, как думает Тота, сказали, что этот проект разработал и возглавляет Тота Болотаев.
Болотаеву всё это очень даже льстит, а мнение Бердукидзе и компании его уже не интересует.
К осени 1996 года досрочно Тота решил выйти на защиту докторской. Диссертация уже готова, но её надо защитить, то есть дойти до защиты, а для этого нужно собрать столько бумаг, пройти столько процедур, словом, столько бюрократических, околонаучных преград; первая из которых – это добро проректора по научной работе. И для этого, зная слабости коллеги, Тота, как говорят, накрыл поляну, и когда, казалось, хмель сделал своё дело, Болотаев озвучил свой перспективный план по защите, от чего проректор аж протрезвел и, чуть подумав, выдал:
– Слушай, Болотаев! Ты знаешь, что такое политика? И что политика определяет экономику, то есть нашу жизнь. Так вот, идёт война в Чечне, с мятежным, непокорным народом. Это так?
– Это так, – согласился Тота.
– Забудем всё остальное, – продолжает проректор. – Однако последнее событие – захват чеченцами, твоими земляками, под командованием Басаева роддома в Буденновске. Разве это по-воински, по-мужски захватывать роддом?
– Нет. Конечно, нет? – и с этим согласился Тота.
– Вот видишь, как нервы оголены, а у нас тут, в самом центре Москвы, вдруг чечен на досрочную докторскую вышел… А тебе сколько лет?
– Тридцать пять.
– Всего тридцать пять! А ты знаешь, что у нас лишь к пятидесяти годам можно о защите докторской думать? У нас в академии такая традиция, и не тебе её нарушать. Словом, слушай меня и запоминай. Я – проректор по науке, мне сорок пять, но я ещё лишь кандидат наук… Так вот скоро, через год-два, я защищусь, а потом уж, лет так через пять – семь, мы о твоей защите поговорим. Понятно?
Тут Тота промолчал.
– Что молчишь? Недоволен? Наливай!
Болотаев налил.
– Давай выпьем за науку… Хороша! Вижу, ты не очень доволен моими словами. А должен бы меня благодарить… Жаль, Сталина нет. Наливай!
Тота вновь наполнил рюмки.
– Можно я теперь буквально пару слов скажу?
– Конечно, можно, – дал согласие проректор.
– Знаете, долго говорить на нетрезвую голову тяжело и бессмысленно. Но одно сказать надо. Да, Басаев вам служит, а не чеченскому народу. А насчёт Будённовска – да, позор! Но у нас, в Чечне, в каждом городе и селе такой же «Будённовск».
– Не понял.
– Сейчас поймёте… После третьей рюмки вы сегодня предложили перейти на ты. Поэтому в знак благодарности и за Сталина скажу тост: «Пошёл ты со своим Сталиным на…» Понял? – Болотаев резко встал, швырнул салфетку. – Я рассчитаюсь за стол… и за всё. Пока.
В советские времена этот разговор поставил бы точку на научной карьере. Теперь Советского Союза нет. Есть новая капиталистическая Россия, где до науки и образования дела нет и не то что стипендию получать, а, наоборот, сами соискатели должны за обучение платить, и не хило. А посему на кафедре лишь пара аспирантов, и те из Казахстана и Нигера, и один докторант Болотаев, который не только платит, но именно он для кафедры и факультета заключил с нефтяными компаниями небольшие хоздоговора, которые и копейку дают, и на показатели влияют – сократить преподавателей за ненадобностью не позволяют. Поэтому Тота по графику прошёл обсуждение диссертации на кафедре, а затем и предзащиту на межкафедральном заседании, которая обозначила точную дату заседания диссертационного совета – 16 октября 1996 года. Это означало, что все вопросы практически решены, а сама защита в общем-то формальность. Однако проректор по науке виртуозно использовал своё положение.
Дело в том, что необходимо за месяц до защиты напечатать и разослать оппонентам автореферат диссертации – это небольшая брошюра с таким же тиражом. Вроде бы Болотаев всё сделал вовремя. Отдал рукопись в типографию академии. Однако автореферат ко времени не подоспел. Вначале не могли пустить в печать – визы проректора по науке нет, заболел, а потом якобы станок поломался. Словом, выходные данные автореферата не соответствуют требованиям защиты, и поэтому на внеплановом заседании диссовета, о котором Тота даже не знал, принято решение о переносе защиты на следующий год.
Это был коварный удар. Что только Тота ни пытался сделать – не помогло. И тут он случайно встречает в коридоре академии проректора. Хотел заговорить, но тот, ещё выше задрав подбородок, прошёл мимо, а Тота вслед, хоть и вполголоса, да вновь его обматерил. И тогда проректор обернулся:
– Лет через пять, через пять, и то может быть.
– Да пошёл ты… – вслед.
Ситуация совсем обострилась. Все понимают, что Болотаев трудился, что достойная диссертация есть. Однако инструкции никто не отменял, и ВАК (Высшая аттестационная комиссия) строго будет следить за исполнением всех предписанных формальностей. И в случае нарушений диссовет могут просто ликвидировать, тем более что в стране кризис и страдает в первую очередь наука и образование – лишние советы закрываются.
В возникшей ситуации самое тяжелое для Тоты – сообщить об этом матери, ведь она собирается на защиту, как на праздник, прилететь. Связь с Грозным односторонняя. И вот ожидает Тота звонка матери, очень волнуется, а тут неожиданно – Амёла Ибмас:
– Добрый день! Как дела? Мама просила передать вам привет.
– Спасибо. Как она?
– Болеет. Очень рада, что в Чечне окончилась война. Наступил мир.
– Да. Вроде так.
– Мама спрашивает, есть ли новая литература о чеченцах?
– Есть! Найду! – с готовностью отвечает Тота.
– Я на днях буду в Москве, – сообщает Амёла.
Как и прежде, они встретились в холле «Метрополя». Как и прежде, Амёла Ибмас внешне неотразима. А в её грации и осанке та же решительность и непоколебимость. Однако после ужина, когда она выпила бокал вина, закурила и расслабилась, она вдруг крайне изменилась. И это был не возраст или следы служебных забот, это была какая-то внутренняя печаль, и она её выдала:
– Маме всё хуже и хуже. Болезнь Паркинсона. Почти не лечится… Я так стала бояться одиночества.
Тота молчал. Он не знал, как и чем её утешить. И почему-то думал, что и он в её одиночестве виноват. А Амёла к тому же спросила:
– У вас двое детей? Пополнения нет?
Тота в ответ что-то промямлил, а она говорит: