– Мама советует, даже умоляет, чтобы я кого-то усыновила. – Тут у неё потекли слёзы. – И почему-то именно из Чечни… Говорит, что там после войны, наверное, много беспризорных. Это так?
– Не знаю.
– Да что я так раскисла?! Лучше скажите, Тота, как у вас дела? Когда защита?
Тут в свою очередь Болотаев стал делиться своими проблемами, как Амёла его перебила:
– Председателя ВАК России я хорошо знаю.
– Тоже твой клиент? – удивился Тота.
– Ха-ха-ха! – Она засмеялась, закурила. – Всё-таки влияние матери колоссально. Она только о чеченцах говорит, а я тебе всё выбалтываю.
– Невелика тайна… К тому же я не ваш клиент. А все богатые россияне – ваши клиенты.
– Да, Россия богатая страна.
– Ты почему стала курить? – решил Тота поменять тему.
– Жизнь заставила. Вроде успокаивает нервы.
– А насчёт усыновления ребёнка?
– Ха-ха-ха! Какая глупость… Просто сама мама стала как ребёнок. – У Амелы вновь резко изменилось настроение. – Какое усыновление? У меня столько дел. Я тороплюсь. – Ибмас неожиданно вскочила, в отличие от прежних времён она встречалась и прощалась, уже не подавая Тоте руки, и вообще держалась не как прежде, а несколько скованно… Впрочем, и Болотаев теперь был с ней не как прежде, а словно он провинился в чём-то перед ней. И пытаясь как-то себя оправдать, он вдруг, как обиженный ребёнок, ляпнул:
– Но ты ведь не вышла тогда за меня замуж.
– О чём вы, дорогой Тота? Давно пора всё забыть. Прощайте, Тота. – Она торопливо тронулась. На ходу обернулась, как бы проверяя, провожает ли он её хотя бы взглядом? Убедившись в этом, она весело махнула рукой и крикнула: – Я сегодня непременно по вашему делу переговорю.
Болотаев верил во всемогущество денег в России, тем более если эти деньги, уже отмытые, лежат в надёжном швейцарском банке. Также Болотаев верил, что Амёла Ибмас посредством своих клиентов имеет огромные связи и влияние в России. Однако Болотаев даже не представлял, что такое возможно. Неожиданно его вызвали на заседание ректората, и ректор сразу же заявил:
– В нашем вузе никогда не было и не будет конфликтов на межнациональной почве. И вообще, вы все знаете мою позицию: я с самого начала выступал категорически против войны в Чечне… А что касается автореферата докторанта Болотаева, то специальная комиссия выяснила – в типографию рукопись автореферата была доставлена не то что вовремя, а заблаговременно. И я не позволю на межличностной основе закрыть наш диссовет и лишить нас аккредитации в ВАКе.
Защита докторской состоялась вовремя. Проректор по науке вновь был на больничном. Болотаев не получил ни одного «чёрного шара». Больше всех радовалась приехавшая на защиту мать…
В докторской диссертации Болотаева была большая глава под названием «Влияние внешней среды на нефтяную отрасль России», в которой соискатель рассматривал виды конкурентной борьбы и приводил многочисленные примеры военных конфликтов за чёрное золото, в том числе упомянул и происходящую в тот момент войну в Чечне, думая, что диссертацию, по крайней мере в данный момент, никто не прочитает. Прочитали. Почти все официальные оппоненты прочитали. Отчасти, только отчасти согласились, ибо борьба шла не за чеченскую нефть, которая мизер, а за передел и захват всей российской нефти.
Этот факт все учёные и не учёные, да связанные с этой отраслью люди знали, но не то что в диссертации выдавать, а даже говорить об этом не смели, потому что война шла не только в Чечне, но и по всей России – почти что каждый день в сводках новостей сообщают об убийствах руководителей, так или иначе причастных к нефти в России.
Последнее же, конечно, в диссертацию не попало. И словосочетание «война в Чечне» тоже исчезло, так как диссертация – это идеализированная ситуация, где всё осуществляется якобы только на основе экономических законов, а там влияние внешней среды – это лишь «справедливая рука рынка», то есть борьба, но справедливая, конкурентная… В общем, если говорить о диссертации, то всё математически обосновано, статистикой подтверждено, специалистами одобрено, а влияние «внешней среды» – так это, по диссертации Болотаева, только во благо.
И весь этот опус о «внешней среде» лишь к тому, что, оказывается, когда ты сидишь в тюрьме, влияние внешней среды очень даже необходимо во всех отношениях и оно в основном только во благо. Ибо приехал в Енисейск заморский адвокат разобраться в деле Болотаева. Так не только жизнь самого Болотаева, но и жизнь всех заключенных явно улучшилась. А самого Болотаева перевели в лучшую камеру.
Что значит «в лучшую»? Это значит, что в ней сидят самые блатные – всего восемь человек. Только один ярус, есть телевизор и даже небольшой холодильник. Словом, по местным понятиям – рай. Но это по местным понятиям, а Болотаев никак не может смириться со своим положением. И было бы за что? За что он сидит? Ведь двенадцать с половиной лет – это громадный срок! А в чём он виноват? Хотя… Видимо, в чём-то всё-таки виноват. Ведь недаром говорят, что человек находится там, куда он сам себя поставил… Тогда Болотаев начинал вновь и вновь по порядку вспоминать историю своей жизни и порою винил во всех своих бедах самого себя. Порою винил само время, в котором он жил. А подводил итог так: не повезло мне с народом! Ибо твёрдо считал, что попал он в тюрьму лишь по одной причине – чеченец. Это и адвокат его подтвердил. А впрочем, снова всё по порядку.
Защита докторской диссертации Тоты Болотаева произошла в тот период, когда война в Чечне вроде бы закончилась, вроде бы между Россией и Чечнёй был подписан мирный договор. В Чеченской республике были назначены как бы демократические выборы президента и парламента. Тоту эти политические процедуры вовсе не интересовали, и как только получил диплом доктора экономических наук, он сразу же полетел в Грозный и даже подумывал устроиться на работу в местную нефтяную компанию «Грознефть».
До «Грознефти» Болотаев даже не дошёл, потому что местный нефтяной вуз остро нуждался в таких специалистах. Ему с ходу предложили возглавить кафедру, и зарплата хорошая, и ты дома.
Тота думал, что он привыкнет, что всё обустроится и наладится. Однако с каждым днём ему было всё тяжелее и тяжелее. И это не от тяжелого послевоенного быта и разрухи, а более от общественной атмосферы, где стал не просто преобладать, а господствовать религиозный фанатизм. Знания не нужны, сила – в оружии, и новый закон – шариат и шариатский суд, хотя об этом мало кто знает и смыслит.
– Я вижу, как вам здесь тяжело, – констатировала Дада. – Тотик, вам лучше в Москву уехать. Иногда будете нас навещать. И мы будем к вам приезжать на праздники.
– Да, – быстро согласился Тота, но в этой семье, и все это знали, последнее слово за матерью, и она сказала:
– Да. Ты должен лететь в Москву. Но в новом качестве, в качестве директора театра.
– Какого театра?! – возмутился Тота.
– Нашего театра.
– Да кому ныне театр нужен?! – засмеялся Болотаев.
– Вот в том и дело, что нужен. Очень нужен. Только красота, только искусство спасёт мир!
– Мама! Успокойся. Здесь Достоевского не знают, а если вдруг ненароком узнают, что читаешь к тому же русскую классику, то могут убить.
– Могут. Не спорю. Но мы должны бороться за культуру народа. Нашего многострадального народа.
– Мама! Очнись! Проснись. Вокруг только бородатые автоматчики, – кричит Тота. – А ты в это варварство – театр?!
– Вот именно – театр! – И как приказ: – Ты мой сын?
– Твой… Но я доктор экономических наук.
– Это плюс… Но только у тебя есть диплом, с отличием – института культуры.
– Да я даже не помню, где этот диплом.
– Вот. У меня. И с ним ты должен лететь в Москву. На утверждение и деньги получать.
– Какая Москва? Какие деньги? Мы ведь вроде теперь независимы от Москвы.
– Это «вроде», как ты верно заметил. А вот наш министр уже в Москве, тебя ждёт. Нужен дипломированный специалист.
Вот так Тота вновь стал директором театра. Уже в этом качестве зачастил в Москву. В первую очередь надо было восстановить само здание… Словом, замотался Тота. Засосало дело. А это бюрократия. Пока обсуждали, утверждали и кое-как восстанавливали театр, время летело. Наступил 1999 год. Финансирование из Москвы полностью прекратили. Сам Тота, мать и даже Дада работали, или, правильнее сказать, числились, в театре. Зарплата – копейки. Но и её давно не выдают. Болотаевы еле-еле сводили концы с концами. А ведь ещё и дети растут. А тут вновь открыто заговорили о войне.
На улицах Грозного появилось огромное число обросших, хорошо вооружённых иностранцев – арабы, турки, афганцы. Как ни странно, многие из них неплохо говорят по-русски. В целом картина удручающая. И нормальные люди, по мнению Тоты, вновь покинули эту республику, в которой царят анархия и беспредел, а вольготно живут «волки» – вооружённые банды. И что ещё очень странно – вся российская пресса всячески рекламирует главарей этих банд. Показывают по центральному телевидению, берут у них интервью, где эти бандиты нагло угрожают русским и России: мол, скоро нападут на неё.
В то же время между этими бандами возникают конфликты и борьба за сферы влияния. Перестрелки и взрывы в Чечне никого не удивляют, и люди даже лишний раз из дома выходить боятся.
А был июль, середина лета, жара. И Тота решил вместе с друзьями отдохнуть у реки, искупаться, расслабиться, позагорать и выпить по чуть-чуть. И тут нагрянул так называемый шариатский патруль. И толкались, и ругались, и кричали. И в итоге как бы нашли общий язык. Патруль ретировался, напоследок сказав, что артисты и есть артисты.
А вот в поздних сумерках уже ехали домой, и Тота спал на заднем сиденье, когда вдруг его разбудили автоматные очереди. Также всё неожиданно прекратилось. Вначале испуганный Болотаев припал к полу, потом окликнул друзей, гробовая тишина. Выскочил из машины. Никого не видно, только слышен шум удаляющейся машины. Друзья мертвы.