– Ну и дурак… Впрочем, может, это и к лучшему.
– Мне деньги нужны, – сказал Тота.
– Деньги всем нужны.
– А где босс?
– Босса нет.
– Как нет? – поразился Тота.
Позже, во время следствия, от него требовали рассказать всё, что он знает о Голубеве. Получилось всё наоборот: Болотаев узнал, что его бывший босс – известный в мире олигарх, с юных, комсомольских, времён был стукачом, работал на КГБ, а после – на ФСБ. А когда его миллиарды основательно осели на Западе, вслед за ними и олигарх попросил американского убежища, что было удовлетворено, с трудоустройством в ЦРУ.
По официальной версии, Рудольф Александрович умер от инфаркта в номере отеля Нью-Йорка. А Бердукидзе сказал, что, по словам дочери, перед смертью его пытали, потом придушили. Но служба охраны сверхдорогого отеля, местная полиция и даже нанятый частный детектив и адвокат подтвердили версию – инфаркт.
Эта новость от Бердукидзе очень встревожила Тоту. Наверное, поэтому, когда он в ту ночь, расставшись с товарищем, вошёл в свою квартиру, он тщательно защёлкнул все замки. И тут же вдруг звонок в дверь.
Тота прильнул к дверному глазку. Вроде незнакомый молодой человек – улыбается.
– Тота, это я, Идрис, меня твоя мать прислала, – сказал он по-чеченски.
Тота открыл дверь… Дальше всё было, как в тумане…
…Когда очнулся, услышал несколько мужских голосов. Один явно чеченец с характерным акцентом. Но не он здесь главный, понятно по голосу.
– Ну всё. Всё, что надо выяснили, – это чёткий командный голос. – Всё записано?.. Интересно, как он о Голубеве узнал?
– Да об этом уже все знают, – это чеченец.
– Надо завтра об этом материал в газету дать… Только согласуйте… Ну а вам, Гилани, огромное спасибо… Правда, он нам ничего толком и не сказал.
– Мы ещё с ним поработаем, – это вновь чеченец.
– А куда ещё с ним работать?! Всё выжали. Он просто исполнитель. А куда конкретно двести лимонов уплыло, он не знал и знать не мог.
– Голубев знал, но его нет, – это ещё один голос.
– Вот эта банкирша из Швейцарии. Как её? Амёла?
– На неё надо выйти.
– И что ты ей скажешь? И как ты ей скажешь?
– Через этого.
– Ладно. Закругляемся… Тебе, Гилани, спасибо.
– Да что вы?.. Общее дело делаем. И я рад служить и стараться.
– Похвально, Гилани. Похвально. Я доложу. Хотя вот этот твой кадр – плясун.
– Да при чём тут я?! – оправдывается чеченец. – Я его знать не знаю. Это Голубев его откуда-то откопал.
– Может, это и так. Но за доверенное тебе место. Тем более такое место – надо бы быть поответственнее.
– Больше такого не будет.
– Конечно, не будет. Не допустим.
– А с этим что делать?
– В принципе, с ним всё понятно: козёл отпущения. Но за оскорбление старого чекиста, а тем более лезгинку перед Большим… К тому же всё о свободе грезит… Я думаю лет пятнадцать – двадцать за поддержку терроризма ему светит.
– Но позвольте, – засмеялся чеченец, – какой же из него террорист. Это ведь артист! И всё выдал. Нет там ничего.
– Ха-ха-ха, ты прав, Гилани… И всё же какая же у вас, чеченцев, солидарность! Ты его вроде знать не знаешь, а всё равно выгораживаешь.
– Ничуть. Просто он ведь нам нужен на эту швейцарку влиять.
– Это есть… Ну ладно. Мы пошли. А ты исправляйся…
– Непременно… Я, как велели, смотаюсь в Чечню. А за этим мои пацаны посмотрят.
– За этим, – последовала пауза. – Уже смотрят. А ты занимайся поручением. Честь имею.
Тишина. Болотаев хочет открыть глаза. Не может. Шум. Шаги.
– Эй, Петрович, когда он проснётся? – вновь голос чеченца.
– Да пора уж.
Болотаева слегка бьют по лицу. Прыскают в лицо водой.
– А ну, поднимайте веки. Поднимайте. Просыпайтесь. Гражданин, подъём… А! Вот и всё… Как вы себя чувствуете? – Тота видит перед собой пожилого мужчину. – Ну всё. Я пошёл.
Тота посмотрел ему вслед, потом осмотрелся. Вроде это его квартира. Перед ним стоит этот известный чеченец. Поодаль ещё один. Кажется, тот, что в дверь звонил.
– Проснулся? – спрашивает у Болотаева по-чеченски. – Меня зовут Гилани.
– Воды, – попросил Тота, а потом: – Что это за спектакль или сон?
– Скорее спектакль. Ха-ха, ты ведь артист.
– Я Тота Болотаев… Хозяин этой квартиры.
– Это понятно, – говорит Гилани. – А теперь слушай меня. Коротко. Ты попал. Ты под колпаком. Вот он будет тебя всем, что хочешь, обеспечивать. Понял?
– У-у, – промычал недовольно Тота.
– Я на пару дней слетаю домой, в Чечню. А ты за это время должен позвонить этой банкирше из Цюриха и позвать её в Москву.
– Какую банкиршу? – очнулся окончательно Болотаев.
– Ну, эту, Амёлу… Видно, классная баба. Ты от одного её имени… Ха-ха, – захохотал он. – В общем, ты понял.
– Мне надо домой, в Чечню. К маме, детям.
– Какая Чечня? У тебя и паспорта нет. Так что не рыпайся.
– Я под арестом?
Технический прогресс – не всегда благо. Например, чтобы сделать одну фотографию 50–60 лет назад, надо было специально идти в фотоателье со всей семьёй. И это была и есть фотография и история. Это запечатлённая на плёнке эпоха. Дух того времени.
А сегодня можно в день на камеру или тем более простой мобильный сделать сотни снимков. Однако они почти что не материализуются, теряются в памяти того же аппарата и с ним же физически исчезают.
Это умозаключение к тому, что если бы Тота Болотаев делал свои заметки на электронных носителях, то они бы, скорее всего, исчезли в мельчайшем чреве этих носителей. А Болотаев вёл свои записи по старинке; как бы письма издалека, и воспоминания, и размышления. Что-то вроде эпистолярного жанра. К сожалению, умирающего жанра. И, к сожалению, хотя бы потому, что если бы не эти «Записки Болотаева», мы бы многого не узнали, а скорее всего, даже не вспомнили бы Тоту Болотаева, а тем более не узнали бы о роли и сущности некоего Гилани, имя которого по понятным причинам пришлось изменить.
Вместе с тем предоставленный текст максимально соответствует оригиналу, и в данный момент необходимо отметить, что автор первоисточника был, по нашему мнению, всесторонне одаренным человеком. Чего только стоит последующий краткий философский и политэкономический анализ современного состояния дел в России. Впрочем, оцените сами, потому что последующие две-три главы изложены практически так, как было в оригинале. И судя по почерку, шрифту, чернилам и, конечно же, бумаге, эти страницы Болотаев уже писал, будучи в хороших условиях. Правда, здесь следует отметить: чтобы не менять манеру повествования, мемуары, написанные от первого лица, были изложены как бы со стороны, от третьего лица.
Думаю, читатели простят эту авторскую вольность. Однако лучше, чем первоисточник, ничего нет, поэтому вернемся к «Запискам Болотаева», то есть к нашему повествованию…
Демократия по-российски – удивительное изобретение. Это некий полуфеодальный строй в XXI веке. Время, когда вроде бы царя, дворян и крепостных нет, но «во благо отчизны» выстроена строгая вертикаль власти, где каждый, кто у руля, руля любого уровня, считает, что это всё его и навечно. И задача подведомственного хозяйства – всемерно улучшать благосостояние хозяина.
Конечно, обобщать неправильно, но закономерность налицо, и кто не вписывается в систему – не член некоего кооператива, точнее команды, он не руководитель и тем более не государственник, ибо он, то есть руководитель любого ранга, обязан делиться, то есть отстегивать наверх, а если надо, он должен, так сказать, за «свои кровные» построить мост, дорогу, оказать благотворительность, содержать футбольную или хоккейную команду, если повезёт, даже в Лондоне или Нью-Йорке, но бывает, что и в Улан-Удэ. И ещё надо много-много чего – в зависимости от масштаба руководства.
Если начальник справляется – то рост и уважение, если нет, то… Словом, деньги, только деньги нужны. И только тот, кто приносит прибыль, нужен. Понятное дело, что никто не хочет быть подневольным либо крепостным. И многие пытаются выбиться в высшее общество – в «графья» или «князья». И для этого некоторые готовы что угодно сделать, в том числе и родину продать.
Отчизна, точнее высшее руководство, таких энергичных всемерно должно поощрять. А как поощрять? По-разному. В зависимости от вклада, должности и рвения. Кому область, кому край или целое министерство. Можно фабрику или завод. А вот такому, как Гилани, за особый вклад, как за выслугу лет дали должность начальника отдела в министерстве сроком на десять лет, то есть до пенсии.
Должность не ахти, да и сам Гилани в налогах вовсе не разбирается. Так, поставил туда своего человека – доход небольшой, но стабильный, плюс кое-какая информация тоже нужна. А тут как-то на горизонте Голубев объявился. Последнему надо было одного конкурента с рынка прогнать. Обратился Голубев к своим друзьям – покровителям из спецслужб. Они рекомендовали неких «дерзких» и «неподконтрольных» чеченцев, кои были под контролем, то есть «шестерки» Гилани.
Вот так сошлись Голубев и Гилани. Однако у Голубева какой масштаб, влияние и хватка. Как узнал он про «выслуженную должность» в министерстве, быстро сообразил: вложились, то есть солидно доплатили и повысились в должности – заместитель руководителя департамента. А потом вошли в раж, понравилось. Вновь Голубев щедро вложился при назначении нового министра, и уже вся нефтянка под контролем: лишь толковый, честный, перед Голубевым честный, человек нужен был. То, что Болотаев попал на эту должность, – роковая для него случайность. А о каком-то Гилани, что очень предприимчивый и богатый есть чеченец в Москве, Тота лишь краем уха слышал, а обо всём остальном узнал чуть позже, когда как заложник был перевезен в какой-то подмосковный дом.
Этот дом, видимо загородная дача, очень удобен; тем более что Тота лежит на огромной мягкой кровати и вокруг блестящая роскошь, как в индийском кино. А на антресоли ваза с фруктами и всякие деликатесы и напитки, как по заказу. Однако у Болотаева одна мысль – спасаться, бежать. Но как? Сделанные накануне уколы, особенно в мышцу бедра, очень болят. У него сонное состояние, так что голову не хочется поднимать, да и не может он её поднять. Болит. Всё болит.