Ставка предлагает ознакомить тов. Жукова с обстановкой. Все решения тов. Жукова в дальнейшем, связанные с использованием войск фронтов и по вопросам управления, обязательны для выполнения.
По поручению Ставки Верховного Главнокомандования
Начальник Генерального штаба Шапошников.
6 октября 1941 г. 19 ч. 30 м.»
Прочитав до конца, Лев Захарович смущённо, что с ним случалось весьма редко, проговорил: «Так бы и сказали…»
По свидетельству офицера Бедова, начальника охраны Жукова, от которого Конев узнал о происшедшем эпизоде, Жуков за всю войну этот документ показывал лишь один раз. Все, кроме Мехлиса, знали, кто такой Жуков и без проверки документов с глубоким уважением относились к его нелёгкой миссии Первого и единственного заместителя Верховного Главнокомандующего. Сталин не позволял ни одному наркому иметь несколько замов и сам строго придерживался этого неписаного правила. Жаль, что этот принцип потом был нарушен…
Ничего положительного не могли сказать о Мехлисе и нарком Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецов, особенно командующий Волховским фронтом К. А. Мерецков, который в самом начале войны был по ложному обвинению арестован, испытал все «прелести» бериевских лагерей и только в сентябре сорок первого года был освобождён из-под стражи. Никаких «протоколов» и липовых бумаг он не подписал, не признал за собой никакой вины, так как не совершал никаких преступлений против Родины. Настоящий патриот оказался сильнее и твёрже раскрученной на полные обороты репрессивной машины, созданной Берия, не без участия того же Мехлиса. И вот этот «блюститель порядка» зимой 1941/42 года был Сталиным послан на Волховский фронт, чтобы приглядывать за опальным командующим. У Мерецкова не прошли ещё синяки и ссадины, оставленные следователем тюрьмы, он, естественно, побаивался приставленного к нему в качестве члена Военного совета армейского комиссара 1-го ранга Мехлиса. В частности, поговаривали, что именно по настоянию Мех-лиса командующим 2-й Ударной армией, погибшей в болотах под Ленинградом, был назначен в те дни генерал Власов, исполнявший тогда обязанности заместителя командующего Волховским фронтом. Там он завёл армию в болото и сдался врагу.
Перебирая в памяти встречи и беседы с разными людьми, занимавшими различные должности в армии ещё до войны и особенно в её начале, Иван Степанович вспомнил свой разговор с глубоко уважаемым сослуживцем генералом Горбатовым, тоже безвинно пострадавшим от наветов, и подозрений, процветавших в тридцатые-сороковые годы. Ему тоже приходилось знать Мехлиса, когда тот был членом Военного совета Брянского фронта, а Горбатов командовал 3-й общевойсковой армией.
— Мехлис нередко навещал нашу армию, — делился Александр Васильевич Горбатов с Коневым. — Мехлис всегда был велеречив, суров и мнителен. Он был человеком крайних мнений, всё воспринимал с недоверием, всё, как правило, перепроверял. Каждый день посылал Сталину отчёты о своей деятельности, никому из подчинённых не доверял составлять шифровки, писал их только сам, своим оригинальным почерком. Уезжая на другой фронт (он их менял часто), Лев Захарович как-то пооткровенничал: «Я долго присматривался к вам, Александр Васильевич, следил за каждым вашим шагом после вашего отъезда из Москвы, проверял, что слышал о вас хорошего, но не верил. Теперь вижу, что был не прав…»
— Что и говорить — неплохую характеристику сам себе дал человек, никому не веривший и не сделавший ничего хорошего для людей, — сказал тогда Иван Степанович Горбатову.
Особенно много невзгод и наветов претерпел от Мехлиса генерал Петров Иван Ефимович: дважды они не срабатывались — на 2-м Белорусском и 4-м Украинском фронтах, а ещё раньше — на юге, во время Керченской эпопеи и северо-кавказских событий. Во всех случаях усилиями «бдительного» члена Военного совета Петров отстранялся от должности командующего фронтом.
На всю жизнь запомнит маршал, что поведал ему о встрече с Будённым сразу после крымской катастрофы человек сугубо гражданский, секретарь Сталинградского обкома партии А. С. Чуянов. Появившись в Сталинграде где-то в середине июля сорок второго года, Будённый, естественно, в первую очередь зашёл к секретарю обкома, члену ЦК ВКП(б). Заметив тягостное состояние прославленного героя Гражданской войны, Чуянов отнёсся к нему очень доброжелательно: угостил сытным обедом, успокоил, и тот рассказал ему о том, как он, командующий Северо-Кавказским фронтом и Мехлис, представлявший Ставку, докладывали Сталину о позорном поражении, происшедшем в Крыму. «Сначала Сталин молча выслушал меня, — говорил Будённый, — потом обратился к Мехлису:
— А вы что доложите? Как своей политической работой обеспечили провал Крымской операции?! Ну, докладывайте, послушаем… — Сталин стал набивать трубку табаком и, не закуривая, снова спросил: — Что же, товарищ Мехлис, молчите? Видимо, невесело докладывать. А каково мне?
Мехлис отбросил тезисы и заранее подготовленные выкладки, дрожащим голосом принялся излагать свои взгляды о руководящих кадрах Крымского фронта, о неудовлетворительном обеспечении фронта артиллерией и танковой техникой… Докладывал долго. Сталин молчал. Наконец гневно произнёс:
— Вы что-нибудь вразумительное можете сказать?.. Мехлис растерянно развёл руками и… замолчал».
И далее, по рассказу Будённого, произошла такая сцена:
«В кабинете воцарилась тишина. Все молчали. Сталин встал, грозно посмотрел на Мехлиса, потом на Будённого и, помолчав немного, тихо, но внятно сказал:
— Будьте вы прокляты…»
И тут снова вспомнил Конев о своих встречах с Мехлисом, когда тот был прислан к нему в роли первого члена Военного совета Степного округа-фронта. «Чем же я провинился перед Верховным? — терялся тогда в догадках Иван Степанович. — Ведь совсем недавно, при назначении меня командующим, была тёплая, как мне показалось, доверительная беседа в Ставке. Сталин был благожелателен и дружелюбен. Что же могло случиться? Почему так таинственно появилась здесь эта зловещая фигура, которая теперь будет контролировать каждый шаг, каждое решение?»
Примеры и факты выплывали сами собой, а беседа с Чуяновым просто не выходила из головы. Он и сам знал о «выдающейся» роли Мехлиса в сорок втором году, когда он и в самом деле решил, что может командовать не только армиями, но и целым фронтом. Будучи представителем Ставки на Юге, он обязан был помочь командованию Крымского фронта подготовить и провести наступательную операцию по освобождению Крыма, но не сделал ни того ни другого. Вместо практической помощи командующим армиями и командирам корпусов в организации обороны и отпора врагу Лев Захарович занялся своим любимым делом — перетряхиванием кадров. Не способный вникнуть в сложившуюся обстановку, правильно оценить её, но обладая широкими полномочиями, Мехлис как диктатор отдавал противоречивые распоряжения войскам, не согласуя их даже с командующим фронтом. За несколько дней заменил двух командующих армиями, сменил весь состав Военного совета фронта, изгнал начштаба, генерала (будущего прославленного маршала. — Авт.) Толбухина, и даже добился перед Верховным снятия с поста самого командующего Крымским фронтом генерала А. Д. Козлова. Как военный Деятель высшего ранга, Мехлис проявил полное непонимание требований современной войны. Он не смог оказать никакой существенной помощи войскам, а, наоборот, осложнил их действия, в результате был потерян Крымский полуостров и немецко-фашистские войска, форсировав Керченский пролив, через Тамань устремились на Северный Кавказ. Намного усложнилась и оборона Севастополя. И вместо того чтобы признать свои ошибки, Мехлис состряпал очередное донесение, в чём был непревзойдённым мастером, в котором всячески обелял себя и всю вину за провал возлагал на командование Крымским фронтом. На этот раз даже Сталин не выдержал и в специально посланной телеграмме отчитал своего любимчика, как говорится, по всем статьям. В ней Сталин сообщал Мехлису: «Вы держитесь странной позиции постороннего наблюдателя, не отвечающего за дела Крымфронта. Эта позиция очень удобна, но она насквозь гнилая. На Крымском фронте вы — не посторонний наблюдатель, а ответственный представитель Ставки, отвечающий за все успехи и неуспехи фронта и обязанный исправлять на месте ошибки командования. Вы вместе с командованием отвечаете за то, что левый фланг фронта оказался из рук вон слабым. Если вся „обстановка показывает, что с утра противник будет наступать“, а вы не приняли всех мер к организации отпора, ограничившись пассивной критикой, то тем хуже для Вас. Значит, Вы не поняли, что Вы посланы на Крым-фронт не в качестве госконтроля, а как ответственный представитель Ставки…»
Многие годы жизни и деятельности Льва Захаровича показали, что порочную практику, унаследованную от Берия, поучать, следить и обо всём доносить Сталину, к тому же в своей извращённой интерпретации, Мехлис продолжал и на войне, обладая огромными полномочиями члена Ставки и начальника Главного политического управления РККА. Являясь по характеру человеком неуживчивым, подозрительно относящимся к людям, Мехлис на всех должностях — а их было так много, что невозможно перечислить, — долго не задерживался. Точнее, задерживался лишь там, где по разным обстоятельствам его боялся командующий фронтом и не смел вовремя рассказать правду Сталину. Об этом красноречиво говорил пример того же командующего Крымским фронтом генерала Козлова, который лишь после отстранения от должности решился рассказать Сталину о том, что причина поражения войск в Крыму в значительной степени заключалась в самоуправстве члена Военного совета фронта Мехлиса. Генерал Козлов старался убедить Сталина, что делал всё, что мог, чтобы не допустить катастрофы в Крыму, но ему мешал Мехлис, давил на него авторитетом уполномоченного Ставки Верховного Главнокомандования и тем самым дезавуировал все распоряжения его, комфронта.
Сталин терпеливо выслушал Козлова до конца, а потом спросил:
— У вас всё?
— Да, — ответил генерал.
— Значит, вы хотели сделать то, что надо было, но не смогли?