Пока маршал всё это говорил, Иван Барсунов стоял у машины и с огромным интересом слушал, казалось бы, по форме простой, но по содержанию очень проникновенный, очень глубокий рассказ полководца о делах сложных и в высшей степени ответственных, связанных не только с заключительным сражением за Берлин, но с судьбой родной для него армии и всей страны. «Не зря он комиссарил ещё в годы Гражданской войны, — невольно подумал Барсунов. — Умеет сказать популярно и доходчиво…»
Тут вернулся от берега реки адъютант командующего подполковник Соломахин, доложил маршалу о положении на переправе, о том, что «пробка» на дороге почти рассосалась и теперь можно, обогнав передние машины, тронуться в путь. Шофёр крутанул руль вправо, и «Виллис» рванулся вперёд.
Поравнявшись с машиной начальника политуправления генерала Шатилова, ехавшего в «свите» командующего, Иван Барсунов доложил о себе и передал ему, как советовал маршал, написанную для газеты статью. Тут же он попытался доверительно узнать, не слишком ли маршал рискует, находясь в непосредственной близости от войск, форсирующих Шпрее?
Генерал Шатилов вспомнил, что майор Барсунов — ветеран фронта — работает всегда без какого-либо транспорта, предложил втиснуться в его машину и уж потом спокойно и обстоятельно стал отвечать на интересующие его вопросы. Прежде всего он сообщил, что ещё 17 апреля Конев отдал распоряжение подготовить для него передовой наблюдательный пункт (ПНП) недалеко от Шпрее, в районе предполагаемой переправы танкистов генерала Рыбалко. Теперь река форсирована, и маршал посчитал, что обстановка позволяет ему быть как можно ближе к войскам, преодолевшим последнюю большую речную преграду на пути к Берлину.
Генерал Шатилов, зная, что вездесущий корреспондент постоянно находится в солдатской среде, снабжая фронтовую газету боевой оперативной информацией, стал в свою очередь расспрашивать его о политико-моральном состоянии и подвигах наступающих бойцов. Эта встреча с начальником политуправления фронта и взаимная информация особенно была необходима Барсунову, который месяцами не появлялся в редакции, а постоянно находится в передовых частях и подразделениях. Он получил настоящий заряд бодрости и уверенность в необходимости своей работы в войсках, многое узнал.
Не знал лишь корреспондент самую главную новость: о состоявшемся вскоре разговоре маршала с Верховным Главнокомандующим по специальной правительственной связи, именуемой «ВЧ». Конев доложил о ходе наступления, о переправе через Шпрее, о том, что 3-я и 4-я танковые армии уже начали отрываться от общевойсковых армий и выдвигаются глубоко вперёд в северо-западном направлении.
Внимательно выслушав доклад командующего 1-м Украинским фронтом, Сталин вдруг сообщил неприятное известие: наступление войск 1-го Белорусского фронта, нацеленного прямо на Берлин, идёт пока трудно, оборона противника там ещё не прорвана, и это грозит большими неприятностями…
Сказав это, Сталин почему-то замолчал. Некоторое время молчал и Конев, ожидая важных решений Ставки в связи с создавшейся, действительно сложной, ситуации. Он знал, что в успехе боев за Берлин 1-му Белорусскому фронту отводилась главная роль. Маршал уже прикидывал, что же следует ему предпринять, чтобы поправить положение, как и чем помочь соседу. Ждал конкретных указаний, а Сталин вдруг с тревогой в голосе спросил Конева:
— Нельзя ли, перебросив подвижные войска Жукова, пустить их через образовавшийся прорыв на участке вашего фронта на Берлин?
Выслушав вопрос Сталина, с ходу, как о давно решённом, командующий доложил сове мнение:
— Товарищ Сталин, это займёт много времени и внесёт большую путаницу. Перебрасывать в осуществлённый нами прорыв танковые войска с 1-го Белорусского фронта нет необходимости. События у нас развиваются благоприятно, сил достаточно и мы в состоянии повернуть обе наши танковые армии на Берлин…
Сказав это, Конев уточнил направление, куда будут повёрнуты танковые армии, и назвал как ориентир Цоссен — городок в двадцати пяти километрах южнее Берлина, известный как место пребывания ставки немецко-фашистского генерального штаба.
— Вы по какой карте докладываете? — спросил Сталин.
— По двухсоттысячной.
После короткой паузы, во время которой он, очевидно, искал на карте Цоссен, Сталин ответил:
— Очень хорошо. Вы знаете, что в Цоссене — ставка гитлеровского генерального штаба.
— Да, знаю.
— Очень хорошо, товарищ Конев, — повторил он. — Я согласен. Поверните танковые армии на Берлин.
На этом разговор закончился.
В сложившейся обстановке Иван Степанович считал принятое решение единственно правильным, хотя не был уверен — одобрит ли это маршал Жуков.
…Редактор фронтовой газеты «За честь Родины» полковник С. И. Жуков, постоянно получающий информацию непосредственно от начальника штаба генерала И. Петрова, с которым был знаком, узнав о таком важном решении маршала, срочно перенацелил действия своего спецкора Ивана Барсунова, отправив на его имя следующую телеграмму: «Вам необходимо действовать вместе с танкистами Рыбалко, освещать их боевые успехи. Ждём интересных материалов».
…Разыскав штаб 3-й гвардейской танковой армии, Барсунов представился начальнику штаба армии генералу Д. Бахметьеву и попросил выдать новую карту с необходимой для его корреспондентской деятельности обстановкой. Командарм Рыбалко был где-то впереди в одном из танковых корпусов, который уже сделал поворот в северо-западном направлении и устремился к Берлину. На все вопросы, интересующие корреспондента, охотно ответил генерал Бахметьев. От него же Иван Барсунов узнал и об общей обстановке, сложившейся на 1-м Белорусском фронте у маршала Жукова. В частности, он узнал о тяжёлых боях, которые вела 8-я гвардейская армия генерала В. Чуйкова, штурмуя сильно укреплённые Зеловские высоты. Только к исходу 17 апреля здесь была прорвана вторая оборонительная полоса. Ожесточённые бои продолжались и на третий День наступления. Ввиду этого подвижные войска 1-го Белорусского фронта пока не получили оперативного простора. Вот их-то и предлагал Сталин пустить через прорыв, совершенный войсками 1-го Украинского фронта. Однако Конев посчитал, что ввод двух танковых армий одного фронта в прорыв, осуществлённый другим фронтом, был бы очень громоздким и практически трудно осуществимым. Это повлекло бы за собой сумятицу и потерю дорогого времени. Хотя сама идея Сталина была весьма заманчива: ударить по Берлину всеми четырьмя танковыми армиями с юга через уже пробитый на 1-м Украинском фронте коридор. Только большой полководческий опыт и смелость маршала позволили ему предложить Сталину своё, менее громоздкое, но дающее тот же эффект решение. Оно и было принято Ставкой. Оно же, это решение, наверняка навело Сталина на мысль: вместе с ударом 1-го Украинского фронта с юга одновременно нанести удар танковыми армиями 2-го Белорусского фронта (К. Рокоссовский) в обход Берлина с севера. Правда, потом этого не потребовалось. Конев облегчил положение войск 1-го Белорусского фронта. Удар с юга был в определённой мере неожиданным для немецкого командования. Так нестандартные действия полководца привели и на этот раз к общему успеху. 19 апреля две наши танковые и 13-я общевойсковая армии развивали прорыв в оперативную глубину, а 3-я и 5-я гвардейские армии расширяли прорыв в сторону флангов и деятельно готовились к ликвидации противника на севере и на юге, в районе Котбуса и Шпремберга.
Трое суток уже грохотали залпы Берлинской наступательной операции. Трое суток войска двух наших фронтов буквально прогрызали оборону врага.
…В эти решающие дни боев за овладение Берлином Конев твердо держал управление войсками в своих руках, выдвигал всё новые и новые оригинальные методы борьбы. Ещё в ночь на 18 апреля в своей директиве он подчёркивал:
«На главном направлении танковым кулаком смелее и решительнее пробиваться вперёд. Города и крупные населённые пункты обходить и не ввязываться в затяжные фронтовые бои. Требую твердо понять, что успех танковых армий зависит от смелого манёвра и стремительности в действиях…»
И теперь, когда обе танковые армии (3-я и 4-я) повернули с юга на северо-запад, маршал зорко следил за их действиями, нацеливая на скорейший выход к Берлину, на соединение с подвижными войсками соседнего 1-го Белорусского фронта. Этот смелый манёвр был в его глазах закономерным и естественным, рассчитанным на то, чтобы бить врага в самом неожиданном и невыгодном для него положении. Это был его полководческий почерк. Действия обеих танковых армий надёжно прикрывала 2-я воздушная армия генерала С. Красовского, которая за три дня произвела более семисот пятидесяти самолёто-вылетов и сбила сто пятьдесят пять вражеских самолётов. В те дни майор И. Кожедуб довёл счёт лично им сбитых самолётов до шестидесяти двух и был удостоен третьей Золотой Звезды Героя. Успешно громила врага истребительная дивизия трижды Героя Советского Союза полковника А. Покрышкина, а также другие авиасоединения.
В дневнике верховного главнокомандования вермахта за 20 апреля была сделана следующая запись: «Для высших командных инстанций начинается последний акт драматической гибели германских вооружённых сил… Всё совершается в спешке, так как уже слышно, как вдали ведут из пушек огонь русские танки… Настроение подавленное…»
Продолжая наступление, танкисты 1-го Украинского фронта уже 22 апреля преодолели сопротивление противника, вплотную подошли к внешнему обводу Берлинского оборонительного района и заняли выгодное положение: стали соединяться с войсками 1-го Белорусского фронта. Путь к столице Германии гитлеровским резервам с запада и юго-запада был окончательно закрыт. Это очень важно. Теперь надо сделать всё, чтобы совместными усилиями завершить окружение всей берлинской группировки. Последующие два дня боевые действия на всех направлениях приняли особенно ожесточённый характер. Конев лишился отдыха, непрерывно держал связь не только с командующими армиями Рыбалко и Лелюшенко, но и с командирами танковых корпусов, которые добивались наибольших успехов в продвижении навстречу войскам маршала Жукова. Не выпуская рабочую карту из рук, маршал сам, помимо штаба, отмечал на ней каждый новый пункт, достигнутый танкистами. Счёт уже шёл не на дни, а на часы и метры.