ии в районе Борисова, в 19-й армии — в районе Неелова и в 20-й армии — в Михайловке. Однако этот план не удалось полностью претворить в жизнь. Для отражения массированных танковых ударов противника планировалось использовать, кроме противотанковой артиллерии, которой было крайне мало, артиллерию, приданную полкам, артиллерию групп поддержки пехоты, танки, находившиеся в резерве командующих армиями, противотанковые ружья, а также инженерные взрывные и невзрывные заграждения, гранаты и бутылки с горючей смесью. Огневые позиции дивизионной пушечной и гаубичной артиллерии оборудовались на танкоопасных направлениях. Но этих средств, как и боеприпасов, было мало.
Танковые части и соединения были укомплектованы преимущественно легкими машинами. По данным автобронетанкового управления Западного фронта, к 1 октября в двух моторизованных дивизиях (107-я, 101-я) и пяти танковых бригадах (128, 127, 143, 147 и 126-я) насчитывалось 465 танков. Из них новых танков КВ было 18 и Т-34–51, что составляло 15% от общего количества этих боевых машин. Все танковые соединения находились в составе вторых эшелонов и резервов армий и фронта. Они предназначались для проведения контратак и контрударов по вклинившемуся противнику.
На авиацию возлагались задачи по прикрытию своих войск и их тылов от ударов авиации противника, уничтожению его выдвигающихся и атакующих частей на поле боя, в первую очередь танковых и моторизованных колонн, нанесению ударов по вражеским аэродромам. Кроме того, авиация Западного фронта и резерва Верховного Главнокомандования в подготовительный период вела воздушную разведку и осуществляла налеты на аэродромы врага. Так, только в сентябре авиация Западного фронта вывела из строя и уничтожила на аэродромах до 120 и в воздушных боях сбила 89 самолетов противника{116}. К сожалению, не всегда удары наносились по разведанным и уточненным целям. Например, неоднократно осуществлялись удары на великолукском и торопецком направлениях, хотя здесь не было ударных группировок противника.
Генерал-полковник Конев часто бывал в соединениях и частях, ночами работал над картами в штабе. Этого требовала обостряющаяся обстановка. «В конце сентября перед началом оборонительного сражения, — отмечал Иван Степанович, — я и члены Военного совета фронта объехали войска. Я побывал в 30, 19,16 и 20-й армиях. Вместе с командармами, членами Военных советов армий и начальниками штабов мы еще раз проверили готовность всех наших мероприятий по отражению наступления противника. У всех нас была полная уверенность, что войска будут драться стойко и мужественно»{117}.
30 сентября 2-я танковая группа генерал-полковника Гудериана перешла в наступление на орловском направлении, положив начало операции «Тайфун». 2 октября удар нанесли войска 9-й и 4-й армий, 3-й и 4-й танковых групп. Они нанесли поражение войскам Западного, Резервного и Брянского фронтов, которые отходили с большими потерями, пытаясь контратаками сдержать наступление врага. Однако его ударные группировки рвались к Вязьме, охватывая войска Западного фронта, удерживавшие позиции между флангами прорыва, в 100–110 км к западу от города. Вероятность их окружения превращалась в реальность.
Сталин, получив сведения об этом, был в ярости. Об этом свидетельствуют воспоминания управляющего делами Совнаркома СССР Я.Е. Чадаева, которыми мы воспользуемся{118}. Он был вызван в кабинет Сталина, где увидел вождя, который ходил поспешно с растущим раздражением. «По его походке и движению, — рассказывал Чадаев известному историку Г.Л. Куманеву, — чувствовалось, что он находится в сильном волнении. Сразу было видно, что он тяжело переживает прорыв фронта и окружение значительного числа наших дивизий. Это событие просто ошеломило его».
— Ну и болван, — тихо произнес Сталин. — Надо с ума сойти, чтобы проворонить… Шляпа!
Чадаев молча стоял. В это время зашел Поскребышев и доложил:
— Командующий Конев у телефона. Снова предоставим слово Чадаеву:
«Сталин подошел к столу и с яростью снял телефонную трубку. В командующего летели острые стрелы сталинского гнева. Он давал не только порцию “проборки”, но и строгое предупреждение, требовал беспощадно биться и добиться вывода войск из окружения.
— Информируйте меня через каждые два часа, а если нужно, то и еще чаще. Время, время дорого!»
После этого Сталин соединился с членом Военного совета Западного фронта H.A. Булганиным и тоже набросился на него. Оправдываясь, Николай Александрович доложил, что чрезвычайное происшествие случилось вследствие того, что командующий войсками Резервного фронта Маршал Советского Союза С.М. Буденный узнал о захвате противником Юхнова только на второй день, и то из переговоров с Булганиным. Наряду с этим Булганин доложил Сталину, что имели место большие промахи и со стороны командования Западного фронта. Сталин, выслушав члена Военного совета, немного смягчился и потребовал:
— Не теряйте ни секунды… во что бы то ни стало выведите войска из окружения.
И.С. Конев следующим образом излагает дальнейший ход событий: «В связи с создавшимся положением, я 4 октября доложил Сталину об обстановке на Западном фронте и о прорыве обороны на участке Резервного фронта в районе Спас-Деменска, а также об угрозе выхода крупной группировки противника в тыл войскам 19,16 и 20-й армий Западного фронта со стороны Холм-Жирковского. Сталин выслушал меня, но не принял никакого решения. Связь по ВЧ оборвалась, и разговор прекратился»{119}. Далее Конев пишет, что позвонил Шапошникову и попросил разрешения отвести войска на гжатский рубеж обороны. Начальник Генштаба обещал доложить об этом Сталину, но решение также не было принято. Тогда Конев отдал приказ об отводе войск на этот рубеж, который был утвержден Ставкой ВГК.
Действительно, прорыв противника на вяземском направлении вынудил Сталина в половине одиннадцатого вечера 5 октября принять решение об отводе войск Западного фронта в ночь на 6 октября на линию Осташков, Селижарово, Бекетово, Ераево, Хмелевка, станция Оленино, Воробьи, Болычево и далее вдоль восточного берега р. Днепр до города Дорогобуж, Ведерники. На усиление фронта из состава Резервного фронта передавались 31-я и 32-я армии. Остальным армиям (24, 43 и 33-я) этого фронта приказывалось отойти на линию Ведерники, Хлысты, Митишкино, Шилово, Лазинки, Городечня, Ключи, Глагольня, Мосальск, Серпейск, Хлуднева, станция Шахта, Жиздра{120}.
В установленный Сталиным срок отвод войск Западного фронта не начался. Коневу потребовалось время для организации этого отхода. Около шести часов утра 6 октября он приказал начать отход в полосе 19-й и 20-й армий, а сутки спустя — остальным армиям фронта{121}. «Принимая решение на выход из окружения, — вспоминал Иван Степанович, — мы ставили задачу ударными группировками армий прорвать фронт противника в направлении Гжатска, севернее и южнее шоссе Вязьма — Москва, не соединяя армий в одну группировку, и не назначили сплошного участка прорыва. Нашей целью было не позволить врагу сужать кольцо окружения и, имея обширную территорию, маневрировать силами, сдерживать активной борьбой превосходящие силы противника»{122}. Однако с подобным выводом полностью согласиться нельзя. Оценка Коневым замысла выхода из окружения — это всего лишь попытка оправдаться задним числом, ибо действия окруженных под Вязьмой войск были им плохо продуманы. Первоначально требовалось организовать оборону, а затем подготовить и провести порыв из окружения. В начале октября по решению Конева намечалось осуществить прорыв с ходу, в процессе отхода, а это обрекало войска на заведомое поражение.
В районе Вязьмы генерал-полковник Конев планировал сосредоточить пять стрелковых дивизий со средствами усиления. Эта группировка должна была нанести контрудар по противнику в направлении Юхнова. Руководство ею вручалось командующему 16-й армией генерал-лейтенанту К.К. Рокоссовскому, которому штаб Западного фронта 5 октября направил телеграмму с требованием немедленно передать занимаемую полосу обороны с войсками командующему 20-й армией, а самому вместе со штабом 16-й армии прибыть 6 октября в Вязьму. Телеграмма вызвала сомнение у Рокоссовского, так как связь между штабами Западного фронта и 16-й армии прервалась.
Вскоре дежурный по штабу армии доложил о прибытии летчика с письменным приказом командующего Западным фронтом, подтверждавшим содержание телеграммы{123}.
Командующий 20-й армией генерал-лейтенант Ф.А. Ершаков появился в штабе 16-й армии только глубокой ночью. На подготовку и передачу ему всех необходимых документов потребовалось время, а потому штаб 16-й армии смог двинуться в путь лишь утром 6 октября. Во второй половине дня генерал-лейтенант Рокоссовский прибыл в Вязьму, где начальник гарнизона города генерал-майор И.С. Никитин доложил:
— В Вязьме никаких войск нет и в окрестностях тоже. Имею только милицию.
А буквально через несколько минут генерал-лейтенанту Рокоссовскому и его штабу пришлось поспешно ретироваться, чтобы не попасть в руки передовому отряду противника, ворвавшемуся в Вязьму{124}.
В связи с ухудшением обстановки на западном направлении Сталин вызвал из Ленинграда в Москву генерала армии Жукова. Он поручил ему незамедлительно выехать в расположение войск Западного и Резервного фронтов и разобраться в обстановке. В половине восьмого вечера 6 октября командующим этими фронтами направляется директива № 002684, в которой говорилось: