ного состава стали жертвами необоснованных репрессий205.
Не только родные, но и многие из тех, кто близко знал Михаила Николаевича, и тогда не поверили в его виновность. Об этом много написано в воспоминаниях о нем. Неверие высказывалось и за рубежом. Передо мной лежат письма известного литовского писателя А. А. Лепс-нониса. В то время в буржуазной Литве он с группой литовских коммунистов находился в заключении в каунасской тюрьме. Все опи с болью встретили трагедию Тухачевского. Советского маршала знали как выдающегося полководца гражданской войны, защищавшего завоевания Октября. Старые коммунисты вспоминали, что при наступлении его армий на Варшаву в Каунасе готовилось вооруженное восстание. Общую боль высказал член ЦК Компартии Литвы Айзикас Лифшицас. Он твердо заявил, что «Тухачевский никоим образом не был шпионом и никогда но мог им быть». Мнение Лифшицаса поддержала вся камера — 35 политзаключенных.
Много лет спустя после этих событий, уже после реабилитации, в квартире Ольги Николаевны Тухачевской в Москве на улице пилота Нестерова собрались сестры маршала. Пришли Елизавета Николаевна и Мария Никол аевпа. Только они и дочь Михаила Николаевича Светлана уцелели после обрушившейся па семью трагедии 1937 г. В этом доме мне по раз приходилось слышать о Михаиле Николаевиче, о семье Тухачевских. Как живой, открывался образ полководца, захватывало его человеческое обаяние. А сегодня вспоминали о его последних днях, о горькой судьбе семьи.
По формуле, принятой во времена культа Сталина, столь же преступной, как и сами фальсифицироваппые политические процессы, вину за «преступления» «врага народа» разделяли все родственники. Вскоре после осуждения Михаила Николаевича были арестованы и высланы из Москвы его мать Мавра Петровна и старшая сестра Софья. Они умерли в ссылке. Жена маршала и оба брата — комбриги, преподаватели военных учебных заведений — были расстреляны. Три сестры прошли через все испытания сталинских тюрем и лагерей. После 17 лет заключения и двух лет ссылки они в 1956 г. по амнистии вернулись в Москву. Дочь Светлана, подросток, оказалась в специальном детдоме, а по достижении совершеннолетия также была арестована и до реабилитации находилась в лагере (умерла в 1982 г. в Москве). Такая же горькая доля досталась детям сестер и братьев маршала. Были расстреляны мужья сестер.
Процесс «антисоветской троцкистской военной организации» явился началом массовых репрессий против командного состава Красной Армии. Вслед за ним последовали аресты и уничтожение многих видных военачальников, особенно друзей и соратников Тухачевского. Жертвой сталинского произвола стала значительная часть военных кадров, выращенных Коммунистической партией за время гражданской войны и в 20—30-е годы. Погибли три из пяти первых Маршалов Советского Союза — М. Н. Тухачевский, В. К. Блюхер, А. И. Егоров. С мая 1937 г. по сентябрь 1938 г. подверглись репрессиям все командующие войсками и члены военных советов военных округов, все командиры корпусов, почти все командиры дивизий и бригад, около половины командиров полков, большинство политработников тех же категорий, многие преподаватели высших и средних военных учебных заведений *. При репрессиях удар направлялся в первую очередь против военачальников, пришедших из старой армии.
Сейчас, в пору революционного очищения нашего социалистического общества, восстановления исторической правды о его трудном пути, много пишут об ответственности за расправу над Тухачевским и массовые репрессии в отношении командных кадров Наркома обороны СССР К. Е. Ворошилова. Однако, встречая прямо-таки яростное сопротивление противников гласности, зачастую делают это робко, смягчая краски. Надо прямо сказать, что Ворошилов в полной мере разделяет со Сталиным вину за совершенные беззакония. Он не только входил в ближайшее окружение Сталина, о котором говорил М. С. Горбачев, но и был его ближайшим личным другом, фанатически верил в Сталина и уверовал в собственное всесилие и вседозволенность. Без участия наркома не решалась участь ни одного из высших командиров. Материалы XXII съезда КПСС о культе личности Сталина и его последствиях, которые в долгие годы застоя замалчивались (а факты последствий культа находились даже под запретом), свидетельствуют, что Ворошилов несет персональную ответственность за многие злодеяния, которые проводились при его поддержке и активном участии, и называют вещи своими именами. Не случайно он вместе с В. М. Молотовым, JI. М. Кагановичем, Г. М. Маленковым поначалу оказывал резкое сопротивление линии партии на осуждение культа личности Сталина и выявление конкретных виновников репрессий, на восстановление социалистической законности и внутрипартийной демократии. Он боялся разоблачения своих собственных преступных действий перед партией и народом, неопровержимо подтверждаемых многочисленными документами 206.
Когда в Президиуме ЦК занимались разбором дела Тухачевского и других расстрелянных вместе с ним военачальников, Ворошилова, Молотова и Кагановича спросили:
— Вы за то, чтобы их реабилитировать?
— Да, мы за это, — ответили они.
— Но вы же и казнили этих людей... Так когда же вы действовали по совести: тогда или сейчас?
Но они не дали ответа на этот вопрос 207.
В письменном заявлении XXII съезду КПСС Ворошилов, подвергшийся острой критике, вынужден был признать правильность курса партии на преодоление последствий культа личности Сталина, а также и свою вину. «Я ... глубоко сожалею, — писал он, — что в той обстановке и мною были допущены ошибки» 208.
Но задумывался ли Ворошилов в те мрачные времена, как могло случиться такое, что почти все его высшие военачальники, люди, которых он лично знал еще с гражданской войны, а также большинство старших командиров оказались «врагами народа» и «подрывали» могущество Красной Армии? Тогда с кем же он строил эту действительно могучую армию, которая достигла наиболее впечатляющих успехов как раз перед началом массовой расправы с ее командным составом? Именпо в 1935— 1936 гг. она отличалась особенно высоким уровнем боевой выучки, быстрым ростом военной техники, устремленным в будущее раз питием военной мысли. И была обязана своими достижениями прежде всего Тухачевскому, Уборевичу, Якиру, другим выдающимся военачальникам— носителям прогресса в военном деле.
В результате репрессий 30-х годов Советские Вооруженные Силы потеряли наиболее опытных и хорошо подготовленных военачальников и командиров. Они оказались отброшенными назад. Резко ослабилась их боевая выучка и готовность. «Если сравнить подготовку наших кадров перед событиями этих лет, в 1936 году, и после этих событий, в 1939 году, — утверждает Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, — надо сказать, что уровень боевой подготовки войск упал очень сильно. Мало того, что армия, начиная с полков, была в значительной мере обезглавлена, она была еще и разложена этими событиями... Многие командиры чувствовали себя растерянными, неспособными навести порядок» 1.
Гибель Тухачевского и его единомышленников во взглядах на дальнейшее организационное и техническое совершенствование Советских Вооруженных Сил, развитие их военного искусства и подготовку к грядущей войне панесла тяжелый урон обороноспособности страны. Михаил Николаевич не успел завершить многого как в военно-теоретической, так и в организаторской работе. Он погиб в расцвете творческих сил, когда ему исполнилось 44 года. Оказались в забвении или под запретом многие его мысли и предопределения в отношении будущей войны. И не только его, по и других наиболее дальновидных советских военных деятелей. В развитии советской военной теории появились робость и догматизм. Творческая военная мысль оказалась скованной. Затормозилось освоение глубокой наступательной операции. Теперь никто уже не смел заикнуться о силе противника, о внезапности нападения, о пробелах в нашей подготовке к большой войне. Это означало бы политическое самоубийство.
Новый подход к оценке начального периода будущей войны, о котором так много йисал и говорил Тухачевский, по существу, был отброшен военным руководством. «При переработке оперативных планов весной 1941 года... — самокритично признавал Г. К. Жуков, в то время начальник Генерального штаба, — не были практически полностью учтены новые способы ведения войны в начальном периоде. Наркомат обороны и Генштаб считали, что, война между такими крупными державами, как Герма-пия и Советский Союз, может начаться по ранее существовавшей схеме: главпые силы вступают в сражение через песколько дней после приграничных сражений. Фашистская Германия в отношении сроков сосредоточения и развертывапия ставилась в одинаковые условия с нами. На самом деле и силы и условия были далеко не равными» *.
Но ведь именно от этого просчета предостерегал Тухачевский! И не только предостерегал, но и провел серьезное теоретическое исследование новых явлений в характере будущей войны. Мы знаем, во что обошелся до-пущенпый просчет нашей армии и советскому народу в Великую Отечественную войну. Опыт войны свидетельствует и о том, что в ее первые месяцы наши войска оказались в трудном положении и несли большие потери из-за недостаточной подготовленности к организации и ведению стратегической обороны, особенно ее позиционной формы, к ведению боя в окружении и прорыву из окружения, из-за отсутствия разработанной теории контрнаступления. То, что делалось в этом отношении Тухачевским и другими, не было должным образом оценено и развито. Нарком Ворошилов заверял партию и народ, что Красная Армия в любой момент ответит тройным ударом на удар и будет вести войну только на чужой территории. К этому и армия и народ готовились в моральном отношении. Подготовка к стратегической обороне не только недооценивалась. Разговоры о ней даже в теории расценивались как «пораженчество».