«Должны быть приняты меры: 1) к отнесению в глубь территории страны фабрик и заводов, которые будут работать на оборону, не говоря уже о чисто военных заводах; 2) приняты особые меры по прикрытию индустрии и предприятий добывающей промышленности, если таковые находятся вблизи границы; 3) должны быть приняты меры к защите таких центров от воздушных налетов противника, меры химической обороны и меры внутреннего охранения. Все это должно быть продумано генеральным штабом».
Важнейшая роль в будущей войне, полагал Шапошников, отведена технике. Для большей убедительности он сослался на Энгельса, считавшего, что победа в большинстве случаев останется за производителем лучшего, усовершенствованного оружия. Вряд ли случайно он привел мнение классика марксизма. После победы в Гражданской войне некоторые партийные и военные деятели СССР по-прежнему возлагали большие надежды на солидарность трудящихся всех стран, на классовые противоречия капиталистической системы и необходимость мировой революции, без которой якобы невозможно построить социализм в отдельно взятой стране.
Мы уже отмечали, что в своем труде Борис Михайлович постоянно цитировал разных авторов, а основном военных мыслителей. Но это ни в коей мере не свидетельствует о заемности его идей, неоригинальное™ мышления или о стремлении робко прятаться за чужие спины, прикрываясь мнениями признанных авторитетов. Подобные качества были ему чужды. Просто, он предпочитал не пересказывать чужые мысли (да еще выдавая их за свои), а делать точные ссылки. Используя цитаты, эрудированный специалист способен с их помощью выстраивать собственную достаточно оригинальную концепцию. Все дело в том, насколько четко и прочно вставлены «блоки цитат» в общую конструкцию, укрепляют они
195
ее или ослабляют. У Шапошникова эти вставки играли сугубо конструктивную роль.
Итак, в его книге постоянно подчеркивается примат политики и экономики над военным искусством. И действительно, если во времена Суворова (и раньше) можно было выигрывать не только отдельные сражения, но и войну благодаря полководческому гению, то уже в начале XIX века пример Наполеона показал: одного военного мастерства и опытной, хорошо организованной и вооруженной армии для победы в большой войне совершенно недостаточно.
В связи с внешней политикой государства важной становится проблема оправдания войны. Каждая сторона утверждает, что ведет ее по необходимости, обороняясь от врага. Всерьез подобные заявления чаще всего принимать нельзя. Вот и Шапошников отметил: «Мы намеренно в нашем труде не приводим ни одного военного манифеста, ибо считали праздным занятием утомлять читателя чтением фальшивых документов».
По вопросу о характере войны он счел нужным сослаться на Ленина:
«Если политика была империалистическая, т.е. защищающая интересы финансового капитала, грабящая и угнетающая колонии и чужие страны, то и война, вытекающая из этой политики, есть империалистская война. Если политика была национально-освободительная, т.е. выражающая массовое движение против национального гнета, то война, вытекающая из такой политики, есть национально-освободительная война».
Шапошников ясно сознавал, что существуют два типа власти: буржуазная стоит на страже интересов меньшинства, наиболее богатых; народная отстаивает интересы большинства. В первом случае справедливым считается резкое различие в доходах (когда трудящийся едва сводит концы с концами, а всяческие посредники процветают). Это, конечно, не отвечает нравственным критериям, основанным на вечном принципе: не делай ближнему того, что не желаешь себе. Впрочем, в книге Шапошникова напрямую об этом не сказано. Ничего не поделаешь, и в данном случае политика (официальная идеология) давала о себе знать. Поэтому Борис Михайлович признавал войной справедливой — революционно-освободительную, направленную против господства буржуазии, богатых или против империалистического зла.
Впрочем, эти проблемы он затрагивал косвенно, уделяя основное внимание участию генерального штаба в подготовке и ведении
196
войны. Он совершенно справедливо исходил из того, что высшее военное командование, не имея исчерпывающих сведений об изменчивой политической ситуации и намерениях руководителей государства, вынуждено действовать в условиях неопределенности. Поэтому, подчеркивал он, «план войны должен быть гибким, соответствовать различным политическим комбинациям. Часть из них можно предвидеть заранее, а поэтому можно иметь и несколько вариантов плана стратегического развертывания. Кроме того, каждый вариант должен предусмотреть возможность применения к той политической ситуации, которая слагается на внешнем фронте к моменту объявления войны. О
Во всяком случае, техническими военными соображениями нельзя связывать планы внешней политики, ибо если война признает маневр, то такой же маневр лежит в природе самой политической борьбы».
План войны, представляемый на утверждение, должен был содержать в себе указание главных противников, главного театра войны, военную цель, предложения способов достижения поставленных политических и военных целей, т.е. применение стратегии измора или сокрушения, наступления или обороны, распределение сил и средств, установление срока их готовности к началу операций и план первых операций».
Ну а если согласиться с очевидным положением, что война есть продолжение политики, то из этого следует сделать вывод: «Знание современной войны, условий ее ведения, подготовки и известного масштаба времени для тех или иных военных операций должны составить необходимую школу для политического деятеля, в частности — для дипломата наших дней».
Анализируя опыт былых войн, Шапошников постоянно имеет в виду неизбежную будущую войну, старается предугадать ее характер и подготовить к ней не только военных руководителей, но и государственных деятелей. Во многом его работа оказалась провидческой.
Например, он подробно разобрал аспекты коалиционных военных действий, хотя, казалось бы, единственной в мире социалистической державе должны были противостоять страны капитала, и следовало бы уповать, как полагали многие теоретики, лишь на классовую солидарность трудящихся, на Интернационал. Однако Борис Михайлович имел на этот счет свое мнение. Его предвидение, как мы знаем, оправдалось: во Второй мировой войне участвовали армии союзников, а классовые противоречия отошли на
197
задний план, уступив первенство государственным, национальным интересам.
Вот фрагменты главы из книги «Мозг армии», посвященной коалиционной войне.
«К концу XIX столетия с развитием империализма в крупных государствах Европы война должна была потерять локальный характер, и будущее сулило возрождение коалиционных войн.
Нужно все же сказать, что коалиционный характер прошедшей мировой войны отнюдь не знаменует собой окончательно исчезновение локальных войн. Действительно, еще не отгремели пушки двух капиталистических коалиций, огромных по размерам, выставленных ими для вооруженной борьбы сил и средств, как мы снова столкнулись с локальными войнами.
Коалиционная война, как особый ее вид, затронута философом войны Клаузевицем, лично ее наблюдавшим в своей практической военной деятельности.
“Никогда не бывает, — говорит он, — чтобы государство, выступающее в интересах другого, отнеслось бы к ним столь же серьезно, как к своим собственным”. О
Для того чтобы правильно подойти к разрешению вопроса управления коалиционной войной в наши дни, мы должны остановить внимание на основных принципах, на которых только и может покоиться коалиция.
Политическое единение членов коалиции является залогом ее крепости и силы. При отсутствии противоречий в политике или в случае, когда эти разногласия между союзниками регулируются взаимными уступками, можно рассчитывать и на их единение в военном усилии.
Политическое единство дает возможность: установить общие политические цели, которые союзники намерены достичь войной, организовать политическое управление войной и определить условия заключения мира.
Одновременно с политическим единением в коалиционной войне должно быть налицо и военное единство всех членов коалиции. Оно заключается в использовании всех вооруженных сил и средств для достижения общих целей войны и в организации военного управления войной.
Наконец, в наши дни особое значение для ведения войны приобретает и экономическое единение членов коалиции, помогающих друг другу в экономической жизни, дающее возможность более
198
слабым в этом отношении союзникам выдерживать тяжесть экономической борьбы, сопровождающей ныне войну.
Эти три основные единства дают то подлинное единение для коалиции, которое ей необходимо для ведения победоносной войны и в отсутствие которого в прежние времена заключалась ее слабость, подмеченная военными теоретиками прошлого и настоящего столетия.
Мы не раз повторяли, что “политика проникает во всё дело войны”, а потому понятно, что единение коалиции должно начинаться именно с ее политического единства.<>
Ход империалистической войны, в особенности на одном фронте, показал с очевидностью, что конкретизация общего плана действий должна идти дальше, нежели это было в действительности. Необходимо стремиться к направлению главных усилий коалиции к достижению одной общей цели, но вместе с тем нужно самым тщательным образом взвешивать все особенности (политические, экономические и военные) каждого из членов коалиции, ошибки в этом поведут лишь к краху. Мы не будем говорить о политическом перенапряжении Австро-Венгрии, укажем лишь на срок окончания сосредоточения русских армий на германском фронте, принятый русским генеральным штабом по настоянию французов, по существу, форсированный для русских армий и приведший, в конечном счете, к разгрому под Танненбергом. О
Военное единение среди участников Тройственного союза покоилось на договоренности их генеральных штабов или, как любят говорить немцы, шло от случая к случаю. Путь, конечно, малонадежный.