Правительство приехало на поезде с другой стороны платформы. Сталин вышел из вагона в сопровождении Берии и Маленкова. Собрание открыл председатель Моссовета Пронин. Сталин выступал примерно в течение получаса. На меня его речь произвела глубокое впечатление: твердость и уверенность вождя убеждали в нашей способности противостоять врагу. На следующий день состоялся традиционный парад на Красной площади, проходивший с огромным энтузиазмом, несмотря на обильный снегопад. На моем пропуске стоял штамп «Проход всюду» — это означало, что я могу пройти и на главную трибуну Мавзолея, где стояли принимавшие парад советские руководители.
Берия и Меркулов предупредили меня, что в случае чрезвычайных происшествий я должен немедленно доложить им, поднявшись на Мавзолей. Ситуация на самом деле была критической: передовые части немцев находились совсем близко от города... Приказ войскам, участвовавшим в параде, был четок: что бы ни случилось, оставаться спокойными и поддерживать дисциплину. Этот парад еще больше укрепил нашу веру в возможность защитить Москву и в конце концов одержать победу над врагом».
Парад 7 ноября 1941 года на Красной площади явился предтечей Парада Победы 9 мая 1945. Это был, в сущности, первый этап решающего наступления наших войск под Москвой и первого серьезного поражения гитлеровцев. Таков был на этот раз действительно гениальный стратегический замысел Сталина: моральный удар по врагу. А тем временем Шапошников с немногими своими сотрудниками разрабатывал предварительный план нашего мощного контрнаступления.
Но была, судя по всему, и предварительная операция нашей военной разведки. О ней не упоминает Судоплатов; есть основания полагать, что она была задумана и реализована под руководством Шапошникова (позже он принял участие в подобной операции «Монастырь», о которой речь впереди).
Обратим внимание на фрагмент из упомянутой выше книги Льва Безыменского. Оценивая ситуацию, сложившуюся поздней осенью, он пишет:
«Чем утешали себя в ставке фюрера? В конце ноября на стол Гитлеру было положено “абсолютно достоверное” донесение немецкой агентурной разведки о речи, якобы произнесенной Маршалом Советского Союза С.К. Тимошенко в ГКО. Немецкий агент доносил, что Тимошенко, во-первых, находил возможной сдачу Москвы, с чем якобы “Ставка считалась еще с октября”, во-вторых, требовал, чтобы контрнаступление советских войск проводилось не под Москвой, а у Ростова; под Москвой же, по его мнению, будто бы следовало наступать через 5—6 месяцев. В дополнение к этому явно высосанному из пальца донесению отдел “Иностранных армий Востока” докладывал, что его источник сведений гарантировал “достоверность, беспристрастность и приличие своих донесений”. Так выглядело “приличие” на нацистский манер: чистый вымысел, лишь бы угодить фюреру!»
Хочется возразить уважаемому автору: какими бы подлыми методами ни пользовались фашисты в своей пропаганде, агентурная работа у них была поставлена неплохо. Фальсифицировать полученные от агентов сведения или выдумывать фальшивки на потребу начальства ни один здравомыслящий офицер подобного ведомства, а тем более руководство солидного отдела, не решится. Это же сознательная дезинформация, которую легко раскрыть. Ее автору обман будет стоить жизни. Кто решится на такое? Разве только враг фюрера и фашистской Германии. Ведь всего лишь через месяц после этих донесений стало очевидно, что они ложны!
На мой взгляд, в данном случае угадывается «почерк» Б.М. Шапошникова, профессионального разведчика. Немцам была подброшена фальшивка для того, чтобы они, с одной стороны, не отказались от планов захвата имеющимися весьма ослабленными силами Москвы, надеясь на легкую добычу. С другой — опасались русского контрнаступления под Ростовом, а вовсе не на Западном фронте. Если немцы сочли источник сведений вполне надежным, то этот агент должен был иметь выход на члена ГКО. Именно таким военачальником был Борис Михайлович Шапошников, работавший над планом контрнаступления под Москвой, обдумывая все варианты его реализации, а также — что чрезвычайно важно — сохранения их в тайне и дезинформации противника.
Жена Шапошникова Мария Александровна была солисткой оперы Большого театра. А в театральной среде у немцев был осведомитель
365
(или даже два агента?). Об этом знала наша разведка и использовала такой канал для обмана противника. Вот чем можно объяснить те ложные сведения, которые секретная германская служба сочла достойными полного доверия.
Немецкие потери на Московском направлении были значительными. Груйпа армий «Центр» со 2 октября за месяц с небольшим продвинулась на восток на 150 тысяч метров, оставляя на каждом из них в среднем по 2 человека. 300 тысяч трупов легло в чужую землю ради того, чтобы достичь сердца России. В пехотных дивизиях не досчитывалось 35 %, в моторизованных 40 %, в танковых — до 65 % от нормального состава. Ощущалась нехватка в боеприпасах. В тылу хозяйничали партизаны. В таких условиях было практически невозможно организовать крупное наступление. Оставалась надежда на слабость Красной Армии.
Была у немцев возможность остановиться на достигнутых рубежах и создать хорошо укрепленную полосу обороны. Но это бы означало, что все первоначальные планы, даже со временем скорректированные, потерпели крах. Война планировалась против «колосса на глиняных ногах», который рассыплется после первых мощных ударов. А у колосса оказались надежные экономические, социальные и духовные опоры. После прозвучавшего из Москвы на весь мир доклада Сталина в идеологической борьбе первенство захватил Советский Союз. Ответить на этот вызов следовало делом, дабы не ослаблять моральный дух солдат вермахта.
На рискованное наступление толкало и другое обстоятельство. Парадоксальным образом ослабление группы армий «Центр», недостатки в обеспечении техникой, боеприпасами, зимней одеждой ставили под сомнение ее возможность в таких условиях создать надежные оборонительные позиции. Русские могли бы, получив подкрепление, перейти в наступление. Следовательно, имело смысл пойти на оправданный риск. Тем более что, по данным разведки, русские готовы отдать Москву в надежде взять реванш под Ростовом. Сам факт захвата столицы СССР имел бы колоссальное значение для морального подъема в Германии и деморализации противника. Да ведь и была Москва совсем близко!
Генерал-фельдмаршал фон Бок 12 ноября высказался вполне определенно: «В военном и психологическом отношении необходимо взять Москву... Хуже если мы останемся лежать в снегу на открытой местности в 50 км от манящей цели».
Записи военного адъютанта Гитлера Герхарда Энгеля показывают, как резко менялось настроение в ставке фюрера после парада на Красной площади:
366
«12 ноября: Можно только рыдать!.. Обстановка теперь такова, что надо брать и Москву, и Юг... И к тому же становится заметным, что фюрер недостаточно ясно говорит, что хочет...
16 ноября: Безрадостная обстановка. Докладывают о положении с подвозом и ж.-д. транспортом... Фюрер все больше сомневается в том, что правильно выбрал направление главных ударов. Фюрер никогда не был убежден, что взятие Москвы решит исход войны. Браухич озлоблен против Бока, ибо Бок был одержим этой идеей, которую докладывал и фюреру. “Он хочет еще раз въехать победителем, как в Париж”. Все-таки мы до сих пор считаем, что Москва могла бы решить исход войны.
22 ноября: В узком кругу фюрер говорит о том, что его занимает в течение месяцев... Сложившаяся обстановка заставляет его принимать решения, но они, к сожалению, находятся под влиянием тех, от кого он зависит, — партии, “старых борцов”, государства и, наконец, вермахта. Из этого следует, что цели похода не достигнуты. С другой стороны, немецкие успехи не остаются без последствий для престижа в мировой политике. Все войны зависят не от человеческих, а от экономических причин. Без торговцев еще не выигрывалась ни одна война. Торговцы определяют производство пушек, танков, боеприпасов. Он (Гитлер. — Авт.) должен создать немецкий военный потенциал, дабы лишить других дыхания. Так приходится вести войну на Востоке. Захватить возможности другого — вот условие победы.
24 ноября: Снова неудовлетворительная, неясная обстановка...
30 ноября: Россия находится перед своей гибелью. В промышленном и военно-промышленном отношении с ней покончено, так как самые ценные и необходимые источники сырья находятся в немецких руках. Направление главного удара — Кавказ, Персидский залив и далее Ближний Восток...»
На чем был основан такой оптимизм? Прежде всего, на катастрофической недооценке силы советского строя. К тому же любой западный специалист, верящий в ценности капитализма, не мог даже вообразить, что при народовластии, при социализме люди способны не только на боевые, но и на трудовые подвиги — небывалые в истории!
И еще раз подчеркну: сыграла свою роль и дезинформация, исходившая из окружения Б.М. Шапошникова о якобы подорванной экономике Советского Союза, плачевном состоянии Красной Армии, планах отдать Москву фашистам. (Между прочим, некоторые горячие головы в Великобритании готовили претендента на
367
русский престол — принца Луи-Фердинанда, женатого на дочери великого князя Кирилла, а в США полагали, что новое русское правительство в Сибири возглавит Керенский.) Врагам России казалось, что уж теперь-то достаточно только толкнуть обессиленного «советского монстра» и он падет к их ногам.
«Уверенность врага в скорейшем захвате Москвы, — писал Вадим Валерианович Кожинов, — ярко выразилась в двух фактах, которые до последнего времени, в сущности, замалчиваются: прорыве колонны немецких мотоциклистов 30 ноября почти в границы Москвы, на мост Москва—Волга (вблизи нынешней станции метро «Речной вокзал»), и осуществленной тогда же, в ночь с 30 ноября на 1 декабря, дерзкой высадке на Воробьевых горах и в Нескучном саду — в четырех километрах от Кремля — авиадесанта, который имел задачу выкрасть Сталина...