Из докладной записки командующего Западным фронтом М. Н. Тухачевского И. В. Сталину от 23 января 1924 года.
«КОМСОСТАВ И ПОЛИТСОСТАВ
В общем, по окончании гражданской войны, в Красной Армии остался наиболее крепкий командный состав.
Что касается политсостава, то здесь замечается обратное явление. Этот состав значительно понизился по качеству, ибо лучшие силы взяты на хозяйственный фронт.
Эти обстоятельства значительно заострили отношения между командным и политическим составом в тех случаях, когда командиры являются коммунистами, % каковых очень велик.
Трения эти более всего объясняются неопределенностью взаимоотношений. Хороший командир не позволит комиссару управлять собой, а вместе с тем комиссар, по положению, может как угодно влиять на решения командира.
Последнее время, особенно, после целого ряда случаев проведения единоначалия, со стороны значительной части политсостава стала ощущаться, я бы сказал, оппозиция комсоставу. Отрыв от комсостава, искусственное оттирание его от партийной и советской работы, превращение себя в род особой касты, отделяющейся от всей партийной массы, особенно комсостава – вот больные явления, развивающиеся в Красной Армии.
Оппозиция политсостава единоначалию выливается очень часто в плохие отношения к краскомам и красным генштабистам, в которых, по самой идее их подготовки, заложена склонность к единоличному командованию.
Там где единоначалие проводилось, очень часто замечалось неискреннее отношение помполитов к своим начальникам и двойственная игра.
Такое болезненное положение не может не отозваться гибельно на развитии Красной Армии. Многочисленные выпуски краскомов и красных генштабистов коммунистов заставляют обратить серьезное внимание на этот вопрос.
Необходимо взять твердый и реальный курс на проведение единоначалия. Необходимо привлечь комсостав к партийной работе и прекратить оттирание его от нее, так практиковавшееся на месте до сих пор. Необходимо в порядке партийной дисциплины принудить политсостав, особенно помполитов, к искреннему отношению к командирам-коммунистам.
Без проведения этих мер мы будем стоять перед развивающимся разложением аппарата управления Красной Армии»65.
Основная мысль: «Ребята, давайте жить дружно!»
Для уточнения позиции М. Н. Тухачевского по «комиссарскому» вопросу следует еще раз подчеркнуть – необходимость комиссаров в конкретных условиях (!) Гражданской войны, а тем более их важность в качестве политработников, он системно не отрицал никогда. Показательно в этом плане, что именно гипотетическое непонимание «роли и значения комиссаров Красной армии, которые являлись проводниками политики Коммунистической партии и связующим звеном вооруженных рабочих и крестьян с командирами из бывших офицеров», а также недооценку значения политической и воспитательной работы в армии, М. Н. Тухачевский поставил в упрек А. А. Свечину в 1930 году, снабдив его пространными цитатами В. И. Ленина на ту же тему66.
Все вышеприведенные документы со всей однозначностью свидетельствуют – М. Н. Тухачевский с самого начала, все время был последовательным сторонником единоначалия при главном условии, что и «военспец», и «коммунист» – это одно и то же лицо.
После столь длинного отступления необходимо вновь вернуться к вопросу о возможности причастности М. Н. Тухачевского к «военной оппозиции» во ВПАТ в 1928 году.
Никак не мог он к ней примыкать. Ведь она выступала против единоначалия, считая его понижением роли комиссаров в армии, а то и вовсе подвергая сомнению его целесообразность, тогда как М. Н. Тухачевский, напротив, его все время отстаивал. Налицо не просто отсутствие общей платформы, но напротив – коренные расхождения во взглядах по принципиальному вопросу.
Таким образом, единственное, что чисто теоретически мог бы сказать М. Н. Тухачевский толмачевцам в 1928 году: «Товарищи, кончай бузу!»
Вернемся вновь к тексту показаний от 1 июня.
«В 1928 году я был освобожден от должности начальника штаба РККА и назначен командующим войсками ЛВО. Будучи недоволен своим положением и отношением ко мне со стороны руководства армии, я стал искать связей с толмачевцами. Прежде всего я связался с Марголиным во время партийной конференции 20-й стр. дивизии, в которой Марголин был начподивом. Я поддержал его в критике командира дивизии, а затем в разговоре наедине выяснил, что Марголин принадлежит к числу недовольных, что он критикует политику партии в деревне. Я договорился с ним, что мы будем поддерживать связь и будем выявлять не согласных с политикой партии работников. Летом 1928 года во время полевых занятий, зная, что Туровский – командир 11-й стр. дивизии – голосовал за толмачевскую резолюцию, я заговорил с ним на те же темы, что и с Марголиным, встретил согласие и договорился с Туровским о необходимости выявления недовольных людей… На протяжении 1929–1930 годов я принимал участие в военно-научной работе при Толмачевской академии. Во время этой работы, на одном из докладов, в перерыве я разговаривал с преподавателем академии Нижечек, о котором Марголин говорил как о человеке, не согласном с политикой партии и которого следовало бы приблизить. Я начал прощупывать Нижечка, и мы очень скоро начали откровенно обмениваться мнениями о не согласных с политикой партии, особенно в деревне»67.
Согласно тексту, поводом для заинтересованного знакомства М. Н. Тухачевского с С. А. Туровским, после которого было достигнуто некое взаимопонимание и договоренность о поиске дальнейших «недовольных», послужила «толмачевская резолюция». Имеется в виду та самая, ревизионистская, от 15 марта 1928 года. В реальности же она никак не могла служить предметом консенсуса – именно в силу вышеуказанных причин.
В противном случае по тексту показаний получается откровенная глупость – М. Н. Тухачевский, обидевшись на С. С. Каменева по поводу того, кто должен заниматься разработкой уставов, приехал в Ленинград, пообщался с местными коммунистами – и внезапно пришел к выводу о ненужности и даже политической вредности в армии единоначалия, хотя до этого все время считал строго обратное…
А уж пресловутая «политика партии в деревне» и вовсе не имеет отношения ни к аппаратным трудностям М. Н. Тухачевского в Штабе РККА, ни к вопросу о том, кто в армии главный – командир или комиссар. Снова в показаниях концы с концами не сходятся. Хотя этот сельскохозяйственный «аргумент» мог выглядеть убедительным или, по крайней мере, имел видимость правдоподобия. Ведь в 1928 году недовольства деревенскими делами в стране было действительно много, о чем на Лубянке, кстати, были прекрасно осведомлены. Поэтому подследственный выражать его по этому поводу – мог. Теоретически. Было такое на самом деле или нет – дело десятое. Одним больше, одним меньше, а вообще чем больше обвинений, тем лучше. Для следствия.
Характерно, что на определенном этапе из текста показаний вообще исчезает какая-либо конкретика по вопросу о том, кто и чем там конкретно недоволен и что именно в политике партии вызывает критику… Вот недовольны, и все. Вообще. В целом.
Какой логикой руководствовались начальник 5-го отдела ГУГБ НКВД комиссар госбезопасности 2-го ранга И. М. Леплевский и помощник начальника 5-го отдела ГУГБ НКВД капитан госбезопасности З. М. Ушаков, составляя этот протокол?
Налицо изначальная установка следствия – путем сгущения красок, передергиваний и умолчаний, домыслов, встраивания под строго определенным углом отголосков неких реальных фактов в заранее заданную схему и прочих методов, не имеющих никакого отношения к поиску истины, – словом, любыми способами «пристегнуть» М. Н. Тухачевского не просто к любой группе лиц, которые могли быть в 1937 году представлены как «антисоветская группировка», но и вообще ко всем непорядкам в Советской России…
Впрочем, как минимум одна общая точка соприкосновения у М. Н. Тухачевского со ВПАТ действительно имелась. И здесь действительно был достигнут консенсус. Но она касалась не темы недовольства и не какой бы то ни было оппозиции, а сугубо профессиональных вопросов. И никто в 1937 году никакой «контрреволюции» в ней не усматривал.
«Чрезвычайно, товарищи, поразительно, как могло случиться, что «Стратегия» Свечина среди некоторых работников относительно долго пользовалась большим успехом. Нельзя сказать, что она не встретила отпора. Отпор был и в отдельных случаях достаточно большой, но было не мало колеблющихся, которые никак не могли разобраться в существе дела. (В частности, в Военной Академии Свечин пользовался очень большим авторитетом). Организованный отпор Свечин встретил главным образом в стенах Толмачевки и Комакадемии»68.
Не будем сейчас вдаваться в вопросы стратегии и разногласий по вопросам таковой между А. А. Свечиным и М. Н. Тухачевским. Это была очень долгая история с участием множества других лиц. Но пресловутые «египтянки при фараонах Среднего царства», по крайней мере, имели к М. Н. Тухачевскому отношение самое непосредственное. Чего о колхозном строительстве никак не скажешь.
И. С. Нижечек председательствовал на том «разгромном» заседании в Комакадемии и выступал с заключительной речью. Кроме того, на заседании отметились критическими выступлениями в адрес А. А. Свечина К. И. Бочаров, И. Слуцкин, А. И. Седякин, П. К. Суслов, И. Дуплицкий, И. Фендель, В. Дунаевский и И. С. Газукин.
Так что у И. С. Нижечека и М. Н. Тухачевского и помимо колхозов было о чем поговорить. Однако в 1937 году следствие это не интересовало. Ну разумеется, если в 1929–1930 годах встречаются друг с другом два «заговорщика» – М. Н. Тухачевский и И. С. Нижечек (к 1 июня 1937 года, когда составлялись «показания», И. С. Нижечек был уже арестован, это произошло 12 февраля 1937 года, то есть еще до ареста М. Н. Тухачевского), о чем еще, кроме очередной «контрреволюции», они могут говорить? Только о сельском хозяйстве. Как будто других, сугубо профессиональных, тем для разговоров у заместителя начальника Военно-политической академии и командующего ЛВО нет – только шептаться по углам по проблемам, которые их обоих не касаются…