Как бы кто ни противился, как бы кто ни относился к политическим взглядам Анатолия Лукьянова, но в будущих антологиях русской тюремной поэзии хронологически после стихов Василия Стуса, Юрия Галанскова, Юлия Даниэля будут с неизбежностью публиковаться стихи Анатолия Лукьянова.
«Над „Матросской тишиной“ — синева» — песенный лад этого стихотворения заметили сразу же менестрели, уже переложили на музыку, уже поют…
В тюрьме, как и на войне, человек быстро раскрывается. Все плохое и хорошее увеличивается в размерах. Лукьянов меня даже поразил своей стойкостью, он первым из узников августовской революции отказался давать показания, еще тогда, когда никто не знал, чем это грозит. Когда руководители государства не таясь говорили о преступниках, о возможных расстрелах, о сотнях голов.
Дай-то Бог всем нам в случае чего оказаться такими же, как Лукьянов.
Народ начинает слышать «боль и слова» «Матросской тишины».
А узник продолжает писать. Это — его борьба. Его обвиняют в измене Родине люди, предавшие эту Родину в Рейкьявике и на Мальте. А он — пишет.
Анатолий Лукьянов седьмого ноября 1991 года в камере «Матросской тишины» писал сонеты о своем любимом художнике Максимилиане Волошине.
Он восторгается «гражданской войны карадагским заложником», который в отличие от форосского псевдозаложника «верен России, он верит в Россию». Сидя в камере, политзэк горбачевско-ельцинского призыва Анатолий Лукьянов уверен, как и его любимый художник, что — «душу России не сгубят свирепые демоны глухонемые».
Значит, не случайно обращается к русскому художнику Максимилиану Волошину из камеры «Матросской тишины» жертва новых политических репрессий.
Читатель, надеемся, что, прочитав книжку «Стихи из тюрьмы», задумавшись о будущем России, ты лаконично скажешь, вложив в эти слова и политический, и социальный, и трагический смысл: «А НЕПЛОХАЯ ПОЭЗИЯ!»
Владимир Бондаренко, декабрь 1991 г.
Над «Матроской тишиной» — синева,
Опадает еле слышно листва.
Где-то Яуза шуршит у оград.
Где-то песнями рыдает Арбат.
А в «Матросской тишине» — полумрак.
Конвоирские шаги до утра.
Чьи-то ропоты и вздохи звучат —
Вспоминают кто девчат, кто внучат.
Разорвись же наконец, тишина.
Долети же, звездопад, до окна.
Отзовись, чужая боль и тоска,
Что не снится на свободе пока.
Над «Матросской тишиной» — синева.
Кто услышит ее боль и слова?
Кто уловит ее горькую мысль?
Отзовись же, отзовись, отзовись…
Людская благодарность! Нет ее!
Не жди ее, не мучайся, не сетуй!
Все ввергнуто теперь в небытие,
Все вытравили бойкие газеты.
Но я не верю в злобу и абсурд.
Я знаю — благодарность отзовется.
И снова будет в душах честный суд.
Он всходы даст, как их даруют весны.
Всю ночь стучал в решетку дождь,
Желая достучаться
Сквозь бред газет, угар и ложь
До правды и участья.
Отмыть затоптанное в грязь
Простое слово — совесть,
Восстановить живую связь
Меж тем, кем был и кто есть.
Меж плит тюремного двора
Пророс росточек изумрудный.
Он путь свой медленный и трудный
Сверлил с заката до утра.
Так правда путь себе пробьет
Сквозь ложь и пену словопрений.
И все история оценит,
И все история поймет.
Нет, тюрьме не спится ночами —
Перестукивается, перекликается,
Светит камерными очами,
Не сдается, гудит, не кается.
У нее своя жизнь особая —
Непокорная, подзаконная.
Хоть глядят глазки за ней в оба,
Остается она несклоненная.
Да, тюрьма сама — будто целое.
У нее свой Коран и Мекка.
Но ничто она не поделает
С непреклонностью человека.
Нет, не порвать им связь времен,
Любителям вранья.
Их сгонит колокольный звон,
Как стаи воронья.
Нельзя историю разъять,
Урезать, оскопить.
Из памяти убрать нельзя
То, чем пришлось нам жить.
Там были вера, и любовь,
И тяжкий пот труда,
Солдата кровь, невинных кровь,
И радость, и беда.
Придут крушители колонн,
Гасители огней.
Но кто изгонит вдовий стон
Из памяти моей?..
Никто не вырвет из войны
Сражений и побед.
У нас без прошлого страны
Нет будущего. Нет!
В ряде мест погашен Вечный огонь
в память российских солдат.
Гасят Вечный огонь
на могилах бойцов —
Значит, дожили мы
до великой беды.
Значит, ветер распада
нам дует в лицо.
Значит, косит он
русские наши ряды.
Значит, кто-то желает,
чтоб этот огонь
Не был вечен, не жег
и не мог обвинить,
Чтоб Россия брела,
как стреноженный конь,
И времен оборвалась извечная нить.
Вы простите нас, воины
горькой российской земли,
Кто себе не позволил
наш стыд пережить.
Не погаснет огонь,
не зачахнет в пыли,
Не погибнет в забвеньи и лжи!
Не забудем мы
в муках проторенный путь,
Стоны вдов, кровь боев, звон оков!
Ну а тот, кто Россию
захочет с дороги свернуть,
Будет проклят во веки веков!
Человеком остаться
Под напором беды!
Не скулить, не метаться,
Сохранять для борьбы
Те последние силы,
Ту последнюю нить,
Что спасет от могилы
И потребует — жить!
Жить, чтоб правды добиться,
Чтобы свет увидать,
Чтоб страница в страницу
Эту правду сказать.
Без хулы и оваций,
Боль содравши с лица,
Человеком остаться
До конца, до конца.
Рис.