Разумеется, о «трофеях» было известно до обысков. И думается, лучшим решением было бы вызвать Жукова в ЦК, может быть, к самому Сталину, и прямо спросить: «Правда это?» Конечно, он не стал бы отпираться. И сказать должным тоном: «Немедленно все сдать!» Может быть, еще и влепить выговор. И на этом – все. Надо оберегать имена великих сынов своего народа.
А если уж хотите знать, панове, что такое идеализация, то вот вам один ее образчик: «Да разве можно осуждать такого человека, как Жуков, за излишнее подчеркивание своей роли в войне, даже если бы это было? Он имеет огромные, всем известные заслуги перед Родиной. Его роль, как драгоценный алмаз, вплетена самой историей войны в венец славной победы нашего народа над германским фашизмом и сверкает в нем, пробуждая гордость… Гордость за то, что был в славной летописи нашего государства такой легендарный полководец, сын крестьянина из-под Калуги – Георгий Жуков».
Так говорил Андрей Андреевич Громыко (1909–1989), наш знаменитый министр иностранных дел, 28 лет возглавлявший МИД. Вы, Дронов, не согласны? Я могу записать вас на прием к нему. Там в очереди уже стоят Новиков, Симочкин, Познер, Ащин, Хвостов, Ольховский… Вот там и спорьте с Андреем Андреевичем.
Да, им неведомо чувство родства. Обнаружив у нас что-то неприглядное, они пыжатся изо всех сил раздуть, преувеличить ошибку, без конца суют ее всем в нос. А если в том или ином деле ничего неприглядного нет, они изобретают, выдумывают и требуют высшей меры осуждения. Словом, будто речь идет о чужой стране или о каких-то инопланетянах. Это и есть «пятая колонна», дать определение которой президент Путин так затруднялся в недавнем интервью. Тут, говорит, такая тонкая грань. Вот, мол, например, Лермонтов. Он храбро сражался на Кавказе и в то же время написал стихи «Прощая, немытая Россия…» Уже давно известно всем, кроме Путина и его советников, консультантов и пресс-секретарей, что эти стихи написал не Лермонтов. И ничего «тонкого» в определении «пятой колонны» нет. Он стеснительно никого не назвал, а ее представители выступали тут же во время этой конференции, у него на глазах. Да хотя бы эта Ксения Собчак, вспомнившая, как «травили моего отца!». Путин прекрасно знал, что она оттуда, и не случайно он невольно бросил секретарю Пескову, который вел пресс-конференцию: «Зачем ты ей слово дал?» Но потом, забыв о тонкости и сложности проблемы, внятно сказал: пятая колонна – это те, кто работает в интересах не родины, а других государств. Проще говоря, это те, кто стреляет нам в спину.
Бесстрашие в желчном пузыре
Представьте себе, оказывается, есть такой историк Великой Отечественной войны – Ольховский О.Ф. Не слышали? И я тоже. Как же так? Ведь полное впечатление, что он – трижды кавалер ордена Победы: сколько у него мозгов в голове и какое бесстрашие в желчном пузыре!
Судите сами, он задумал в год 65-летия нашей великой Победы превзойти в клевете на маршала Жукова всех этих резунов-брехунов, пивоваров-тарабаров, правдюков-ишаков и т. д. И для такого подвига ему охотно, а, может, даже с радостью – юбилей же! – предоставила место газета «К барьеру!», напечатав его статью «Еще немного о Курской битве» (№ 28’10). И ведь сумел превзойти всех!
Как удалось? Каким образом? А очень ловко! С одной стороны, он старательно повторил полоумное вранье помянутых тарабаров, стараясь подкрепить их ссылкой на фронтовиков. Например: «Офицеры в частях называли Жукова главным сержантом Красной Армии, а солдаты – …» Тут по соображениям гигиены я прикушу язык.
С другой стороны, О.Ф. кое-что сам измыслил своими большими мозгами. Например: «теоретик Жуков»… «нашли теоретика»… «умный Жуков»… «обошлись без умника»… «гениальный полководец»… «он выдумать чего-то своего не мог» И тут же: «Возникает вопрос: почему Сталин этого туповатого командира направлял на важные участки фронта для контроля за исполнением решений Ставки». Во-первых, лжец рублевый, не на важные, а на самые важные в тот момент. Во-вторых, трепло, не для контроля, а для командования.
Но главное средство, с помощью которого О.Ф. рассчитывает утереть сопливые сопатки Радзинскому и Млечину, это – маршал Рокоссовский. Впрочем, тут он лишь плетется по следам своего учителя Резуна. Этот недорезанный Резун в сочинении «Тень победы» (Донецк, 2003) гаркнул во все воронье горло: «Так называемый «разгром немцев под Москвой» обернулся под руководством Жукова разгромом Красной Армии» (с.215). О.Ф. пытается охаять маршала с другой стороны: «Под Москвой Жуков кричал всем: «Ни шагу назад!». И Рокоссовскому – тоже. А ты чего хотел, умник, – чтобы командующий фронтом в те дни кричал всем «Спасайся, ребята, кто как может»? Тогда вся страна, весь народ, все наши предки, вся история наша «кричали»: «Ни шагу назад!».
А Жуков вовсе не кричал, а, как полагается, действовал по уставу. В тяжелые дни ноября сорок первого года Рокоссовский решил отвести свою 16-ю армию за Истру. Жукова его доводы не убедили. Константин Константинович потом рассказывал: «Я считал отход на истринский рубеж чрезвычайно важным. Мой долг как командира и коммуниста не позволял безропотно согласиться с решением командующего фронтом, и я обратился к начальнику Генерального штаба маршалу Б. М. Шапошникову». То есть попытался решить вопрос через голову непосредственного начальника. Конечно, в столь сложной и критической обстановке невозможно требовать аккуратного исполнения устава и субординации, но как бы то ни было, а в армии действовать через голову начальника не полагается. И не случайно Рокоссовский подчеркнул, что поступил как коммунист. Но в армии такого звания нет, и коммунисты не имеют больше прав, чем беспартийные. Шапошников согласился на отход. «Я был уверен, – вспоминал Рокоссовский, – что ответ согласован с Верховным Главнокомандующим. Во всяком случае, он ему известен». Это не убедительно: уверенности быть не могло, тем более в обстановке тех дней. А что значит «ему известен» – Верховный выслушал, принял к сведению, и все? В столь смертельно напряженной ситуации, как в те дни под Москвой, от вышестоящего командующего должно было последовать «да» или «нет». О.Ф. уверяет, что Сталин сказал: «Да!». Однако очень скоро командарм получил «грозную телеграмму»: «Войсками фронта командую я! Приказ об отводе войск за Истринское водохранилище отменяю. Приказываю обороняться на занимаемом рубеже и ни шагу назад не отступать. Генерал армии Жуков». Совершенно естественная реакция. Резуноид О.Ф. изображает это как «угрозу комфронта расстрелять командарма». И главное вовсе не в том, что командарм нарушил субординацию, хотя это и могло поддать жару телеграмме. Главное, хотя командарма можно понять, но комфронта обладал большей информацией, видел обстановку шире и отчетливей, чем и командарм, и начальник Генштаба в Москве. Рокоссовский заметил: «Что поделаешь – приказ есть приказ, и мы, как солдаты, подчинились».
Он, естественно, опасался: «Позади 16-й армии не было войск, и если бы обороняющиеся части погибли, путь на Москву был бы открыт». И хотя вскоре на Западном фронте последовали тяжелые события, но, слава Богу, опасения командарма не сбылись, немцы к Москве не прорвались. Возможно, это и доказывает правоту комфронта.
Да ведь и сам Рокоссовский в те дни отдавал приказы не сахарные. Когда, например, командир 1-й гвардейской танковой бригады полковник М. Е. Катуков попросил предоставить его бригаде два – три дня на приведение в порядок материальной части, командарм 26 ноября ответил ему: «Обстановка сейчас такая, что не приходится думать о передышках, формированиях и т. п. Сейчас ценность представляет каждый отдельный боец, если он вооружен. Деритесь до последнего танка и красноармейца. Этого требует обстановка. Налаживайте все в процессе боя и походов. Рокоссовский».
От битвы за Москву этот О.Ф. сразу сигает к Курской битве: Жуков-де тут «не сыграл никакой роли». Ну, во-первых, этого не могло быть, потому что не могло быть никогда. Будучи членом Ставки и заместителем Верховного Главнокомандующего, Жуков просто, как ныне говорят, именно по определению не мог остаться в стороне от битвы, в которой участвовало почти 2,5 миллиона наших и немецких войск и должна была, как все понимали, стать после Сталинграда окончательно переломной в ходе войны.
Тут ссылки на Рокоссовского у О.Ф. нет. А ведь он вот что писал: «Говоря об оборонительных боях войск Центрального фронта, мне хочется оттенить некоторые характерные моменты. Прежде всего – роль представителя Ставки Г. К. Жукова. Он долго был на Центральном фронте в подготовительный период. Вместе с ним мы решали принципиальные вопросы организации и ведения оборонительных действий и контрнаступления. Не без его помощи были удовлетворены тогда многие наши запросы, адресовавшиеся в Москву» (Рокоссовский. Солдатский долг. М.,1997.С.274)
А вот что 22 мая 1943 года после недельного пребывания на Центральном фронте сам Жуков докладывал из штаба фронта в Ставку: «Я был на переднем крае 13-й армии, просматривал с разных точек оборону противника, наблюдал за его действиями, разговаривал с командирами дивизий 13-й и 70-й армий, с командующими Галаниным, Пуховым и Романенко и пришел к выводу, что непосредственной готовности к наступлению на переднем крае у противника нет.
Может быть, я ошибаюсь; может быть, противник очень искусно маскирует свои приготовления к наступлению, но, анализируя расположение его танковых частей, недостаточную плотность его пехотных соединений, отсутствие группировок тяжелой артиллерии, а также разбросанность резервов, считаю, что противник до конца мая перейти в наступление не может» (В. Кардашов. Рокоссовский. ЖЗЛ. 1973. С.325). Ведь так и было. Немцы пошли а наступление даже не в конце мая, а только 5 июля – через полтора месяца. И это все – «никакой роли»? Ему, военному мыслителю О.Ф., как видно, для «роли» требуется, чтобы маршал в штыковые атаки ходил.
А Рокоссовский продолжал так: «А в самый канун битвы Г. К. Жуков опять прибыл к нам, детально ознакомился с обстановкой (любопытства ради? –