Следующая очередь была за мной. Признаюсь, сердце у меня взволнованно запрыгало при виде происшедшего. Жуков посмотрел на меня, перевел взор на Золотую Звезду на моей груди и спросил:
— За что Звезду получил?
— За языками лазил... — И едва не сорвалось, как у того полковника — товарищ маршал... но вовремя сдержался.
Лицо Жукова явно посветлело, он всегда радушно относился к разведчикам.
— А где ты у меня служил, подполковник?
К несчастью, я служил на Калининском, 1-м Прибалтийском и 3-м Белорусском фронтах, которыми Жуков в те годы не командовал. Но разве можно об этом сказать?! Выгонит он меня как того полковника. И, мне кажется, я нашелся — быстро ответил:
— Все мы у вас служили, товарищ маршал.
И тут же подумал, что не вру, ведь Жуков был заместителем Верховного Главнокомандующего, и все мы действительно были его подчиненными. Не знаю, понял ли он мое затруднение и хитрость. В глазах его мелькнула какая-то лукавинка. Он сказал:
— Давай докладывай, что у тебя там...
Я коротко, очень коротко (учел печальный опыт предшественника) изложил результаты своей проверки.
Жуков слушал внимательно. Когда я закончил и встал, маршал тоже поднялся, вышел из-за стола, протянул мне крупную, но уже мягкую руку и сказал:
— Будь здоров, разведчик, — и очень хорошо, по-доброму, улыбнулся.
Я вышел окрыленный. На всю жизнь мне запомнилась эта встреча. После этого я Жукова если и видел, то со стороны, говорить с ним больше не довелось. Очень я доволен, что проявил тогда, не знаю, как точно определить, напористость или нахальство и добился этого свидания. Эта встреча помогает мне в сегодняшней работе над книгой о Жукове. В коротком разговоре, за несколько минут, мне кажется, очень ярко проявились особенности его характера: и грубоватость, и прямота, и нетерпимость к болтовне, и серьезное отношение к делу, и уважение к боевому офицеру и, наконец, добрейшая улыбка, свидетельствующая о его человечности.
Холодная Сибирь подарила Жукову горячую любовь. Будто сжалившись над опальным маршалом, который так много перенес обид и невзгод, судьба свела его с замечательной женщиной. Звали ее Галина Александровна Семенова, она была военным врачом.
Тысячи лет во многих романах и поэмах писали о любви. Казалось бы, ничего нового о ней сказать невозможно. И все же у каждого человека любовь бывает своя, особенная. И встречает он ту единственную, которая может вызвать это состояние — окрыляющее, делающее человека счастливым. Бывает любовь с первого взгляда (как удар молнии), случается, нарастает быстро, как снежный обвал, а порой затеплится от малой искры, разгорается медленно — годами и, наконец, полыхает великим пламенем.
У Жукова все слилось в одно чувство, оно охватило его при первой встрече и не отпускало до последнего вздоха на смертном одре. Да, было именно так: он полюбил Галину Александровну с первого взгляда, и дальше все понеслось, как снежный обвал. Георгий Константинович не считался с общественным мнением — ухаживал открыто, встречал Галину, когда она заканчивала работу, провожал домой, приглашал в театр, дарил цветы. Начальству об этом стало известно. Оно не одобряло поведение маршала: женатый человек, взрослые дети, самому за пятьдесят. Что это — седина в голову, а бес в ребро? Ну, поступал бы, как многие, — встречался бы тайно, и все было бы шито-крыто. Но Жуков и в любви был прямолинейный и несгибаемый. Он, позднее, развелся с первой женой, не опасаясь мнения начальства (разводы тогда очень не одобрялись), не посчитался с тем, как отнесутся к этому дочери, друзья, сослуживцы. Он решительно ломал все, расчищая себе путь к счастью, которое он отныне видел только в жизни рядом с этой женщиной. И, преодолев все преграды, он прожил последние свои шестнадцать лет счастливо с Галиной Александровной, несмотря на все унижения и преследования.
В 1957 году (уже в Москве) у них родилась дочь Маша (Жуков очень гордился этим — ведь ему было 60 лет!). Маша мне рассказывала (в 1993 г.) о том, как непросто ее родителям давалось счастье:
— Да, им обоим пришлось повоевать за свою любовь. Георгия Константиновича вызывал Хрущев, отношения отца с мамой обсуждались на Президиуме ЦК. А маму, бедную, и с работы грозились уволить, и из партии выгнать, если она «не одумается». Мама была талантливым врачом, ее очень любили больные, работала она в госпитале имени Бурденко. И вот ее как военнообязанную вызывает «на ковер» начальник Главпура. Она уже была в то время в положении (родителям удалось оформить брак лишь после моего рождения). Представляю, что она должна была чувствовать, идя к начальнику на проработку... Но, знаете, в ней всегда было чувство собственного достоинства... Дословно помню фразу, которую она сказала: «Я шла с гордо поднятой головой». В этом — моя мама. В то время мои будущие родители не могли быть все время вместе. Расставаясь, они писали друг другу теплые, я бы даже сказала, поэтичные письма.
С разрешения Маши я привожу два письма Георгия Константиновича, но даже по этим коротким строкам читатели поймут об огромной любви и счастье маршала.
«Галина, любимая! (Пишет из Гурзуфа.) Как жаль, что нет здесь тебя: небо голубое, море зелено-голубое, теплое, ласковое и манящее в свои объятия. Родная моя! Мне тебя не хватает, без тебя я скучаю. Пусть тебя хранит моя любовь, моя мечта о тебе».
В следующем году пишет из Карлсбада:
«В каком настроении ты вернулась в Москву? Я так давно о тебе ничего не знаю. Надеюсь, что все у тебя хорошо. А как ты? Все та ли — нежная, ласковая, доверчивая и часто наивная, но до конца преданная? Когда я уезжал, ты говорила, что пришлешь мне только одно письмо, может быть, пришлешь еще. Я так люблю их читать, они такие содержательные и душевные. С тобой или без тебя, днем или ночью, всегда о тебе думаю, чувствую тебя в сердце, в душе и в окружении. Даже глядя на море, всегда вижу тебя — то лучезарной, то печальной, но всегда горячо мною любимой, всегда желанной, всегда нежной. Надеюсь, что встречу тебя здоровой и жизнерадостной. Скучающий и горячо любящий. Георгий».
Их любовь крепла и разгоралась с каждым днем и угасла с последним вздохом. Я уверен, что, умирая, Георгий Константинович мысленно произносил имя своей ненаглядной Галины Александровны.
У каждого человека поступки соответствуют его характеру. Жуков никогда ничего не делал вполсилы: служить — так от всей души, отдавая себя всего без остатка, бить врагов — так до полного разгрома, любить — так уж так, чтоб трепетала каждая кровинка в могучем сердце.
Все это нам предстоит еще увидеть и узнать, а пока мы присутствуем при первых встречах Георгия Константиновича с Галиной Александровной в Свердловске.
Сталин усложняет «игру»
Нет, что ни говорите, а все же Сталин был дальновидным политиканом. Уж каких только уловок и каверз он не предпринимал против Жукова, и вдруг после всего этого не кто-нибудь, а сам Сталин дает команду, чтобы Жукова избрали делегатом на XIX съезд партии.
2 октября 1952 года в Большом Кремлевском дворце члены Политбюро (заняли свои места. И как иконостас из живых вождей сидели перед делегатами съезда на крутоступенчатой трибуне. Жуков, глядя на них, наверное, отмечал про себя перемены во внешности руководителей и в «партийном этикете» — сидели не в том порядке, как раньше.
Сталин очень постарел, ссутулился, мышцы на лице обвисли, а когда-то густая, жесткая шевелюра теперь превратилась в остатки седых редких волос. Да, очень сдал Верховный! И было отчего — через такую войну пройти! Сколько в ней перенес нервотрепки. А после победы — разрушенная, голодная страна — надо поднимать хозяйство, — и все это без помощи со стороны. И поднял! В 1948 году уже были отменены карточки на хлеб и продукты. Много поработал старик. Жуков знал только то, о чем мог прочитать в газетах. Но даже по внешнему «раскладу» можно было догадаться о напряженной борьбе за власть, которая идет на самом верху. Раньше вторым человеком после Сталина был Молотов. Теперь он отодвинут на задний план. Ходили слухи, что жена Молотова арестована. Теперь рядом со Сталиным всегда сидит Маленков. Вот и на съезде основной отчетный доклад, который прежде делал сам Сталин, на этот раз поручен Маленкову. Нетрудно догадаться, что это значит — явно Маленкова сам Сталин готовит преемником.
Что знал Жуков о Маленкове и как могла при нем сложиться судьба маршала «в случае чего»? О смерти Сталина тогда еще никто не думал, ожидали еще долгого его правления, даже при другом Генеральном секретаре. С Маленковым встречался Жуков на фронте. Он приезжал в составе специальных комиссий.
После прорыва немцев к Москве осенью 1941 года, когда Коневу грозила расправа, как с генералом Павловым, Жуков сумел спасти Конева. Приезжал он и под Сталинград в период обороны города. Маленков совершенно не разбирался в военных вопросах и присутствие его на фронте не оказывало никакого влияния на ход операций. Он, как настороженная мышеловка, ждал команды Сталина, кого и когда прихлопнуть. И все знали эту его роль, и, может быть, этим своим присутствием он подстегивал руководство фронтов к более активной деятельности.
Позже Маленков на фронт не выезжал, ему было поручено организовать производство самолетов, чтобы возместить огромные потери в первые два годы войны. Маленков на этом поприще добился многого. Армия получила самолеты и новой конструкции, и в большом количестве. Ко времени битв на Курской дуге наступил перелом в борьбе за господство в воздухе. В 1943 году Маленкову за эту работу было присвоено звание Героя Социалистического Труда.
Внешне Маленков не импонировал Жукову, уж очень он нестроевой — рыхлый, с бабским задом и действия его какие-то несамостоятельные, он тень Сталина, его послушный угодник. Знал Жуков, что некоторые члены Политбюро, не симпатизирующие Маленкову, зовут его Маланьей. Очень метко!
Сталкивался с ним Жуков и после окончания войны, тогда Маленков возглавлял Комитет по демонтажу немецкой промышленности. Ничего хорошего для себя от Маленкова при его выходе на первый план Жуков не ожидал. Поэтому слушал доклад его на XIX съезде «вполуха» и очень критично отнесся к той его части, которая касалась понятий стратегических. В этом разделе Маленков отметил образование двух мировых лагерей — империалистического агрессивного и демократического миролюбивого. Это лишь фиксировало всем известное положение, а что делать, какова наша стратегия в создавшемся положении, об этом докладчик ничего не сказал. Борьба за мир? Очень пассивная позиция в условиях такого зубастого противника, каким были США с их атомными кулаками. Сталин в своем коротком выступлении дал только политическую перспективу.