После изложения в общих чертах обстановки на фронте Сталин дал указания всем руководителям промышленности о том, чтобы они более энергично организовывали производство и помогали фронтам, которые уже выполняют очень большие наступательные операции, да еще и предстоит им сложная кампания 1943 года.
Наблюдая за Сталиным, Жуков забывал о своей усталости и думал о том, что вот он занимается только военными вопросами, и то испытывает такие тяжелейшие перегрузки, а Верховному приходится еще и руководить всем хозяйством страны, созданием резервов, дипломатией, да и партийными делами.
Совещание закончилось в 3 часа ночи. Сталин подошел к Жукову и спросил:
— Вы обедали?
— Нет.
— Ну, тогда пойдемте ко мне, да заодно и поговорим о положении в районе Харькова.
Не успел Жуков как следует перекусить, как из Генерального штаба принес офицер-направленец карту обстановки Юго-Западного и Воронежского фронтов. Он доложил о тяжелой ситуации, там создавшейся: Воронежский фронт, которым командовал генерал-полковник Голиков, а членом Военного совета у него был Хрущев, действовал неоперативно и оказал недобрую услугу частям Ватутина, нависла угроза над Харьковом.
— Почему Генеральный штаб не подсказал? — спросил Сталин.
— Мы советовали, — ответил направленец.
— Генеральный штаб должен был вмешаться в руководство фронтом, — выговаривал Сталин. А затем, подумав немного, сказал Жукову: — Все-таки вам утром придется вылететь туда. Видите, что там творится.
Тут же Верховный снял трубку, позвонил на Воронежский фронт. Там подошел Хрущев.
— Что же вы, товарищ Хрущев, там проморгали контрудары противника и подставляете не только себя, но и своих соседей.
Еще некоторое время поругав Хрущева, Сталин повесил трубку и сказал Жукову:
— Все же надо закончить обед.
Это, конечно, был уже не обед, а завтрак, потому что заканчивался пятый час утра. Жуков спросил разрешения у Верховного:
— Я понимаю, что надо лететь срочно, но я зайду в Наркомат обороны, чтобы подготовиться к отлету на Воронежский фронт. Надо мне там взять имеющиеся сведения.
Через два часа, в 7 часов, Жуков уже был на аэродроме, там, где сейчас центральные авиакассы на Ленинградском шоссе, и вылетел на Воронежский фронт.
В тот же день, ознакомившись с обстановкой на новом месте, Жуков позвонил Сталину и доложил, что происходит. События развивались хуже, чем докладывал работник Генерального штаба во время обеда у Сталина:
— Харьков уже взяли части противника и, не встречая особого сопротивления, продвигаются на Белгородском направлении и уже заняли Казачью Лопань. Необходимо срочно перебросить сюда все, что можно, из резервов Ставки, в противном случае немцы захватят Белгород и будут развивать удар на Курском направлении.
Сталин не успел выдвинуть необходимые резервы, хотя и стремился это сделать, точнее, резервы не успели выполнить его указания. И 18 марта Белгород был взят немцами.
21 марта Жуков вывел 21-ю армию севернее Белгорода и ее силами организовал довольно прочную оборону. А 1-ю танковую армию сосредоточил в районе южнее Обояни, на всякий случай, если потребуются срочные контрудары по противнику. Таким образом, Жуков исправил положение на этом очень напряженном участке фронта. Контрнаступление противника было остановлено, и фронт стабилизировался.
Жуков вместе с командующим фронтом Ватутиным объехал почти все части фронта, поддержал, успокоил командиров, кое-где подкрепил оборону артиллерией и в конечном счете сам убедился, что фронт теперь удержится и выстоит, даже если Манштейн повторит контрнаступление. Кроме того, Жуков попросил начальника Генерального штаба Василевского организовать тщательную разведку перед Центральным, Воронежским и Юго-Западным фронтами, чтобы предотвратить любые неожиданности, да и вообще узнать: что же здесь противостоит нашим фронтам.
Надо сказать, что на этих направлениях действиям наших войск очень способствовали и помогали партизанские отряды. Войска уже вышли поближе к партизанским отрядам на Украине и в Белоруссии. Кроме того, что партизаны наносили удары на железных дорогах — пускали под откос эшелоны, — они еще доставляли много достоверных сведений о противнике. В частности, и здесь, после того как Жуков попросил Василевского дать ему побольше точных разведывательных данных о группировке войск, были использованы сведения, полученные от партизан. Таким образом, Жуков, да и все советское командование имели довольно полные сведения о противостоящем противнике.
В наступившей стабилизации фронта в районе Курского выступа Жуков еще раз спокойно осмотрелся, изучил данные о противнике, провел несколько рекогносцировок, ознакомился с местностью и, детально все это обдумав и взвесив, написал подробный доклад Верховному Главнокомандующему.
Позднее опять так же, как и в случае с планом Сталинградского контрнаступления, возникли разные версии: кто предложил, кто был первый. В своих воспоминаниях Жуков вынужден был оправдываться по этому поводу. Опять-таки не претендуя на единоличное авторство по замыслу Курской битвы, он уточняет, что этот его доклад был написан 8 апреля; командующий Воронежским фронтом и командующий Центральным фронтом прислали свои разработки 13 апреля. Причем они прислали эти разработки не самостоятельно, а после того, как Ставка ознакомилась с предложением Жукова и дала приказ перейти к обороне, проинформировав об обстановке, и в соответствии с ней просила дать свои соображения — что они и сделали.
10 апреля Сталин опять приказал Жукову вернуться в Москву. 11 апреля состоялось обсуждение плана всей летней кампании 1943 года, а потом отдельно обсуждался план операции в районе Курской дуги.
У Василевского в то время уже закрепился хороший заместитель — генерал Антонов. Вот с ним и с Василевским Жуков целый день 12 апреля проработал в Генеральном штабе, подготавливая материалы для доклада Верховному Главнокомандующему. И вечером того же 12 апреля они втроем докладывали эту окончательную разработку Сталину.
Суть замысла, а в конечном счете и решения, принятого Сталиным и всеми его ближайшими советниками, сводилась к тому, что операция на Курском выступе должна состоять из 2-х этапов: 1-й этап — это преднамеренная, устойчивая оборона, выбивающая основные силы наступающего врага, и 2-й этап — это решительное наступление и разгром группировок противника, которые будут наступать под Курским выступом.
Жуков подчеркивает это, выделяя особым шрифтом в своих воспоминаниях:
«Таким образом, оборона наших войск была, безусловно, не вынужденной, а сугубо преднамеренной, и выбор момента для перехода в наступление Ставка поставила в зависимость от обстановки. Имелось в виду не торопиться с ним, но и не затягивать его».
После завершения этой многотрудной подготовительной работы Сталин приказал Василевскому и Антонову оформить все документы, то есть план этой операции и директивные указания войскам. А через несколько дней попросил Жукова вылететь на Северо-Кавказский фронт, где велись очень напряженные и не совсем успешные бои по ликвидации Таманской группировки противника.
Опять Жукову поручалась очередная трудная задача, с которой не справлялись местные командующие. Но вопрос стоял об уничтожении пятнадцати или более дивизий противника, а это около 200 тысяч человек, и еще об освобождении порта Новороссийск, появился бы первый возвращенный порт на Черном море.
Жуков полетел туда, взяв с собой работника Генерального штаба Штеменко, наркома Военно-Морского Флота Кузнецова и командующего ВВС генерала Новикова. Прибыли они в 18-ю армию, которой командовал Леселидзе. Ну и, как догадывается читатель, там находился будущий Маршал Советского Союза Брежнев, а тогда полковник — начальник политотдела армии. Это не член Военного совета, не начальник политуправления, а начальник политотдела армии. Ему и по должности-то всего полагалось звание полковника.
Не буду подробно описывать все проблемы боевых действий, с которыми пришлось сталкиваться Жукову, тем более что никаких значительных результатов здесь не удалось добиться даже Жукову, и Ставка в конечном счете решила отложить решительные действия до более благоприятного времени. Упоминаю я эту поездку Жукова только потому, что в его мемуарах есть такой абзац: «Об этом мы хотели посоветоваться с начальником политотдела 18-й армии Л. И. Брежневым, который там неоднократно бывал и хорошо знал обстановку, но на этот раз он находился на Малой Земле, где шли тяжелейшие бои».
Многие читатели, вероятно, знают происхождение этого абзаца, откуда и как он появился в воспоминаниях Жукова, но для молодых, кто, возможно, этой истории не знает, я напоминаю. После того как Жуков закончил написание своих мемуаров, рукопись очень долго ходила по инстанциям и не сдавалась в печать. Жуков кого только не просил помочь в издании, но все оказывались бессильными. Не продвинул даже Косыгин — Председатель Совета Министров, к которому Жуков обратился, когда тот посетил его, уже больного, в больнице. Оказалось, препятствовал изданию сам Генеральный секретарь Брежнев. А причина была в том, что он, уже маршал и многажды герой, в мемуарах Жукова не упоминается ни разу!
Редакторы просили Жукова хоть что-то написать, а он отвечал: «Но я же с ним не встречался, я его не видел, я не стану врать и писать неправду!» Тогда мудрые редакторы сочинили абзац, приведенный выше, и попросили у Георгия Константиновича разрешения вставить эти слова в его воспоминания. Георгий Константинович сначала разозлился, потом попыхал-попыхал, махнул рукой и сказал: «А, ладно, вставьте: умный поймет». Так родился этот абзац.
Возвратясь в Ставку, Жуков полностью отдался подготовке и организации действий войск в Курской битве.-
Работа эта длилась несколько месяцев. И казалось бы, в период, когда не было активных боевых действий на фронтах, можно было несколько отдохнуть после напряженных боев под Сталинградом, Ленинградом, Харьковом. Но не тут-то было! В этом затишье не только Жуков, но и Сталин, и все члены Ставки, да и командующие фронтами испытывали нервное напряжение, не меньшее, чем в боях.