Ну вот наконец все было готово, перегруппировка осуществлена, задачи доведены до войск. И 15 октября утром, после мощной артиллерийской и авиационной подготовки, этот мощный кулак в составе четырех общевойсковых и одной танковой армии нанес совершенно неожиданный удар во фланг частям гитлеровцев на правом берегу Днепра!
А Манштейн все, что было у него под рукой, в те дни бросил для отражения неожиданного удара под Киевом. Против войск Конева фельдмаршал много применял авиации, чтобы быстро реагировать на это наступление советских войск. Бои шли очень напряженные. В своих воспоминаниях Манштейн по этому поводу пишет: «В течение всего октября Степной фронт противника, командование которого, вероятно, было наиболее энергичным, перебрасывал все новые и новые силы на плацдарм, захваченный им южнее Днепра, на стыке между 1-й танковой и 8-й армиями. К концу октября он расположил здесь не менее 5-ти армий (в том числе 1-ю танковую армию), в составе которых находились 61-я стрелковая дивизия и 7 танковых и механизированных корпусов, насчитывающих свыше 900 танков. Перед таким превосходством сил внутренние фланги обеих армий не могли устоять и начали отход соответственно на восток и запад».
Ну, прямо скажем: у страха глаза велики. Насчет количества армий Манштейн прав. Но вот насчет семи танковых и механизированных корпусов — тут он преувеличивает. И шестьдесят одной стрелковой дивизии на этом плацдарме тоже не было. Но еще характерно то, что, перечисляя эти объединения и соединения советских войск, он ни слова не говорит о том, что он «проморгал» их сосредоточение, что удар-то этот фланговый был для него абсолютной неожиданностью, об этом свидетельствует то, что у него на этом направлении резервов не оказалось.
В результате такой крупномасштабной операции, которую координировал Жуков, как представитель Ставки Верховного Главнокомандования (но надо отдать должное, исполнителем и непосредственным руководителем был Конев Иван Степанович), был создан огромный плацдарм меньшими усилиями, чем если бы такое пространство освобождалось с форсированием Днепра. Переправившиеся части сворачивали оборону противника на широком фронте вдоль Днепра и вышли к Кировограду.
В целом наступление завершилось успешно и командующий фронтом Конев доложил Верховному, как он пишет в мемуарах: «...о сражениях за Днепром, о завоеванном большом стратегическом плацдарме, о том, что войска дерутся хорошо, имеют высокий боевой дух. Но, непрерывно находясь в боях около четырех месяцев, бойцы физически устали, войскам требовался отдых и пополнение. Я попросил разрешения временно перейти к обороне на занимаемом рубеже. И. В. Сталин высказал полное удовлетворение действиями войск фронта и согласился с моим предложением». Читая этот доклад и то, что пишет маршал Конев в своих мемуарах о тех боях на плацдарме, так и хочется сравнить кое-что с известной песенкой о «маркизе», у которой «все хорошо», но, как выясняется в конце, все не так уж и благополучно.
За всю операцию по созданию стратегического плацдарма Сталин вполне справедливо похвалил Конева.
Но то, что Иван Степанович не говорит ни слова о Жукове и о том, что Георгий Константинович спас его, Конева, в очередной раз от больших неприятностей и похвала Сталина могла не состояться, об этом Иван Степанович умалчивает. Ну а я вынужден напомнить.
Вот что рассказывает человек, бывший рядом с Жуковым в те дни, его шофер Александр Бучин:
— Только приехали из Киева в Макарово, здесь размещался штаб фронта, вдруг выходит Жуков и говорит: «Поедем к Коневу». Я от штабных работников услышал: «Не заладилось там на 2-м Украинском, потеснил противник войска Конева».
Поехали. Легко сказать. А это 500 километров по дорогам, где колдобина на колдобине, да еще самолеты немецкие налетают. Дороги более-менее приличные с востока на запад пролегают, а мы ехали вдоль фронта поперек этих дорог. Жуков после боев за Киев передохнуть не успел, когда у «Конева не заладилось». Вот мы и помчались помогать. Очень мучительная была эта поездка! Когда примчались в штаб Конева, мы, молодые, не могли ни согнуться, ни разогнуться. Ребята из охраны, следовавшей за нами, из машины еле-еле вылезли. А Жуков тут же с ходу за дело. Обстановка не позволяла медлить. Заслушал невеселый доклад Конева и стал командовать, каким частям что делать, где обороняться, где контратаковать. Через несколько дней выправилось положение, остановили немцев.
А вот что пишет Жуков в своей книге:
«В самый разгар ожесточенных сражений я прибыл на командный пункт И. С. Конева, который находился в четырех километрах от поля битвы...
К исходу 24 октября на ряде участков наши войска вынуждены были отойти на расстояние 10 километров, а затем, не удержавшись, еще километров на 25...»
Вот теперь сравните, о чем Конев доложил Верховному и что происходило до этого в действительности.
Жуков сделал все, чтобы остановить «драп» по 10— 25 километров в день, он привлек сюда авиацию, которая была в его распоряжении, своими находчивыми приказами организовал отражение контрудара противника, а затем и прочную оборону на реке Ингулец. Разумеется, все приказы отдавал командующий фронтом Конев, но почему-то к до прибытия Жукова у него такие нужные приказы не возникали.
В докладе Конева Верховному сказана правда: войска «дрались хорошо», «создали большой стратегический плацдарм», «четыре месяца в боях» и так далее. Но правду надо писать всю, а не только ту, которая выгодна себе. Поэтому читатели, наверное, не посчитают обидным для Конева мое напоминание песенки о «маркизе».
Чтобы не складывалось у читателей впечатление, что у Жукова все шло без сучка и задоринки и никаких огрехов он не допускал, приведу два боевых эпизода, которые не украшают его полководческую биографию, но поскольку они, как говорится, имели место, умолчать о них я не считаю возможным. Тем более что сам Георгий Константинович (как и Конев) в мемуарах не упоминает об этих промашках. (Человеку свойственны слабости, даже если у него на плечах маршальские погоны.)
Первая неудача произошла в самом начале броска к Днепру. Жуков вместе с командующим фронтом Ватутиным решили для быстрого захвата плацдарма на правом берегу Днепра выбросить воздушный десант — две бригады. Им ставилась задача (явно непосильная!) — захватить плацдарм около 100 километров по фронту и 25 в глубину.
В ночь на 24 сентября была выброшена одна бригада полностью и часть второй. Из-за плохой подготовки десант приземлился не компактно, а рассеялся по большой площади, многие опускались на колонны немцев, движущиеся по дорогам, стали легкой добычей гитлеровцев. Из-за того, что часть летчиков потеряла ориентировку, некоторые подразделения приземлялись в расположении своих войск, а многие падали в воду Днепра.
Разумеется, нельзя всю вину за эту неудачу возлагать на Жукова, ориентировку потеряли летчики и командиры более низкого звена, но неудача есть неудача, и Жукову и Ватутину влетело за нее в специальном приказе:
«Выброска массового десанта в ночное время свидетельствует о неграмотности организаторов этого дела, ибо, как показывает опыт, выброска массового ночного десанта даже на своей территории сопряжена с большими трудностями...»
Другая неудача связана с первым наступлением с Букринского плацдарма с целью овладеть Киевом. Жуков поспешил, надеялся, что противник не успел закрепиться на правом берегу, недооценил трудной местности, здесь Днепр имел несколько ответвлений и параллельные старые русла.
Неудачное наступление, потери очень разгневали Верховного, последовал еще один приказ:
«1. Ставка Верховного Главнокомандования указывает, что неудача наступления на Букринском плацдарме произошла потому, что не были своевременно учтены условия местности, затрудняющие здесь наступательные действия войск, особенно танковой армии...»
Далее следовал прямой упрек представителю Ставки Жукову и командующему Воронежского фронта Ватутину. И что особенно задевало самолюбие Григория Константиновича, Верховный ставил в пример успешные действия командующего Степным фронтом И. С. Конева.
Как уже рассказано выше, Жуков реабилитировал себя тем, что провел сложную перегруппировку на Лютежский плацдарм и вскоре Киев был освобожден.
Ну а теперь пора нам вернуться на правый берег Днепра, где продолжаются сражения на больших уже стратегических плацдармах.
О том, в каком напряжении работал Жуков, мне кажется, хорошо рассказывает шофер Бучин:
— Только наладил дело маршал у Конева под Кировоградом, а тут опять по радио срочное сообщение: у Ватутина беда, надо побыстрее туда возвращаться. На этот раз Жуков полетел на самолете, а мы те же 500 километров своими задницами отстукали. — Бучин засмеялся. — Пока он Коневу помогал, немцы со стороны Житомира ударили, хотели Киев отбить. Но не те времена, у Жукова в распоряжении были аж две танковые армии — первая и вторая. Как долбанули, более ста километров гнали фрицев и вернулись на подступы к Житомиру, Бердичеву и Белой Церкви. А тут очередной вызов в Москву. Полетели. Я почти всегда летал с маршалом, в Москве на аэродроме садился в наш «паккард», который пригоняли из гаража, и в Москве я возил Жукова по всем делам...
В этот приезд Жуков встретился в Москве с Василевским, который координировал действия 3-го и 4-го Украинских фронтов. Подвели итоги боев за лето 1943 года.
Жуков отметил: «Александр Михайлович выглядел усталым. Ему, как и мне, пришлось начиная с апреля почти непрерывно находиться в движении — то в полетах, то в поездках по фронтовым дорогам».
Наверное, у Жукова еще не прошли боли в теле от 500-километрового броска к Коневу, поэтому в первую очередь говорит не о фронтовой нервотрепке, а о дорогах, много пришлось ездить с апреля по декабрь в таких колоссальных сражениях!
«Обстановка в это время была довольно сложная, напряженная и изобиловала чрезвычайно острыми сменами больших успехов и досадных неудач. Все это, вместе взятое, плюс систематическое недосыпание, физическое и умственное перенапряжение особенно сказывались тогда, когда мы оказывались в Москве в тиши кабинетов, где неслышно было ни налетов авиации, ни артиллерийских обстрелов, ни тревожных докладов с опасных участков фронтов».