Кребс приказал Вейдлингу позвонить немедленно в свой штаб и отменить выполнение приказа штаба 9-й армии, а сам пошел доложить об этом недоразумении фюреру. Через полчаса Кребс вернулся и сказал, что фюрер хочет сам выслушать генерала Вейдлинга.
В общем, генерал Вейдлинг ушел из ставки, где вместо расстрела получил новое высокое назначение. Стал он командующим обороны восточного и юго-восточного сектора Берлина, где должен был сосредоточить свой 56-й танковый корпус и все участки, которые находились в этом районе.
Генерал Вейдлинг, опытный служака, прошедший в боях все войны, в которых участвовала гитлеровская армия, прибыв на место, умело организовал оборону в своем секторе и на какое-то время стабилизировал положение. Вскоре опять последовал звонок из ставки, и генерал Кребс сказал, чтобы Вейдлинг немедленно прибыл в бомбоубежище Гитлера. Пройдя все посты, — проверку документов и даже обыск в длинных коридорах бункера, Вейдлинг наконец предстал перед Кребсом. Первая фраза, которую сказал начальник генерального штаба, очень поразила Вейдлинга:
— При своем докладе вчера вечером вы произвели на фюрера благоприятное впечатление, и он назначил вас командующим обороной Берлина.
Вейдлинг был так ошарашен этим неожиданным назначением, что у него вырвалась необдуманная и неуместная в данном случае фраза:
— Вы бы лучше приказали меня расстрелять, тогда бы меня миновала чаша сия!
Надо отдать ему должное, Вейдлинг сумел в очень сложных условиях организовать управление частями, понесшими огромные потери, и теми, которые были сформированы из этих фольксштурмовцев и стариков, Вейдлинг нашел место для командного пункта в бункере управления зенитной обороной города. Там была хорошо налаженная связь, он ее использовал, быстро подчинил себе, объединил все разрозненные отступающие части и организовал сопротивление наступающим советским частям.
Когда у Жукова произошла заминка на Зееловских высотах, Верховный Главнокомандующий дал указание маршалу Коневу:
— У Жукова идет туго, поверните Рыбалко и Лелюшенко на Целендорф, помните, как договорились в Ставке.
Немедленно были отданы распоряжения обоим командующим танковыми армиями — Рыбалко и Лелюшенко и была написана, часто вспоминаемая военными историками, директива о повороте двух танковых армий на штурм Берлина.
Ох непросто повернуть круто — почти на девяносто градусов — две такие танковые махины! Причем сделать это в ограниченное время, а точнее, немедленно, в течение нескольких часов! 3-й гвардейской танковой армии под командованием генерал-подполковника П. С. Рыбалко приказывалось в течение ночи на 18 апреля форсировать реку Шпрее и далее, развивая стремительное наступление на южную окраину Берлина, в ночь с 20 на 21 апреля ворваться в город. 4-я гвардейская танковая армия под командованием генерал-полковника Д. Д. Лелюшенко должна была к этому же времени овладеть Потсдамом и юго-западной частью Берлина.
Я не раз бывал в Германской Демократической Республике, выезжал в тот район, где танковая армия Рыбалко выполняла этот стремительный поворот и ринулась на Берлин с юга, ходил и ездил по этому району, по его небольшим городкам, полям и старался представить, как дрожала здесь мокрая, раскисшая (апрель!) земля, как рычали сотни танков, как старались танкисты понять свой маневр и осуществить его на незнакомой местности, да еще ночью! И как они все это блестяще выполнили! У них за плечами была большая и трудная война, огромный опыт. Они вели в бой лучшие в мире — по тем временам — танки, которые сделал народ, измученный усталостью и недоеданием. Народ, ждущий от них победы! И она была близка. Я представлял, с каким злым энтузиазмом, с какой радостью и вдохновением делали все в эту ночь чумазые от гари танкисты. Они не спали уже третьи сутки — но не ощущали усталости. Я просто вижу, как, разя с ходу появляющихся на пути гитлеровцев, они мчались вперед — к логову врага.
Походил я и по окраинам Цоссена. 20 апреля сюда прорвались танкисты Рыбалко. Знатный подарочек они преподнесли фюреру, может быть, даже сами не зная о том, что это был день рождения Гитлера. Очень символичный получился «подарок» — в Цоссене находилась штаб-квартира верховного командования гитлеровской армии. Именно здесь проходила разработка плана «Барбаросса». И вот какой потрясающий финал — советские войска громят эту адскую кухню, откуда была выпущена на свет война, громят именно в день рождения фюрера!
Я смотрел на серые особняки, двух- трехэтажные дома довоенной постройки. Они живописно расположены в хвойном лесу. Уютно жили в этом тихом и красивом месте те, кто принес так много страданий народам Европы, да и немецкому народу.
Представляю, как они ходили друг к другу в гости, как поднимали бокалы в честь захвата городов, стран — Польши, Франции, Бельгии, Дании, Греции и многих других. Как распирала их спесь и как они уверовали сами, что представляют собой особую расу господ.
Здесь же, в этих домах, уже были проложены на картах маршруты, составлены графики движения войск в Иран, Ирак, Афганистан, Индию.
Мог ли представить я, окопный лейтенант, что буду ходить под Цоссеном, среди домов гитлеровской ставки! Даже во сне мне такое не могло присниться!
И вот я опять здесь спустя почти полвека после того, как бежали отсюда хозяева этих домов, бежали, боясь быть пойманными и спрошенными за содеянное ими зло.
Как они метались по этим ухоженным лужайкам, как торопливо жгли свои преступные планы, как бежали, понимая, что и бежать-то уже некуда, но все же уходили, уползали, только бы не быть захваченными и опознанными как работники этой главной штаб-квартиры.
Я сохранил старую вырезку из газеты со статьей Бориса Полевого, в ней приводится любопытный документ, дающий представление о том, что здесь происходило в те последние часы:
«У меня в руках оказались листки переводов последних переговоров узла связи гитлеровского верховного командования сухопутными вооруженными силами с военачальниками, находившимися на юге Германии и в странах, еще оккупированных фашистскими войсками. На одном конце провода были встревоженные ходом событий гитлеровские военные сатрапы, а на другом — четыре пьяных солдата-телеграфиста, заживо похороненных в бункере узла связи и мысленно уже простившихся с жизнью.
Вот отрывки из этих разговоров, в которых по причинам, легко понятным, я заменяю наиболее выразительные слова многоточиями.
Эдельвейс. Вручите немедленно генералу Кребсу. Отсутствием информации вынужден ориентироваться обстановке радиопередачам англичан. Сообщите обстановку. Сообщите дальнейшие действия. Подписано А-15.
Ответ. Вызвать кого-либо невозможно. Погребены в могиле. Передачу прекращаю.
Эдельвейс. Что за глупые шутки? Кто у провода? Немедленно позвать старшего офицера А-15.
Ответ. Офицер насалил пятки. Все насалили пятки. Замолчи, надоел.
Эдельвейс. Какая пьяная скотина у провода? Немедленно позвать дежурного офицера.
Ответ. Поцелуй в ... свою бабушку, идиот.
Эдельвейс. У аппарата А-16. Весьма срочно.
Ответ. Не торопитесь в петлю.
Эдельвейс. Не понял, повторите.
Ответ. Вонючий идиот. Все драпанули. По нас ходят Иваны. К тебе еще не пришли?
Эдельвейс. Снова настаиваю на связи с Кребсом. Сообщите обстановку в Берлине.
Ответ. В Берлине идет мелкий дождик. Отстань.
Эдельвейс. Кто со мной говорит? Назовите фамилию, звание.
Ответ. Надоел. Все удрали. Танки Иванов над нами...»
Фланги 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, обтекающие Берлинскую группировку, сходились все ближе. К исходу 22 апреля танковую армию Лелюшенко отделяло от 47-й армии генерала Перхоровича 1-го Белорусского фронта всего 40 километров, а танковая армия Рыбалко от 8-й гвардейской армии Чуйкова была в двенадцати километрах. Таким образом, намечалось сразу два кольца окружения.
Ставка, учитывая это положение, потребовала от маршалов Жукова и Конева не позднее 24 апреля завершить это двойное окружение, в первом кольце которого остался бы Берлин, а во втором оказалась Франкфуртско-Губенская группировка противника.
25 апреля был издан приказ Верховного Главнокомандующего. На этот раз он адресовался двум командующим фронтами и двум начальникам штабов этих фронтов:
«Маршалу Советского Союза Жукову, генерал-полковнику Малинину, Маршалу Советского Союза Коневу, генералу армии Петрову.
Войска 1-го Белорусского фронта перерезали все пути, идущие из Берлина на Запад, и сегодня, 25 апреля, соединились северо-западнее Потсдама с войсками 1-го Украинского фронта, завершив, таким образом, полное окружение Берлина».
В тот же день войска 1-го Украинского фронта встретились на Эльбе с войсками союзников.
Приказ об этом историческом событии вышел 27 апреля 1945 года. В нем говорилось:
«Войска 1-го Украинского фронта и союзные нам англо-американские войска ударом с востока и запада рассекли фронт немецких войск и 25 апреля в 13 часов 30 минут соединились в центре Германии, в районе города Торгау. Тем самым немецкие войска, находящиеся в Северной Германии, отрезаны от немецких войск в южных районах Германии».
9-я немецкая армия Буссе сделала попытку прорваться навстречу армии Венка. Надо сказать, в 9-й армии гитлеровцев были немалые силы — 14 дивизий и много отдельных специальных частей, в общей сложности до 200 тысяч солдат и офицеров. Главный удар Буссе нанес в направлении Луккенвальде. Удар был довольно сильный. Противнику удалось продвинуться к Луккенвальде, он перерезал наши коммуникации и, что было особенно неприятно, в разгаре боев нарушал всю проводную связь со штабами армий, которые участвовали в штурме Берлина и окружали его.
Когда пробивающиеся части армии Буссе перерезали наши коммуникации, связь с армиями Жуков поддерживал по радио, и она ни на минуту не прерывалась.
Пробиваясь на Запад, части Буссе неожиданно выходили к очень важным участкам в наших боевых по