Любаша сидела бледная, коричневые пятна на лице стали еще темнее, но в глазах - счастье.
– Спасибо, люди добрые, - произнесла она смущенно, - мне дома, наверное, такое не сделали бы.
На руках у Любы маленький сверточек, из которого торчит розовый носик. Назвала Люба свою дочку Степанидой.
Кузнецов оторопел при этом сообщении:
– Не современно, не дают сейчас таких имен.
– Ничего, - твердо ответила Люба, - мы люди простые. Пусть мое дитя знает и помнит человека, который не оставил ее мать в трудную минуту.
Степан опустил глаза.
Стали произносить тосты в честь молодой мамаши. Поднимая рюмку с шампанским, я поглядывал на Шешеню: можно ли солдату? Он ответил кивком: дескать, ради такого исключительного случая разрешаю! До дна, конечно, мы со Степаном, не пили. Так, по глотку, для компании. Торжество прошло весело, правда, часа через полтора нас выпроводили: молодой маме пора было кормить ребенка. Женщины в этих делах опытнее.
Мы вернулись в полк.
Лева Натанзон утром в выходной день принес из полковой секции бокса, где тренировался сам, две пары боксерских перчаток. С серьезным видом подошел к Трофиму и сказал:
– Пока прохладно, идем в спортгородок. Я докажу тебе, что сила без техники ничего не значит! - Ракитин удивленно смотрел на Леву: он не понимал цели приглашения. Тогда Лева пояснил: - Идем, я тебя буду бить!
Все, кто находился поблизости и слышал этот разговор, засмеялись: уж очень воинственно выглядел щупленький Лева перед здоровяком Ракитиным.
Трофим попробовал от него отвязаться:
– Слушай, Натанзон, я же тебе сказал - человека бить я не стану.
– Да не ты, Лева будет тебя лупить, понял? Так бить, что опилки полетят! - хорохорился Натанзон.
Это уже звучало явно оскорбительно. Трофим буркнул:
– Иди ты знаешь куда…
– Боишься? - воскликнул боксер торжествующе и, обращаясь к солдатам, которые окружили койку Ракитина, с презрением сказал: - Смотрите, люди, на этого медведя: у него, оказывается, заячья душа!
Ракитин из-под бровей недобро глянул на задиру, поднялся с койки и шагнул к Леве.
– Только не здесь! - предупредил Натанзон. - Тут не полагается. Пойдем на волейбольную площадку и сделаем все по правилам.
Лева побежал вперед. Ракитин зашагал нехотя следом. Мы в качестве зрителей присоединились к участникам необыкновенного поединка.
На спортплощадке Лева сказал Трофиму:
– Раздевайся, - и тут же стал расстегивать пуговицы на его гимнастерке. Затем быстро сдернул одежду с себя.
Они встали друг против друга обнаженными по пояс.
У Левы мышцы выпячивались жесткими круглыми комочками, и весь он казался связанным из узелков, на которые была натянута загорелая кожа. Гибкий, стройный, хорошо натренированный. Атлетический вид его портил только большой нос, который ему неоднократно разбивали в схватках, и теперь он стал еще и расплющенным.
Ракитин выглядел совсем иначе. Как только соскользнула с него гимнастерка, по толпе окружающих зрителей прошел шепоток. Трофима нельзя было назвать богатырем: он среднего роста, но очень широкий, как комод. Плечи у него не крутые и бугристые, как у штангистов, а покатые; от толстой шеи они отвесно идут вниз и сразу переходят в сильные руки. Во всей фигуре его чувствуется какая-то необыкновенная загадочная мощь.
Лева быстро натянул на руки Трофима перчатки, потом надел себе и попросил ребят затянуть шнурки.
– Драться будем по-настоящему, - предупредил он противника.
Секунду или две Лева попрыгал перед Трофимом, покрутил кожаными пухлыми перчатками перед его носом и вдруг со всей силой влепил ему косой удар по скуле.
Трофим вздрогнул от неожиданности, брови у него от удивления поползли на лоб. Не успел он опомниться, как Натанзон послал ему два прямых удара - один в живот, другой в подбородок. Трофим поднял руки и закрыл ими лицо. Леву не остановила эта беспомощность соперника: он продолжал лупить правой и левой то в голову, то в корпус. Причем бил Трофима не как на тренировках, в четверть силы, а по-настоящему. Тяжелый отзвук ударов отдавался в крепком теле Ракитина.
Солдаты опешили. Неприятно было смотреть на это избиение. Кто-то не выдержал, крикнул Трофиму:
– Дай ты ему, чего стоишь?
Ракитин раздвинул перчатки и попытался взглянуть через щель на противника, может быть, даже хотел прицелиться. Но тут же в этот просвет Лева влепил ему два прямых. Голова Трофима откинулась назад.
– Он сильнее всех! - зло приговаривал Натанзон. - Этот товарищ считает себя непобедимым! Лева тебе покажет, какой ты мешок с опилками!
Трофим наконец пришел в ярость и от ударов, и от обидных слов. Он вдруг открылся и, отчаянно замахав руками вправо и влево, будто косил, двинулся на Леву. Огромные ручищи проносились над головой Натанзона с такой силой, что казалось, если зацепит, то голова отлетит метров на двадцать в сторону.
Однако попасть в Натанзона было не так просто. Тело у него гибкое, как пружина. Он приседал, отскакивал, нырял под страшные руки Трофима и продолжал тузить «богатыря», сам не получая ответа.
Новая волна ярости нашла на Трофима. Он уже не защищался и не вздрагивал от ударов Натанзона, а бегал за ним по площадке, как разъяренный бык за тореадором. Будучи неловким и тяжелым, он действительно, как бык, проносился мимо Левы, а тот делал изящный шаг в сторону - и тут же короткие меткие удары.
– Нет, Ракитин, без техники ничего не сделаешь! - приговаривал Натанзон. - Теперь ты сам убедишься: Лева говорил тебе правду!
Он начал демонстрировать зрителям ближний бой. Бесстрашно прилипал вдруг к мощному корпусу противника и тыкал в его живот короткими быстрыми ударами. У Трофима не было возможности размахнуться, а без замаха он бить не умел. Пока Ракитин соображал, что же делать, Лева мигом отскакивал от него на безопасное расстояние. Но, видно, Лева переоценил свое искусство, слишком увлекся. В один из моментов, когда Натанзон кинулся было к груди Трофима, тот все же подкараулил его и ляпнул сбоку по уху. Сапоги Натанзона вдруг подскочили вверх, а сам он брякнулся на землю.
Трофим и все окружающие на несколько секунд замерли в полной растерянности.
Лева лежал на земле бледный, с закрытыми глазами, мягкие руки безжизненно раскинуты в стороны.
Солдаты бросились к нему. Подняли, стали тормошить:
– Лева! Лева! Натанзон!
Кто-то крикнул:
– Воды!
Топая сапогами, побежали за водой сразу несколько человек. Степан принялся махать над Левой гимнастеркой.
– Расступитесь, воздуха дайте! - сказал Степан. Все попятились. Только перепуганный Трофим все еще стоял над противником.
Наконец принесли воды, прямо из ведра окатили Натанзона. Первое не помогло. Плеснули из второго.
Лева медленно открыл глаза. Мутным взором оглядел стоящих над ним солдат. Увидел Трофима, радостно улыбнулся, сказал слабым голосом:
– Вот это удар! Я же тебе говорил: ты клад! Самородок! Не будь я Лева Натанзон, если ты не станешь чемпионом Союза!
Ребята засмеялись. Все были рады благополучному исходу поединка. Лева поднялся, подошел к Трофиму, пожал его руку и сказал:
– Победу одержал чистым нокаутом Трофим Ракитин, будущий боксер экстра-класса!
Трофим наконец пришел в себя, заулыбался весело и смущенно.
– Ну и надавал ты мне, все болит: и скулы, и печенки-селезенки!
– Зато и ты Леве хорошо врезал! - ответил Натанзон. - Сила есть, не хватает только подвижности, но мы тебе ее прибавим, резкость разовьем, тактике научим. Будешь блистать на самых известных рингах мира!
Лева считал дело решенным. Да и Ракитин почему-то не отнекивался. Видно, Лева преподал ему хороший урок.
У Степана и Любы жизнь круто повернула. В штаб полка пришел работник милиции и сообщил командованию: ищут гражданку Березину Любовь Андреевну, а она проживает в доме офицерского состава.
Первыми после командования новости узнают штабные писари. Вадим Соболевский прибежал к нам в отделение и с мефистофельской улыбочкой сообщил:
– Вашу Золушку милиция ищет!
Степан чуть не избил его, мы с трудом удержали.
– Ты не кипятись, сходи сам узнай, - обиженно буркнул Вадим.
Кузнецов тут же отправился в милицию. Возвратился оттуда мрачный. Не глядя мне в глаза, сказал:
– Действительно, разыскивают. Почему - мне не сказали. Кто я для них - рядовой солдат, посторонний.
– Надо поговорить с Шешеней, - посоветовал я.
Мы пошли к замполиту. Я все время думал: зачем понадобилась милиции простая, скромная девушка?
Шешеня уже знал о визите из милиции. Он встретил нас тоже озадаченный. Люба ему, как и всем нам, несомненно казалась хорошим человеком.
– Тут какая-то ошибка, - сказал замполит.
– Я пойду к Любе, пусть объяснит все сама, - решил Кузнецов.
– Иди, - согласился Шешеня, а глазами сделал мне знак: «Будь с ним».
Люба сидела с книгой у окна, девочка спала на кровати. В комнате пахло молоком, чистым младенческим тельцем, стираными свежими пеленочками. Мне кажется, для этой комнаты больше всего подошло бы старое русское слово - светелка. Так здесь было ясно, бело и уютно, просто не хотелось начинать разговор.
Степан сел к столу, положил перед собой большие загорелые руки и так застыл.
– Что случилось? - почувствовав недоброе, спросила Люба.
Я глядел в ее прозрачные голубые глаза и думал: «Нет, у преступницы не могут быть такие глаза!»
Кузнецов и в эту трудную для него минуту оставался верен себе, сказал прямо:
– Пришла бумага, тебя ищет милиция.
К моему изумлению, Люба не очень-то удивилась этому известию.
– Пропала, вот и разыскивают. Мама письмо мое от тетки не получила, я же туда не доехала. А которое отсюда написала, еще не пришло, а то и затерялось. Вот и кинулись меня искать. Бедная мама извелась, наверное. И я-то хороша: конверт в почтовый ящик бросила и успокоилась, надо было телеграмму послать.
– Ты не одно письмо отправила, о девочке тоже написала, с внучкой мать поздравляла, - напомнил Степан.