28 ноября 1938 года, будучи еще первым заместителем наркома, Берия лично прибыл на квартиру генерального секретаря ЦК ВЛКСМ Александра Косарева. Когда арестованного уводили, его жена крикнула: «Саша, вернись! Простимся…». Берия приказал забрать и ее. Жену Косарева увезли без ордера на арест, он был подписан прокурором задним числом — спустя два дня. Вернулась из лагерей через 17 лет.
«Вы же честный человек, зачем вы оговорили себя?» — спрашивает Берия в своем кабинете привезенного к нему из тюремной камеры генерала армии Кирилла Мерецкова. «Мне нечего вам добавить, у вас имеются мои письменные показания», — отвечает генерал. «Идите в камеру, отоспитесь и подумайте. Вы — не шпион».
На следующий день продолжение разговора: «Ну как, все обдумали?» Мерецков заплакал: «Я — русский, я люблю свою Родину». Его выпустили из тюрьмы, вернули генеральское звание.
Из протокола допроса Кобулова на судебном заседании: «Да, я бил заключенных по указанию Берии, так как он был полновластным хозяином-диктатором. Он давал указания Гоглидзе, тот мне — «крепко допросить». Если Берия дал указание «крепко допросить», то следователи знали, как это делать, и ни я, ни следователи не могли не выполнить этих указаний… Берия сам приезжал на допросы, допрашивал, приказывал избивать допрашиваемых…»
И вот этот человек, по определению вдовы Бухарина А. М. Лариной, «изначально бывший преступником», сменив Ежова, ставит на Политбюро ошеломляющий вопрос, звучавший приблизительно так: может, пора уже поменьше сажать, а то скоро вообще некого будет сажать? Многие, по словам историка Серго Микояна, жившие в постоянном страхе, что за ними вот-вот «приедут», вздохнули с облегчением. Кое-кого даже начали выпускать. Это дало Берии определенную поддержку тех, кто, оставаясь формально в составе руководства, не мог и пальцем пошевелить, чтобы остановить запущенную на весь ход машину репрессий.
В парадоксах Берии, по-моему, еще никто не пытался разобраться. С одной стороны, беззаконие и безнаказанность, жестокое обращение с арестованными. При пересмотре 300 архивных дел в архиве МВД Грузии Прокуратура СССР обнаружила более 120 резолюций Берии на отдельных протоколах допросов и на бланках служебных записок. Вот некоторые образчики его резолюций: «Крепко излупить Жужанова Л. Б.», «Взять крепко в работу», «Взять в работу… и выжать все», «Взять его еще в работу, крутит, знает многое, а скрывает». Конечно, МВД — не институт благородных девиц, а лексикон его сотрудников — не язык изящной словесности, но все же, согласитесь, нормы элементарного приличия соблюдаться должны. А тут — вопиющие нарушения правил ведения следствия, пытки и издевательства.
С другой стороны, хотя карательные органы не сидели без «работы», однако такого безумия, как в 1937–1938 годах, в стране больше не было. Даже такой антисталинист и антибериевец, как Дмитрий Волкогонов, отмечает, что в общественном сознании приход Берии на Лубянку увязывался с постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17 ноября 1938 года «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия», где прямо говорилось о перегибах в ежовском ведомстве. А после XVIII съезда партии реабилитировали немало невинно осужденных людей. Справедливость была восстановлена прежде всего в отношении лиц, связанных с обороной страны. Из тюрем и ссылок вернулись армейские командиры, ученые и конструкторы, посаженные при Ежове. Вскоре о них узнает вся страна. Эта — К. К. Рокоссовский, А. В. Горбатов, И. В. Тюленев, С. Н. Богданов, Г. Н. Холостяков, А. Н. Туполев, Л. Д. Ландау.
Кроме названных выше, после августа и до конца 1938 года было принято еще четыре постановления по репрессивным делам. Признавалось наличие фактов извращения советских законов, совершения подлогов, фальсификации следственных документов, привлечения к уголовной ответственности невинных людей. Запрещалось производство каких-либо массовых операций по арестам и выселению, предписывалось производить аресты только по постановлению суда или с санкции прокурора. С приходом Берии на Лубянку — в это многие не поверят! — были упразднены судебные тройки. Повышалась требовательность к лицам, нарушающим законность.
Узники, сидевшие в то время в тюрьмах, отмечают некоторое ослабление режима и в местах отбытия наказания. Берия разрешил заключенным пользоваться в камерах книгами и настольными играми. В тюрьмах — невиданная при Ежове картина! — начали появляться прокуроры, интересоваться житьем-бытьем зэков.
Ключ к пониманию такой двойственности дает Серго Микоян. Слегка выпустив пар из котла, пишет он, сказав что-то о «перегибах», взвалив вину на Ежова, Берия спокойно продолжал совершенствование карательного механизма, сделав его всемогущим и универсальным.
Увы, начавшееся было потепление очень скоро остановилось. Существует версия — из-за осложнения международной обстановки, дыхания приближающейся военной грозы. Расслабляться больше нельзя…
Что знает рядовой читатель о деятельности Берии в годы Великой Отечественной войны? Только мрачную сторону. Она ассоциируется с расстрелом 28 октября 1941 года группы видных военных — Григория Штерна, Павла Рычагова, Якова Смушкевича и других, всего 22 человек. Немцы стояли у ворот Москвы, срочно высвобождались тюрьмы. Заключенных вывезли из столицы, и вблизи Куйбышева, где располагались эвакуированные центральные учреждения и дипломатические миссии, они встретили свои последние минуты.
Какой изуверской была стряпня на дьявольской кухне Берии в тот период, видно на примере трагической судьбы знаменитого советского летчика Якова Смушкевича и его семьи. После возвращения из Испании прославленный «генерал Дуглас» был назначен начальником Военно-Воздушных Сил Красной Армии. Его арестовали перед самым началом войны, в июне сорок первого, прямо в госпитале, где он находился после тяжелой операции ног. В тюрьму дважды Героя Советского Союза Смушкевича транспортировали на носилках.
В августе его дочь прорвалась к хозяину Лубянки. Он успокоил ее, сказав мягко, даже ласково:
— Не волнуйся, ни о чем плохом не думай. Ты ведь веришь, что он ни в чем не виноват, значит, он скоро вернется.
А через некоторое время юную посетительницу вместе с матерью отправили в тюрьму. Постановление об аресте дочери Смушкевича подписал Берия: «Ученицу средней школы Смушкевич Розу, как дочь изменника Родины, приговорить к пяти годам лишения свободы с отбыванием срока в трудовых исправительных лагерях Карлага с последующей пожизненной ссылкой».
Благодаря последним публикациям, читатели наконец получили возможность узнать многое из деятельности Берии во время войны. Дмитрий Волкогонов, например, весьма скептически оценивает эту сторону. Он пишет, что Сталин поручил ведомству Берии во время войны восстановление мостов, прокладывание железнодорожных веток, создание новых рудников. «Боевые действия» Берии фактически ограничивались двумя выездами в качестве члена Государственного Комитета Обороны на Кавказ. Первый раз в августе 1942 года, второй — в марте 1943-го.
Ссылаясь на архивы, Волкогонов приходит к заключению: и здесь Берия от имени Сталина снимал неугодных ему людей, расстреливал, нагонял страх на военных. Как правило, он выезжал- со свитой своих приближенных, среди которых известные имена: Кобулов, Цанава, Влодзимйрский. Доставалось Тюленеву, Сергацкову, Петрову, другим генералам. Каждый из них имел не только противника перед собой, на фронте, но и коварного заплечных дел мастера в тылу. Его телеграммы Сталину, как правило, играли решающую роль при назначениях.
Д. Волкогонов приводит телеграмму от 1 сентября 1942 года: «Командующим Закавказским фронтом считаю назначить Тюленева, который, при всех недостатках, более отвечает этому назначению, чем Буденный. Надо отметить, что в связи с его отступлениями авторитет Буденного на Кавказе значительно пал, не говоря уже о том, что вследствие своей малограмотности безусловно провалит дело… Берия».
В трудную минуту, как докладывал Тюленев в Москву, он обращался к Берии за разрешением использовать большой контингент внутренних войск, дислоцированных на Кавказе. «Берия согласился выделить лишь малую часть, — писал Тюленев, — и то по указанию Сталина». Своей деятельностью нарком внутренних дел создавал в штабах обстановку напряженности, нервозности, подозрительности и взаимных доносов. Генерал Козлов был вынужден обратиться к Сталину с жалобой на начальника особого отдела Рухадзе, который с ведома Берии пытался оказывать давление на руководство фронта при принятии оперативных решений… Но все эти слабые протесты игнорировались в Москве. Само присутствие монстра парализовывало творческую мысль военачальников: никто не хотел оказаться его очередной жертвой. Когда Берия со своей длинной свитой уезжал, все вздыхали с облегчением.
Ни в коей мере не пытаясь посягнуть на аргументацию приведенных доказательств, позволю все же напомнить читателям о выезде маршала Ворошилова на Западный фронт в горькие дни тяжелейшей военной катастрофы, разразившейся на белорусской земле в июне — июле сорок первого года. Большая группа военачальников во главе с командующим фронтом генералом армии Павловым была обвинена в измене, снята со своих постов, отдана под трибунал и расстреляна. Сейчас мы знаем, что безвинно. Прошло некоторое время, и в Ленинград, оборону которого явно проваливал маршал Ворошилов, прибыл посланец Ставки Верховного Командования генерал армии Жуков, сменивший лихого рубаку времен гражданской войны. Действовавший от имени Сталина и получивший от него огромные полномочия, Жуков назначил на ключевые посты прибывших с ним из Москвы генералов. Каково было смещенным?
На фронты выезжали все члены ГКО и представители Ставки. Известны плачевные последствия пребывания в Крыму Мехлиса: наступление, начатое по его настоянию, закончилось катастрофой. Вспомним крупнейшую неудачу наших войск под Харьковом, окружение, пленение и гибель большой массы живой силы и техники. А ведь и там присутствовало недреманное кремлевское око.
Война — штука сложная. И страшная. Представители ГКО и Ставки ездили обычно на труднейшие участки, в переломные моменты. Хорошо сказал Лазарь Каганович в одной из бесед с Феликсом Чуевым: легко сейчас судить, когда нет нужды в твердой руке, и в борьбе, и в жестокости. Приезжает представитель Ставки на фронт, армия бежит… Трусы были и бежали. Надо было все эго собирать, проявить твердую руку. А вокруг люди. Конечно, обиженных было много. Но ведь посланцам Сталина надо было перед ним отчитываться. Конечно, иногда перебарщивали. А зачем тогда было приезжать из Москвы? Чайку попить? На фронтах должны знать: в Кремле за каждую сданную врагу пядь родной земли, за каждый проигранный бой спрашивают строго.